Татьянин день | Агафья Логофетова | 24.10.2006 |
Само таинство исповеди (мы не будем здесь говорить о покаянных канонах и последовании к причащению, которые накануне каждый читает сам) начинается с молитвословий священника перед всеми людьми, пришедшими исповедаться. «Помолимся, братья и сестры, попросим у Бога прощения!» Обращаясь ко всем кающимся с Евангелием и крестом в руках, священник словами молитв учит нас, что Бог есть «Бог кающихся», не хотящий «смерти грешника», но «обратитися, и живу быти ему», учит, как правильно исповедоваться: «Се чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое, не усрамися, ниже убойся, и да не скрыеши что от мене… да приимеши оставление от Господа нашего Иисуса Христа. Се икона Его пред нами: аз же точию свидетель есмь, да свидетельствую пред ним вся, елика речеши мне…» Но почему священник только свидетель? И зачем он тогда нужен? Когда не только икона Господа и Евангелие и крест перед нами, но и Сам Бог? Бог, которому накануне душа, «слезя и стеня», сокрушалась и взывала словами покаянного канона: «молю Тебя, милостивый Владыко, освободи меня от работы сей вражеской»?..
Господь Сам устанавливает таинство покаяния и дает Своим ученикам власть вязати и решати (т. е. о не прощать или свобождать, прощать) грехи человеков: «Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф. 18, 18). Спасает и возрождает нас благодать Божия, это так, но подается она через посредство священника — преемника апостольского служения. Эти слова Спасителя повторяются в молитве, которую священник также читает перед исповедью: «Ты бо рекл еси, Владыко: елика аще свяжете…», всякий раз напоминая нам о невозможности, недолжности преуменьшения и утаивания грехов из ложного стыда и страха: «аще ли что скрыете от мене, сугуб [т. е. двойной] грех имаши».
Исповедь, по словам профессора архимандрита Киприана (Керна), стирает все преграды и придает общению духовника (священника, которому мы постоянно исповедуемся) и кающегося грешника характер абсолютного равенства. Люди разного социального и образовательного уровня становятся просто кающимися — т. е. чающими духовного перерождения (ведь исповедь по-гречески — met? noia — перемена ума, раскаяние). Главное, священник не просто тот, кому дана формальная власть прощать или не прощать грехи. В таинстве исповеди рождаются особые отношения духовного отца и духовных детей, отношения духовной родственности, порожденные сострадательной любовью духовника. Этот самый «посредник» нужен нам не как порой смущающая юридическая формальность: он учит нас осознавать грехи как грехи, не преуменьшать и не обходить их общеобтекаемыми фразами, не стыдиться показать себя с унизительной стороны, не «каяться в грехах своих близких», не сводить исповедь к общефилософским беседам etc., etc.
Надо заметить, что древнерусский язык знал особые выражения: «покаяльный поп», «покаяльная семья». Сейчас у нас не сохранился тот древний институт духовных отцов, а в Древней Руси архиерей (епископ) поставлял в духовники особым чином и священников с достаточным для исповедания духовным опытом. Духовнику выдавалась специальная «повелительная грамота» «во служение духовного отчества». Впрочем, эта необходимость во многом была связана с малым количеством грамотных священников. Сейчас у нас, особенно горожан, нет проблем с выбором духовника: церковные установления не возбраняют найти священника, близкого по складу души и ума и сколь угодно старого. Главное, в муках поиска не забыть о самом Таинстве.