 |
| Православие.Ru | Артемий Ермаков | 20.10.2006 |
С другой стороны, такой мир потребует совершенно иной морали… Вместо видимости искусственных приличий воцарится приличие по формуле „что естественно, то не постыдно“. Как ни парадоксально на первый взгляд, но это оруэлловское общество будет обществом тотальной Свободы. Ибо, когда у человека не остается никаких секретов в личной жизни, когда каждый его поступок выдает предательская электроника, когда ничего нельзя скрыть от близких и государства… вот тогда только и можно облегченно рассмеяться, простить все себе и окружающим и стать полностью свободным. Как бы плохо ты ни поступил, все равно этого не скроешь, так что поступай, как хочешь!»
Приведенная выше зловеще-идиллическая картинка из давно известного в узких кругах статьи-манифеста «Общество счастливых рабов"[1], разумеется, еще очень далека от реальности. С другой стороны, долго протаскивавшийся и наконец принятый с налету в июле 2006 года всеми высокими государственными инстанциями блок законов о защите информации, персональных данных[2], а также сопутствующая ратификация соответствующей европейской конвенции 1981 года[3] не могли не приблизить российское общество к воплощению этих или каких-то иных, но все равно очень похожих технократических мечтаний. Хотя к судьбе сегодняшних российских школьников и дошкольников эти грезы, как и приведенные выше законодательные акты, на первый взгляд, не имеют никакого отношения. Ведь в их текстах нет даже слов: «ребенок», «дети», «школа». Впрочем, именно это и настораживает.
Судите сами, основным субъектом права в обоих законах и в конвенции является «гражданин», а то и проще — «физическое лицо». Сколько человеку лет, где и в какой среде он живет — законодателей не интересует. Шестимесячный ребенок для них точно такой же «субъект данных», как и шестилетний. На первый взгляд, это даже демократично. Справедливые законы, мол, пишутся «для всех», без изъятья. При этом в трудовом и жилищном законодательстве детям все-таки уделяют внимание. Да и законы об образовании преимущественно направлены на защиту интересов людей до 25 лет. Даже правила транспортных компаний и гостиниц пока делают скидки для этой категории населения. Может быть, это и «не справедливо», но уж, во всяком случае, довольно разумно.
Законы о персональных данных в их нынешнем виде ребенка, как особо уязвимое существо, специально не охраняют. Ни как младшего члена семьи, ни как учащегося школы, ни как пациента специализированного детского лечебного учреждения. Из этого следует еще одно любопытное наблюдение. Ребенок, как «субъект данных», с самого начала рассматривается законами (и российскими, и международными) как гражданин-одиночка. Неважно, чей он сын или брат, его «персональные данные» заносятся в реестр наравне с тысячами других по алфавиту, росту, весу и другим «объективным», то есть «нечеловеческим» категориям.
Мало того, что этот принцип отражает общее развитие новоевропейской тенденции распада общества на независимые друг от друга социальные атомы, он еще раз ненавязчиво подчеркивает архаичность, необязательность неформальных связей между родственниками или, скажем, односельчанами. Еще бы, ведь признание таких связей возрождало бы почти отброшенное современным правом понятие коллективной ответственности. Совсем еще недавно принадлежность к той или иной социальной или профессиональной группе, местной или религиозной общине значила для человека (да и для государства) гораздо больше, чем его «персональные» отпечатки пальцев или номера документов. С другой стороны, ребенок, с самого рождения рассматриваемый, как «просто гражданин», неожиданно оказывается лишенным всех своих прежних, традиционно «детских» прав на защиту и опеку со стороны взрослых. Вернее, закон и государство продолжают защищать его, как и «всякого гражданина», выделяя для этого специальное должностное лицо — «оператора».
«Закон о персональных данных» определяет «оператора», как «государственный орган, муниципальный орган, юридическое или физическое лицо, организующие и (или) осуществляющие обработку персональных данных, а также определяющие цели и содержание обработки персональных данных». То есть право на операции с личной информацией маленького гражданина теперь по закону принадлежит, в первую очередь, не его родственнику, учителю или врачу, а государственному органу или лицу, облеченному полномочиями такого органа. Между гражданином и властью в буквальном смысле слова не остается никаких преград. Окружающие люди могут, конечно, знать его вес или его адрес, но вот хранить подобную информацию, распоряжаться ей, а тем более сообщать ее кому-то еще, теперь могут только сам гражданин и «его оператор».
Совершенно ясно, что еще довольно долгое время такая трактовка закона не будет приводить под суд ни дедушку, «без лицензии» делающего зарубки на дверном косяке по мере роста внука, ни учительницу начальной школы, «самовольно» записывающую в тетрадку адреса своих маленьких выпускников. Но важно понять: все эти такие естественные для человека поступки теперь незаконны! Или, по крайней мере, не вписываются в рамки правового поля. Родителям пока не запрещено нахваливать соседям голубые дочкины глаза, но им и не разрешено разглашать эту «конфиденциальную биометрическую характеристику» без письменного согласия «субъекта данных». Причем, если следовать букве закона, выразить это свое согласие субъект обязан, прежде всего, оператору, а уж тот решит, кто и почему достоин распоряжаться личными тайнами другого гражданина, даже если этот гражданин — твой собственный ребенок. Родители, забудьте слово «собственный», у вас нет на него никаких юридических прав.
Ради справедливости, нельзя не отметить, что закон все-таки оставляет неравнодушным взрослым одну «лазейку». «В случае недееспособности субъекта персональных данных согласие на обработку его персональных данных дает в письменной форме законный представитель субъекта персональных данных», — гласит статья 9.6. Таким «представителем», вероятно, может быть и родитель, и учитель. Но признает ли его в этом качестве «оператор» — вот в чем вопрос. Ведь согласитесь, лучше других выступить в роли «законного представителя» и найти общий язык с оператором всегда сможет не косноязычный папа, а квалифицированный адвокат. Как и кто определяет «недееспособность», как и когда передаются «представительские» полномочия? На все эти вопросы ни российские законы, ни рамочная европейская конвенция не дают ответов. Конвенция вообще не считает необходимым статус «представителя», как и более четкий статус «наследника» (см. статью 9.7). Так что российские законы еще весьма «либеральны». Вот только полезно ли это ребенку?
Факт остается фактом. Составители, а следом за ними и лица, утвердившие новые законы, забыли (или специально не стали заботиться) о ребенке. В мире «субъектов персональных данных» детей, а стало быть, и родителей, дедушек, бабушек, старших сестер и братьев, любых добровольно опекающих ребенка взрослых, вообще не существует. Есть только физические лица и их операторы. Можно, конечно, рассчитывать, что эта «деталь» будет исправлена. А если нет? Если это не ошибка, а, действительно, мировая «прогрессивная тенденция»? Не кажется ли вам в этом случае, что придуманное сетевыми публицистами «общество счастливых рабов» гораздо ближе к реальному воплощению, чем нам кажется?
Артемий Ермаков,кандидат исторических наук
http://www.pravoslavie.ru/jurnal/61 020 141 851
