 |
| Правая.Ru | Егор Холмогоров | 23.10.2006 |
Сергей Обогуев — очень широко известный, пусть и в узких кругах «Живого журнала», патриотический публицист, предложил в ответ на все споры «кто русский, а кто нет» — весьма удачное операциональное определение: «Русским является тот, кого признают таким русские националисты». Определение действительно удачно.
Если во всяком другом занятии оценка мастера своего дела имеет решающее значение в определении принадлежности человека к тому или иному сообществу, то же и может и должно относиться и к национальности, поскольку Нация, в отличие от этнической группы — это действие, деятельность, а не только некие статические свойства. Поэтому вполне логично, что мнение русского националиста, если мы предполагаем в нем мастера русскости, имеет огромное значение для того, чтобы понять — русский кто-то или нет.
Но вот дальше возникает другой, не менее важный вопрос: как отличить мастера от самозванца, русского националиста от того, кто им не является, а может быть является и врагом русских, старающимся перехватить рычаги влияния на русскую нацию? Ведь очевидно, что если признать за русскими националистами право решать кто русский, а кто нет, то от желающих «сесть на раздачу» отбоя не будет. Именно поэтому сегодня, когда тренд на русский национализм, нравится это властям, СМИ, обывателям или нет, становится основным идейным и политическим направлением, нужно определить четко — кто может, а кто не может быть признан русским националистом?
Первое приближение к ответу понятно. Националистом (любой нации) может быть принят тот, кто возводит в ранг политической идеологии служение своей нации и всемерное содействие её благу. Напротив, тот, кто по идеологическим причинам отрекается от своей нации и её благу содействовать отказывается, — националистом быть признан не может. И было бы странно, если бы человек враждебный собственной нации именовал себя при этом «националистом» и претендовал бы на то, чтобы решать — принадлежит кто-либо к этой нации или нет.
Тогда возникает следующий вопрос — «что такое нация»? Современные публицисты очень любят обтекаемые риторические определения, в которые можно втиснуть всё что угодно. Не то, чтобы такие определения лишены смысла, но в случае поставленной нами задачи — решить кто имеет право определять русскость, а кто нет, такие определения не подходят. Поэтому за основу своего рассуждения мы возьмем два определения данные с разницей примерно в сто лет двумя людьми, несомненно, понимающими нечто важное в том как устроена нация: И.В. Сталиным и К.А. Крыловым.
Первое определение является классическим, оно остается и по сей день в практическом применении у большинства отечественных специалистов по национальному вопросу, не меньшей популярностью, впрочем, пользуясь и на Западе:
«Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры. При этом само собой понятно, что нация, как и всякое историческое явление, подлежит закону изменения, имеет свою историю, начало и конец. Необходимо подчеркнуть, что ни один из указанных признаков, взятый в отдельности, недостаточен для определения нации. Более того: достаточно отсутствия хотя бы одного из этих признаков, чтобы нация перестала быть нацией».
[И. В. Сталин. Марксизм и национальный вопрос.]
Второе дано не так давно, но отражает ту динамику «пограничной ситуации», в которой находится любая нация и которая еще не была вполне ясна для той социологической школы, которой следовал Сталин.
Мы будем рассматривать «народ» как совокупность людей, конкурирующую с другими народами (другими совокупностями людей) в Большом времени — т. е. как субъект конфликта, протекающего в Большом времени […] Основная тема националистической мысли такова: что мы можем сделать сейчас, чтобы наш народ (пусть даже в лице наших отдаленных потомков) выиграл в глобальной игре, ведущейся в Большом времени? В таком случае, национализм можно определить как доктрину, которая утверждает, что макроконкурентная группа должна иметь возможность принимать участие в микроконкурентных процессах, прежде всего в текущей политике. Национализм проецирует отношения, имеющие место быть в Большом времени, на «малое», «человеческое» время.
[Игорь Чернышевский (К.А. Крылов). Русский национализм: несостоявшееся пришествие.]
Соотношение между этими двумя определениями, если вглядеться в них внимательно, достаточно просто — «признаки нации» по Сталину — это достижения этой нации в долговременном конфликте по Крылову. Например, описывая выдающегося ученого, мы скажем: «академик, лауреат Нобелевской премии по физике, дважды Герой Социалистического Труда, первооткрыватель такого-то эффекта, его именем назван такой-то элемент, создатель влиятельной научной школы». При этом, спору нет, из академии человека можно исключить, премию и награды отобрать, элемент переименовать, школу, в крайнем случае, тоже можно перестрелять, — но эффект уже не закроешь, его тоже максимум можно будет переименовать. В общем, обычно проще бывает человека убить, как, впрочем, и народ.
