 |
| Столетие.Ru | Анна Матвеева | 17.11.2006 |
Следует ли нашей стране по совету Бжезинского «примкнуть к Западу в качестве младшего партнера» и вернуться к политике Ельцина — Козырева, или же дистанцироваться от США и взять курс на превращение в самодостаточный центр притяжения для всех континентальных стран? Возможно ли в современных условиях геополитическое лавирование между основными мировыми актерами, которое нашло отражение в т.н. «доктрине Примакова»: «Развивать отношения с Западом, ведя самостоятельную игру на других полях — китайском, ближневосточном…»
Определить адекватность того или иного пути можно лишь с учетом статуса и места России в международной системе координат.
Что представляет собой наша страна? Бывшую мировую державу, геополитическое тело которой обрубили точно по шаблону кайзеровских генералов до границ осени 1918 года. А из опыта мировой истории известно, что народные беды — прекрасный повод для политических спекуляций. Оскорбленное чувство Родины притягивает к себе всякого рода политических целителей или, как выразился И. Ильин, «публицистических знахарей или демагогов», которые «всплывают на поверхность», чтобы одурачить народ, отвлечь его от насущных опасностей и «разжечь в нем слепую страсть». Такими «знахарями» Ильин именовал евразийцев.
Сегодняшние неоевразийцы провозглашают себя их приемниками. Скромно назвав себя «научными патриотами», неоевразийцы обещают народу восстановить пространство бывшего СССР в виде «срединной империи» под названием «Евразия».
Почему «геополитическая партия «Евразия» популярна? Причина данного явления в так называемой самобытности концепции, которая является «естественным следствием самобытности самой России-Евразии», — объясняет Александр Дугин (на фото). Иными словами, «евразийство является моделью, наиболее соответствующей стратегическим интересам современной России».
…Евразийцы называют свою концепцию «научной системой россиеведения».
«Россиеведение» — это отправная точка, от которой научное познание, в представлении евразийцев, должно двигаться к «мироведению», как от части к целому. Но провозглашенный, таким образом, евразийцами «универсализм особого рода», в сущности, ничем не отличается от европоцентристской модели О.Шпенглера.
Разумеется, «патриотично» заменить универсализм европейский на евразийский. Но неоевразийцы не брезгуют и европоцентристской моделью Гегеля. Так, теория «исторических народов» обрела новую жизнь в «учении» Дугина о «больших народах» великих держав и просто народах «Нормального мира». Так в чем самобытность?
Слово «Евразия» не нововведение евразийцев, а, заимствование из западной науки. Если А. Гумбольдт обозначил им все пространство Старого Света, то евразийцы решили по-самобытному: «Евразия — это особое месторазвитие, полностью пространственно совпавшее с границами Российской империи в конце ХIХ века». Таким образом, понятием «Евразия» было подменено историческое название «Россия». Этот термин вводился не только для эпатажа публики, он преследовал и другие цели.
Решив обозначить мессианскую роль особого мира России-Евразии, представляя Евразию как промежуточную переходную полосу континента Европы и Азии, евразийцы пренебрегали тем обстоятельством, что из таких переходов состоит, к примеру, весь материк Европы.
Другая цель — сгладить противоречия в концепции. Оставь они имя России, концепция «империи» как федерации различных по вероисповеданию народов не будет согласовываться с представлением о господстве православной церкви.
…Использование софистических уловок не отражает самобытности евразийской концепции. Например, схожие цели преследовал К. Хаусхофер, заменив в своих построениях конкретное понятие «Германия» на абстрактное «Mitteleuropа» (Срединная Европа).
Евразия в геософии евразийцев — «уменьшенная совокупность элементов Старого Света».
Эта концепция микромодели мира, выдвинутая П. Савицким, тождественна концепции «хартленда» Х.Маккиндера. Важнейший принцип в содержании этих теорий — наделение пространства социальными и политическими функциями. Например, центр мировой истории должен стать «Срединной империей», естественные границы которой не имеют предела…
Мессианские установки в теоретических построениях евразийцев — не показатель самобытности их концепции. У каждой буржуазной геополитической школы есть свой «центр мировой истории». Например, геополитики Третьего рейха внушали немецкому народу, что Германии, Срединной Европе, в силу уникального положения предназначено объединить под своим началом всю Западную Европу и воссоздать Священную Римскую империю германской нации под названием «Пан-Европа». В концепции французского геополитика из «новых правых» Ж. Тириара, друга Дугина, Пан-Европа, простираясь от Дублина до Владивостока, имеет свой центр во Франции.
В геополитике концепция «Срединной империи», при разности формулировок, имеет одно назначение — «научное» обоснование предлагаемой модели радужного будущего. Опираясь на теорию «хартленда», они прогнозируют обретение Россией статуса великой державы без видимых усилий, за счет одного лишь географического положения. Как бальзам на душу льются слова: «Россия — держатель равновесия между Западом и Востоком, а значит она глобальный (заявляет антиглобалист Дугин) политический центр», Подобные заявления евразийских мудрецов, следствие того, что их «истинное» «самобытное» знание обо всех тайнах мироздания, недоступное для понимания масс, находится за рамками исторической реальности. В действительности же, любому «неевразийцу» понятно, что в «Большой восьмерке» Россия играет сегодня роль «маленькой шестерки», что без «микромодели мира» обходятся уже и в зонах ее геостратегических интересов.