Народ, как и человек, может лишиться некоторых из своих достижений, сохранив жизнь, однако это будут его исторические неудачи. Например, шотландская нация существует, и даже в последнее время заявляет о себе довольно громко. Но говорят при этом шотландцы на «вражеском» английском языке. Они это и воспринимают как следствие исторического поражения Шотландии в борьбе с Англией. Евреи лишены общности территории, однако еврейский национализм — сионизм, рассматривает этот факт как результат действий враждебных народов, а религиозные евреи смотрят на это как на наказание за грехи народа. Единственным анекдотическим примером обратного, поклонения своей исторической неудаче, является «украинский национализм», который считает своим вероисповеданием Унию, бывшей результатом страшнейшей катастрофы западнорусского народа в составе Польши и Великого Княжества Литовского. Но это исключение больше говорит об особенностях такой фикции как «украинская нация», чем о подлинной природе наций. Любая нация хочет успехов, достижений и законно гордится ими, ни одна не хочет неудач и поражений и оправданно их стыдится.
Соответственно, любой националист относится к признакам своей нации бережно, стремится их развивать, стремится преумножать их количество и устранять недостающие (например, отсутствие великой культуры или суверенной общей территории). Напротив, тот, кто расточает, кто пренебрегает национальными достижениями и лелеет национальные неудачи, кто выступает за умаление определенных национальных признаков, — националистом считаться не может. Националист хочет победы, радуется победе и скорбит, если она не произошла, антинационалист хочет поражения, радуется поражению и скорбит тому, что оно не приключилось.
Вот таков простой и почти наглядный метод определения националистов и, стало быть, русских националистов, от тех, кто националистами, а, стало быть, и русскими националистами, не является. При этом не-националист совершенно не обязательно значит «идейный враг нации», хотя многие националистические публицисты готовы всегда ставить знак равенства между этими двумя понятиями. Существует много перспектив, в которых победа нации любой ценой не является высшей ценностью, а поражение может казаться в чем-то полезным. Например, в рамках «классового подхода», дозволительно желать поражения своему «эксплуататорскому государству» с тем, чтобы сбросить его гнет над народом. Однако от претензий на звание «националиста», и на право, в соответствии с приведенным нами операциональным определением, «решать кто русский, а кто нет», такой сторонник «благодетельного поражения» должен отказаться. Желательно сам. Такое право решать имеют только те, кто желает русским победы во всём.
Теперь давайте разберем применительно к принципу «русской победы», кто является, а кто не является подлинным русским националистом, опираясь на перечисленные Сталиным национальные достижения.
Признак первый — историческое сложение нации.
Очевидно, что русским националистом может считаться только тот, кто уважает историю русского народа и считает её протекавшей в общем и целом успешно, а результат этой общей истории — сложение русской нации, — благодетельным. Какой-либо исторический нигилизм русскому националисту категорически противопоказан. Он не может считать, что русская история была историей «порабощения русского народа», или что наступил некий момент (петровские реформы, революция 1917 или даже события 1991), когда «Россия умерла». Что русский путь — это «платье, висящее на жопе». И всё прочее в том же духе, что легко сравнимо с безупречным эталоном, заданным П.Я. Чаадаевым, тоже, кстати, претендовавшим на то, чтобы быть «страдальцем за русскую идею».
Сказанное относится и не ко всей истории в целом, а к наиболее драматическим её изломам — крупным национальным поражениям или великим победам. В первом случае придется признать, что идеология евразийства не может иметь с русским национализмом ничего общего, поскольку в её основе лежит попытка представить крупнейшую национальную неудачу — монгольское завоевание, как некую «удачу». Такая оценка, между тем, противоречит оценкам русских современников монгольского периода. Да и военный разгром, разорение городов, вассальную зависимость можно считать национальным достижением, будучи в очень специфическом расположении ума. Можно говорить о том, что альтернатива подчинению монголам — например, Литва или крестоносцы, были еще хуже, но сама эта альтернатива возникла именно вследствие удара, нанесенного монголами по Руси, и позитивная оценка этого удара никак с русским национализмом не совместима.
Но евразийцев можно хоть как-то понять, когда они говорят о «поражении, обернувшемся победой». Все-таки поражение не является для них самоцель.
Во втором случае — всё еще более выпукло. Любой гитлеризм, заявляющий претензию на то, чтобы признаваться «русским национализмом» — это антирусское самозванчество. Это непризнание великой победы, одержанной теми, кто еще хоть и в малом уже числе живет среди нас. Это непризнание тех достижений, которые приобрела русская нация в результате Победы — будь то уничтожение смертельного врага, военная мощь, территориальные приобретения, место сверхдержавы и геополитический контроль над другими странами. Это заявление о том, что напрасны и даже вредны были многомиллионные потери русского народа в Великой Отечественной Войне, попытка приписать вину за эти потери советской власти, а не гитлеровской Германии и вермахту, старая уголовная демагогия, что «потерпевший сам слишком близко от меня проходил и слишком сильно блестел своими золотыми зубами». Гитлеризм в России — это именно скорбь о несостоявшемся поражении. Скорбь, которую лучше чем провидец Достоевский в образе Смердякова и не передашь:
— В Двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с.
Нужно, увы, обладать близорукой неразборчивостью к подлинному и мнимому национализму, чтобы принять решение о приглашении гитлеровцев на «Русский марш» в этом году в качестве официальных участников и членов оргкомитета. Те соизволили согласиться, — ради «толерантности», и тут же предложили — в порядке «толерантности» прировнять слова «Христос Воскресе!» к словам «Хайль Гитлер!» и отказаться от обоих «разделяющих русских» призывов. При этом оргкомитетчики никаких предупреждений в отношении гитлеровских антинационалистов не слушают, печально следуя логике «коготок увяз — всей птичке пропасть». Для них они «просто русские люди». При этом игнорируется тот факт, что в оргкомитет приглашаются не «просто люди» (скажем, автора этих строк никто даже и не счел нужным пригласить в этот оргкомитет, и вполне обоснованно — потому, что я просто «публицист» и не представляю никого, кроме самого себя), а русские национальные организации. То есть те самые националисты, которые получают голос, чтобы решать «кто русский, а кто нет». Как они «решат» в случае обогащения гитлеровскими кадрами, — весьма недурно высказал все тот же Смердяков:
— Я не только не желаю быть военным гусариком, Марья Кондратьевна, но желаю напротив уничтожения всех солдат-с.
Все знаменитое рассуждение Смердякова о завоевании было ведь ничем иным как обоснованием его практического вывода в области военного строительства. Того самого пораженческого вывода, к которому ведут свои длинные цепочки рассуждений любые современные смердяковы с бритой головой или с длинными волосами, с белыми шнурками или в белых тапочках. Предоставление смердяковым «прописки» среди русских национальных организаций есть первый шаг к «уничтожению всех солдат».
Правый Марш прошлого года, несмотря на все провокации, был национальной победой, сдвинувшей глубинные пласты нашей истории. «Русский марш» этого года, — грозит обернуться моральным, политическим и идеологическим поражением. Но русские националисты не должны ни предавать прошлую победу, ни лелеять нынешнее поражение. Наша задача — придать 4 ноября подлинный смысл праздника Русской Победы, очистив его от любого поражения и смердяковщины. И создать форму коллективной манифестации русского единства и русских интересов, прообразом которой был Правый Марш. Но довольно об этом. Вернемся к признакам — достижениям нации, которым должен быть верен русский националист.
Признак второй: устойчивость общности людей.
Долговременность и устойчивость существования национальной общности также есть для националиста огромная ценность. Русским националистом может считаться только тот, кто уважает устойчиво сложившуюся общность русских людей и не пытается её произвольно расширять или же сужать. Не менее чем исторический нигилизм, русскому националисту должен быть чужд нигилизм популяционный. Этого зла у нас хватает в изобилии и со всех сторон. Есть популяционные нигилисты, для которых «французы тоже русские», «узбеки тоже русские», «башкиры тоже русские», для краткости таких сторонников ложно понятой всемирной отзывчивости можно именовать «этрусками», поскольку они обожают про любую подвернувшуюся чужеродную общность, вроде тех же этрусков, говорить «это русские». Еще «этруски» обожают говорит то о «вине», то об «ответственности» русских перед многочисленными детьми лейтенанта Шм…, пардон — «забытыми братьями», возлагая на своих иноплеменников явно бремена неудобоносимые.