Географический детерминизм не работает: у России нет экономических ресурсов для реализации своего геополитического потенциала!
Тем не менее, у неоевразийцев есть на это свой самобытный взгляд. В их представлении сегодняшняя Россия-Евразия имеет мощных геополитических партнеров: островную Японию (!), Евросоюз, Индию и Иран. И у России, как у равноправного геополитического партнера вышеприведенных участников «стратегического альянса», оказывается, есть, что им предложить: «ресурсы, стратегический потенциал вооружений, политический вес». Поэтому-де Евросоюз и Япония горят желанием стать «экономическими спонсорами России».
Основываясь на этих представлениях, евразийцы считают, что главная геостратегическая задача сегодняшней России — «прекратить глобализационные процессы», став во главе «Континентального сопротивления Морской Силе».
Таким образом всемирный исторический процесс сводится к «планетарному заговору двух противоположных оккультных сил… Континента и Океана». «Континент» и «Океан» — универсальные геополитические категории; они не имеют конкретного исторического содержания. К примеру, К. Шмитт вкладывал в понятие «Континент» «высокий дух романо-германской Европы»; у евразийцев 1920-х годов «Континент» ограничивался Евразией и Азией; у неоевразийцев «Континент» простирается от Германии до островной Японии.
Итак, каким же образом Россия-Евразия должна объединить Запад и Восток в «Континенте»?
Единого мнения по этому вопросу среди евразийцев 1920-х годов не было. Общее было в категоричном негативном отношении к Европе. В представлении большинства евразийцев, самое опасное для Евразии — не экономические последствия «дружбы» с Европой, а идеологические и политические. Как писал кадет А. Кулишер, «вражда евразийцев против «европейского засилья» сводится, в сущности, к «борствованию» против «духа новой Европы». Поэтому евразийцы снова обратились к О. Шпенглеру за вдохновением к самобытным построениям, позаимствовав у представителя романо-германского мира теоретическую основу для своей борьбы против «европейской культуры».
«Дух новой Европы», которого как вредного и чуждого России-Евразии боялись евразийцы, Шпенглер называл «английской выдумкой, враждебной германским устоям». Таким образом, самобытность Евразии раскрывалась через антитезу Европе. Сообразно евразийской геософии, прорубив «окно в Европу», Петр погубил самобытную культуру Евразии. «Получается, — писал И. Ильин, — вся поэзия от Державина до Пушкина, вся живопись от Кипренского до Сомова, вся наука от Ломоносова до Менделеева — подражание «гнилой германороманщине». Но тогда и русское евразийство вовсе не русское и не самобытное, ибо оно исходило и исходит из принципов «европейской» культуры и науки.
Несмотря на неприятие Европы, евразийские классики позитивно расценивали историческое продвижение границ России на запад, выход к Балтике, как «врастание в свои естественные пределы». Но считали при этом, что Россия должна отгородиться от Европы «железным занавесом».
Неоевразийцы считают, что «современная Европа не является более источником мирового зла» ибо зло «эмигрировало» за океан.
А «исход к Востоку» обосновывался так: азиаты-монголы положили начало истории нашего Отечества (не России, а Евразии), привили русскому народу «историческое чутье Континента». Словом, «татарское иго — горнило, в котором ковалось русское духовное своеобразие».
Современные евразийцы в еще большей степени тюркофилы и в еще меньшей паназиаты.
Из тюркофилии Дугина вытекает его «самобытная» «научно-патриотичесая» геостратегия, идущая вразрез с представлениями о безопасности и суверенитете России.
Так, оригинальные «континенталисты» ратуют за усиление в Азиатско-Тихоокеанском регионе не России и не континентального Китая, а островной Японии. С этой целью они предлагают передать Японии Курильские острова! Их тюркфилия уже перешла грань русофобии, а их «научный патриотизм» стал патриотизмом монгольского улуса, патриотизмом собственной идеи, но не патриотизмом России и ее народа, который они вслед за Г. Джемалем предлагают исламизировать.
В чем же заключается самобытность неоевразийской концепции? Может, в оригинальном названии журнала «Элементы», позаимствованном у журнала «новой правой» «мессии» европейской геополитики Ж. Тириара? И почему «истинные патриоты» в своих «самобытных» построениях обращаются к Ратцелю, Челлену, Хаусхоферу, Шмитту, Маккиндеру, Мэхэну и прочим зарубежным геополитикам, ненавидевшим нашу страну, но не к отечественным: Чихареву, Снесареву, Семенову-Тян-Шанскому и другим? Причина в том, что «самобытность» и «научный патриотизм» концепции — всего лишь пропагандистский мыльный пузырь. Именно его евразийцы называют «идеократией», а Геббельс более откровенно называл «промыванием мозгов».