Есть и популяционные нигилисты прямо противоположного свойства. Их не устраивает даже образцовая анкета вроде: «Вел нагрузки, жил в Бобруйске, папа — русский, сам я — русский, даже не судим». Ладно бы еще родословные разбирали с галахической тщательностью, — нет, этого мало. Отрицательные популяционные нигилисты вводят всевозможные ограничительные критерии типа «алкаш — не русский», «ходит на мюзиклы — не русский». Дальше — больше, в зависимости от занимаемого идеологического и психопатологического каземата: «старообрядец — не русский», «язычник — не русский», «жидохристианин (это о любом христианине в радикально-языческом дискурсе, не путать с „жидовстующими“) — не русский», «атеист — не русский», «эмигрант — не русский», «совок — не русский». В общем — «нетруски» — как их еще назвать?
Любая этническая общность это не забор и то, что внутри него, а система больших и малых генетических, психологических и культурных связей, причем эта система этнических связей отличается в качестве основного свойства устойчивостью, этнос нелегко принимает к себе и нелегко отторгает от себя составные человеческие элементы — людей, семьи, общины, субэтносы. И что сварочный агрегат, что секатор, явно не подходящие орудия при обращении с этой общностью. Об этом надо не забывать, например, при обсуждении проблем миграции. Мне трудно выбрать — какое суждение более отвратительно. То ли, что «вырождающимся русским» нужна для «обновления» новая горячая или холодная кровь, а потому да здравствует взбухание русской национальной общности и разрушение её устойчивой конфигурации. То ли, что «вырождающимся русским» нужно выделить из своей общности чистокровно-полноценный «остаток Изр…», пардон «Другую Россию», а потом убить всех людей, всех русских людей — уж точно, чтобы не мешали.
Русский националист доверяет внутренней «мудрости» своей этнической системы и обычно находит ту черту, за которой поглощение инородных элементов оказывается угрозой устойчивости и до которой «русская система» сильнее пограничных с нею и притягивающихся к ней систем, где она способна переваривать их и встраивать их в себя.
Признак третий: общность языка.
Не надо цитировать Тургенева, чтобы показать ту великую роль, то значение, которое имеет для русских наш язык. Немного найдется народов, у которых лингвистический национализм в сочетании с лингвистическим империализмом, умением покорять народы своим языком, выражен более четко, чем у русских. У французов, японцев, преобладает языковой национализм, у греков, римлян, англичан — языковой империализм, у китайцев языковой империализм, пожалуй что, является этнообразующим фактором, во всяком случае трудно иначе объяснить отсутствие стремления создать наряду с единой письменностью и единую фонетику.
Казалось бы, в отношении статуса русского языка среди русских националистов не может быть никаких уклонений десную и ошую. Однако, увы, и здесь мы можем встретить ничуть не меньше смятений и шатаний, разве что они пока не становятся предметом первостепенного политического напряжения. С одной стороны — это лаицизм и профанизм, ниглистически-пренебрежительное отношение к собственному языку и нежелание знать его богатств. Немало можно встретить искренне считающих себя «русскими националистами» людей, которые умеют изъясняться в основном на трех аккордах матерных корней и для которых слова «мой предок Рача мышцей бранной святому Невскому служил» представляются абракадаброй, переводимой примерно так «мой папаша работал на Невском проспекте и громко матерился». Для такой публики непонятен ни язык Церкви, ни язык русской поэзии, ни язык истории, ни, что особенно важно, язык и смысловой строй русской идеи. Они оказываются добровольно отлучены от русской культуры. И ограничиваются их познания, в лучшем случае, заимствованными с Запада или от какой еще нежити, субкультурами.
Можно тут, конечно, долго упражняться над тем, точно ли у молодого русского патриота нет более важных занятий, нежели расшифровывать криптограммы «14» и «88». И комильфо ли именоваться «скинхедами», когда можно быть и просто «опричниками» (благо, песья голова на веревке произведет должное впечатление на рыночных торговцев). Но одно останавливает — за углом нас подстерегают уже не люди с песьими головами под мышкой, а люди прям-таки с песьими головами на голове, для которых русский язык — это не язык развития живой человеческой мысли, нечто омертвевшее в день сдачи ими последнего школьного сочинения.
Тут можно услышать вопросы типа «зачем нам нужно иностранное слово национализм», «почему вы, батюшка, живете не по Домострою, нам предками завещанному, не то что Иван Иванович» (на свой пример, обычно, никто не ссылается — все Иваныча теребят). Это обычно проблема не столько собственно языка — это направление тоже зачастую древней мовы не размовляет, довольствуясь канцеляритом. Это, прежде всего, косность мысли, не способность говорить на новом языке, побеждать чуждые смыслы и создавать собственные, «переваривать» иноземные понятия и сохранять собственные. В общем — это неумение сохранять языковой и смысловой суверенитет — либо пугливость мысли, либо её рабство, — обратная сторона пугливости.
И наоборот, русскому национализму должны быть свойственны две добродетели — верность и бесстрашие. Русским националистом может считаться только тот, кто уважает русский язык, способствует его внешнему распространению, внутренней чистоте и, вместе с тем, обогащающему развитию. Русский язык, та форма, то богатство, та сила, та уникальная способность поглощать все, включая иноязычные вторжения, переваривая их, окружая приставками и суффиксами, выворачивая — причудливым сочетанием корней и перестановками в порядке слов — это величайшее национальное достижение. Как сказал Иосиф Бродский о текстах Андрея Платонова — «Платонов непереводим и, до известной степени, благо тому языку, на который он переведен быть не может». Как непереводимы пусть грубые и не всегда к месту сказуемые слова о маман некоего Кузьмы, так шокировавшие Запад, приоткрыв, что в русском языке таятся глубины похлеще любого Ктулху.
Наш язык — и в своих молитвах, и в своих плачах, и в своих проклятиях — хранитель русской тайны, той необоримой стены, которая защищает душу каждого русского и которую нельзя дать ни подкопать извне, ни обветшать изнутри.
Признак четвертый: общность территории
Лишь тот смеет принимать имя русского националиста, для кого территория русской нации неприкосновенна и не подлежит никаким разделениям, переделам, растворениям, обменам и прочим манипуляциям. Никакой сепаратизм — будь то инородческий или псевдорусский, для русского националиста категорически невозможен. Хотя бы потому, что территория — это не просто «зона расселения русских», это зримый символ национальных достижений и национального успеха. Территория нации — это икона его истории, национальное государство — это «киот», в котором икона бережно охраняется и в своем количестве и в своем качестве. Для любых националистов вопросы территории всегда особенно болезненны, что так же естественно, как болезненны для человека вопросы целостности его тела. И тем поразительней, что именно по территориальному вопросу мы встречаем целый пучок совершенно нелепых мнений и предложений, которые выдвигают некоторые претенденты на звание «русского националиста».
Именно в этом пункте, как ни в каком другом еще, часто начинает закрадываться подозрения — точно ли это заблуждающиеся люди, а не засланные казачки? Первое вредительское суждение хорошо известно и достаточно популярно в среде сетевых блудословов. Это «русский сепаратизм», «русская республика». Попытка выделить русским еще меньше места, чем они занимают сейчас в РФ. Сам концепт «русской политической автономии в РФ» и «русских квот» является совершенно недостойным русской нации принятием стратегии и тактики меньшинств в ситуации, когда в стране существует русское большинство и перед русским национализмом состоит лишь одна задача — заставить с ним считаться.
Впрочем, с темой русского национального достоинства у «русских сепаратистов» большие проблемы — обычно они состоят из тех, кто считает всю историю России цепью ошибок и неудач, ведущих к порабощению русских, и русскую историю знают на уровне заявлений «Александр III правил с 1845 года» — я уж не стал уточнять какой, вдруг, на самом деле, имелся ввиду Папа Римский Александр VI. Но способствует ли эта идеология хотя бы цели выживания русского народа? Разумеется, — нет. Как не способствовало отделение РФ от СССР благому житию русских в остальных «14 сестрах» — на пространстве от Кушки до Куршской косы. Напротив, это была прямая выдача русских на унижение, расправу и геноцид. Только на Украине, где русских особо не убивали и даже не били, не лишали гражданства и лишь в недавнее время начали заставлять говорить на «мове», согласно переписи 1989 года русских было 12 миллионов, а согласно переписи 2002 — только 8 миллионов. После исчезновения любого другого народа в количестве 4 миллионов начался бы всемирный скандал с непрерывной сессией Совета Безопасности ООН, а с русскими ничего, русские стерпят, не больно ведь резали, в основном пером, а не ножом.
Теперь «русские сепаратисты» хотят распространить позитивный опыт русоцида на регионы внутри РФ, которые в состав «русской республики» не войдут. А ведь в каждом из этих регионов русские проживают либо в большинстве, либо в достаточно большом количестве (не знаю, как сейчас на самом деле, но по точной в таких вопросах советской переписи 1979 года лишь в 7 из 21 автономий на территории РСФСР имелось преобладание титульной нации над русскими — Дагестане, Чувашии, Кабардино-Балкарии, Туве, Северной Осетии, Чечено-Ингушетии и Коми-Пермяцком АО). Они уже сегодня подвергаются геноциду, только тихому. Например, в одном брильянтовом краю установлена по свидетельству побывавших там весьма умная этнократия — русских не бьют, но почему-то в университетах одни коренные, на «тойотах» — тоже коренные. Русский сепаратист тут сделает ладушки и закричит «вот у кого надо учиться», но вот только этой учебой русским в этой прекрасной автономии не поможешь.
Осуществление «русской республики» — это просто сигнал к открытому геноциду русских на всей не брошенной сепаратистам как кость (если представить себе такое развитие событий, при котором власть захочет откупиться от «новых Кондопог») территории РФ. И тогда уже не Кондопога будет городом-героем, а Мирный и Чадан — городами русской скорби.
Впрочем, можно представить себе и более позитивное развитие событий. Резать никого не будут. Просто, опираясь на систему «русских квот», установленную сепаратистами, взявшими на себя идеологию меньшинства, русских действительно сделают меньшинством. Логика сепаратистов предполагает ведь «это мое и это мое, а остальное — кукиш с ним с плащом». Это означает, что за пределами отведенных русским резерваций антирусская система будет продолжать творить что хочет (ведь сама идея сепаратизма, квот и т. д. предполагает отсутствие всяких посягательств на то, чтобы сделать власть властью русского большинства, иначе зачем оно?). Например, накачивать остальную Россию все большими и большими толпами новых мигрантов, уничтожать Православную Церковь, разрешать эксперименты с «сибирскими языками» и прочая. А потом, когда нерусь устроится и обживется, ей захочется еще кушать. И пресловутую «русскую республику» она скушает даже без столовых принадлежностей. Ужасно, что приходится столько времени и места посвящать критике, казалось бы, таких очевидных и вредоносных нелепостей. Это свидетельствует только об одном — сколь основательно было прополото русское национальное сознание и сколь тщательно над его химобработкой трудятся националисты других, конкурирующих с русскими народов.
Следующее извращение русского национализма в территориальном вопросе более рафинировано, но вытекает из той же логики, но только у людей, которых отягощают вузовские дипломы. Речь о бесчисленное множество раз повторявшихся предложениях «отделить Чечню и огородить забором», выражение радости по поводу «отделения чурок нерусских» в 1991 году, спасшего нас якобы от исламизации, ссылки на то, что «Финляндию с Польшей отдали — и живем», и в ту же копилку — выпады против «имперства», как идеологии мнимого служения русских нерусским. Начнем с того, что «Польшу и Финляндию» отдали не русские националисты, а вовсе даже и большевики. Причем в тот момент, когда по Польше топталась немецкая армия, которую тогда надо было хотя бы у Псквоа удеражть, а финнам лидер большевистской Революции был обязан жизнью, здоровьем и бодрым видом.
Результатом, как в том, так и в другом случае, стала деруссификация, русоцид, гонения на Православную Церковь, как в Польше (оцените издевку Истории — одной из побудительных причин Декларации митр. Сергия была надежда на дипломатическую защиту Советским Союзом польских православных) или ее извращение как в Финляндии, где православных заставили принять западную Пасху. А главное — войны, непрерывные войны, которые вынуждена была вести Советская Россия с обоими «освобожденными» соседями.
Ошибку, впрочем, к чести большевиков постарались исправить. Первую — Ленин еще в 1920-м, вторую — Сталин в 1939, но неудачно. Но первая ошибка исправлялась «большевистскими» методами — вместо патриотических старых генералов, вроде Брусилова, подержавших в этот момент большевиков, вместо военного самородка Фрунзе (его услали как раз усмирять земли Хивинскую и Бухарскую и вызвали на Юг России только уже в качестве «пожарника» против Врангеля) командовать поставили поляка Тухачевского. Насколько он накомандовал там по дурости, а насколько — по сознательному предательству, могли бы рассказать только следователи, допрашивавшие его в 1937, но их интересовали более близкие дела и возможность поскорее шлепнуть, процесс был закрытым, и ворошить старое не было чрезвычайной нужды. А второе исправление с самого начала было операцией с ограниченными целями, которых не смогла достичь дипломатия, и лишь прикрывалось разговорами о будущей советизации Финляндии.
Никаких оснований считать Польшу и Финляндию удачным примером территориального отказа — нет. Меньшей проблемой они для России не стали и благодарностью не прониклись. На сегодняшний момент и там и там находятся наши непримиримые геополитические оппоненты. Недавний президент Польши Квасневский изрекал глубокомысленно: «Россия без Украины всегда лучше чем Россия с Украиной», а нынешний президент Финляндии Тарья Халонен не нашла лучшей темы для бесед с Путиным, чем убийство Анны Политковской. Конечно, всех марок сепаратистам обычно «плевать на геополитические интересы России», они утверждают, что надо всего-то защищать русских, создавать им тепличные условия и прочую демагогию насчет «бочки варенья и корзины печенья». Но вот незадача — обычно, как только геополитические интересы страны оплевываются, приходят из-за границы дяди с ружьями и начинают в мужиков палить, баб — насиловать, а детей жечь вместе с детсадиками. Почему так происходит, удовлетворительный ответ до сих пор не найден, но статистическая закономерность есть.
И одна из причин, по которой приходится наблюдать наплыв таджиков в Москву, состоит в том, что Россия так и не смогла достаточно четко защитить свои геополитические интересы в этом регионе и добиться того, чтобы таджикам было достаточно комфортно на своих местах или достаточно невыгодно переезжать на чужие. И здесь ответ на почти эротические восторги тех, кто считает, что «в 1991 Россия вместе с крахом Ымперии избавилась от чурок». Нетрудно понять, что она от них не «избавилась», а напротив — на себя накликала.
Империя и Советский Союз заставляли народы сидеть на месте, а если и передвигаться, то только по команде сверху. Причем было время, когда некоторые команды сверху подавались очень эффективно и по делу, но потом, правда, большинство из них было отменено. Посмотрим данные по тем диаспорам из стран СНГ, которые считаются в современной России крупнейшими.
В Советском Союзе азербайджанское население на территории РФ росло с колоссальной быстротой — с 1959 по 1979 рост составил 114,8%, вместо 71 тыс. — 152 тыс. Если предположить утроение (сделаем тут подарок нашим «борцам с империей» вместо более реалистичного удвоения) азербайджанского населения в России между 1979 и 1999, то можно насчитать внушительных 450 тысяч. По переписи в РФ в 2002 году азербайджанское население официально составило 2, 16 миллионов, из них 1, 1 в Москве. Сколько оно составляло неофициально — предположить может каждый.
В Советском Союзе армянское население на территории РФ росло с быстротой не менее внушительной — с 1959 по 1979 рост составил 42,4%, вместо 256 тыс. — 364 тыс, и вместо 0, 2% населения «чудовищные» 0,3%. Если предположить удвоение (сделаем и тут подарок нашим «борцам с империей» вместо более реалистичного роста на 50%) армянского населения в России между 1979 и 1999, то можно насчитать основательные 700 тысяч. По переписи в РФ в 2002 году армянское население официально составило 2, 48 миллионов, из них 500 тыс. в Москве. Сколько оно составляло неофициально — опять же оставим визуальному наблюдению.
Обнаружить статистически значимое число китайцев (в 2002 году 3,26 млн — все данные официальные, сильно занижающие реальную статистику), вьетнамцев (783 тыс.), таджиков (496 тыс.), узбеков (426 тыс.), киргизов (174 тыс.) и грузин (692 тыс.) в данных по переписям 1959, 1970 и 1979 годов не удалось, ну разве что от нас скрывают. А ведь странно, многие из появившихся в Москве недавно «ягрузин» в то время уже появились на свет. Впрочем, нет, дальше по тексту ценной книги «Население Росси в ХХ веке» (Том 3, кн. 1. М., РОССПЭН. 2005, стр. 75−107), найдено упоминание грузин, узбеков и таджиков в числе народов с численностью меньше 1000, а также упоминание о 15% убыли несчастных вьетнамцев и китайцев (убыль 70% от населения меньше 100 тыс.).
Если вы стремились избавиться от «инородцев» на территории России, — вы все еще празднуете победу над Империей и «ымперцами»? Нравится вам «лекарство», которое горше самой «излечиваемой» болезни? Уже не нравится? Тогда «борцы с Империей» идут к вам, создавать на ваших головах вместо Российской Империи «русскую республику»! Империя может включать в себя немало народов, но главное для нее не многонациональность, а политрадиционность. В интересах русской имперской политики всегда было сохранение особенностей и ареала проживания инородцев, их держали на месте, зато способствовали проникновение в их регионы русского населения, медленно, но верно осуществлявшего ассимиляцию.
Даже автономистская политика российских властей сейчас, столь часто выводимая из советских автономий, не имеет с ними ничего общего, хотя бы в силу того, что упразднен институт «вторых секретарей», поддерживавших скрытый элемент русской этнократии даже в, казалось бы, родных Белоруссии и Украине. Никаких «великих переселений народов» с периферии в центр Империя, разумеется, не допускала, за одним хорошо известным исключением в 1917—1934 гг. А когда кто-то пытался дрейфовать, как калмыки в XVIII веке, на их пути выставлялись заслоны и крепости (зато теперь, в свободной от «ымперства» России, обсуждается возможность переселения сюда торгутов — китайских калмыков).
А теперь о том, в чем главная тайна подлинного русского национализма, настаивающего на том, чтобы не отдавать никогда, никому и ничего из Русской Земли.
Мнимые националисты исходят из одной очень интересной гипотезы, достойной ООН, Human Rights Watch, косовских албанцев и здравствующего ныне Панюшкина. А именно — они предполагают и настаивают на том, что та или иная земля принадлежит тому народу, который в данный момент её населяет и составляет на ней большинство или, хотя бы, агрессивное меньшинство. Им неважно, например, когда они толкуют об «одностороннем отделении от Чечни», что в 1991—1995 чеченцами было захвачено немало исконно русских земель по северному берегу Терека, а население вырезано или, кому повезло, изгнано. Их обоснование просто — «все равно это нерусское». И это обоснование в оценки территориальных достижений России выдает антинационалистов с головой — говори они о Кавказе, или о том, что «хорошо бы задружиться с Японией и Германией и отдать Курилы и Калининград» (впрочем, некоторые уже говорят «Кенигсберг»).
Напротив, русский националист, как и националист любого другого народа, видит перед собой не ту территорию, которую ему «выделил» сегодняшний день, а ту, на которой совершались его великие деяния в прошлом и настоящем, а может быть и будут совершаться в будущем. Его интересует не населенность, а подлинное историческое самоопределение здесь русской нации. Скажем, Кавказ — это не место, где «живут нерусские», а место где столетие лилась в великой войне кровь русских солдат, офицеров, генералов. И её пролилось там столько, что хватит для утопления всех демагогов-«отделенцев» по тысяче раз.
По этому праву крови, по этому месту, где совершены великие подвиги и осуществлена великая судьба, Кавказ был, есть и будет русским.
С тем, что уже утрачено Россией и русскими, можно смириться на какое-то более-менее долгое время — иногда справедливость потребует от нас признать, что в некоторых местах, например, в Калифорнии, другие народы совершили большие деяния и честно свое право на эти земли выкупили.
Неслучайно именно в Калифорнии явился миру самый выдающийся из данных американцами православных — отец Серафим (Роуз), что именно в Сан-Франциско высится великолепный собор, построенный Русской Зарубежной Церковью и её великим святым Иоанном (Максимовичем) — genius loci и тут не отступает совсем. Но уже на Аляске или в Манчжурии «величие дел», совершенных американцами и китайцами, отнюдь не столь очевидно. А некоторые заслуженные Россией, но украденные у нее земли (например, — Корфу) и вовсе потеряли с этой кражей шанс на то, чтобы войти в большую историю.
Несомненно, у русских в ближайшие столетия найдутся более основательные точки приложения сил, чем Аляска, Корфу или Царьград. Нам бы вернуть «империю», то есть государственную территорию Русской Нации как она сложилась к середине ХХ века и утишить на её земле «шатание языков». Но одно дело — осознавать свои собственные силы и реально с ними считаться, — это признак мудрого мужа. И совсем другое — уговаривать себя, что «зелен виноград» — это признак пропахшей пиаром глупой лисицы. Сказанного, полагаю, достаточно, чтобы отделить подлинного русского националиста, который никогда не отдаст того, что принадлежит русским актуально и постарается вернуть все возможное из того, что русским принадлежать должно, от торговца в разнос русскими территориями и русскими людьми вместе с ними.
