 |
| Время новостей | Алексей Малашенко | 17.10.2006 |
Россия — государство многонациональное и мультиконфессиональное, так что любой разлом по линии религии чреват серьезнейшими внутренними проблемами. На уровне официальных заявлений руководители российского государства, а также различных конфессий не устают напоминать об этом, предостерегая от любых проявлений, способных задеть чувства верующих.
Характерна в данной связи российская реакция на «карикатурный» скандал, сотрясавший Европу зимой 2006 года. В России не только осудили публикацию карикатур, отвергнув европейскую аргументацию о незыблемости свободы слова, но и подвергли преследованию отечественные СМИ, которые неосмотрительно перепечатали спорные рисунки. Между двумя крупнейшими отечественными конфессиями — православием и исламом — в принципе существует единство взглядов на то, как светская власть должна относиться к чувствам верующих и вообще к религиозной проблематике.
На фоне столь осторожной позиции власти особенно бросается в глаза, что образ врага, стремительно формирующийся в российском обществе, явно окрашен в религиозные тона. «Исламская угроза» постепенно превращается в главное пугало, в восприятии которого переплетаются многочисленные бытовые стереотипы и возникающая государственная идеология противостояния всему тому, что кажется чуждым.
Стереотипы и восприятия
Отношение к исламу в российском обществе было и остается двойственным. В России он традиционно ассоциируется в первую очередь с мусульманским Востоком, который хотя и представляет собой нечто экзотическое и загадочное, но является соседом, а значит, «своим». Это чувство усиливается благодаря сложному восприятию соседа западного — Европы. Ощущение того, что Европа «не принимает» Россию, порождает, отчасти в знак протеста, тягу в противоположную сторону.На уровне массового подсознания россияне воспринимали и воспринимают ислам как нечто чужеродное. Отвечая на вопрос «Какая религия кажется вам наиболее чуждой?», большинство (26%) указало на ислам. Подобному отношению немало способствовала официальная советская идеология, делившая ислам на «зарубежный» (активный, политизированный, чаще всего антикоммунистический, но иногда использовавшийся в качестве лозунга в национально-освободительном движении) и собственный, «советский», распространенный среди «отсталых стариков» и «слабых женщин». Конечно, некоторые функционеры в партийном аппарате и особенно в КГБ отдавали себе отчет в том, что ислам оказался в СССР более чем живуч и во многих местах сохранил свои функции как регулятор социальных отношений. Однако в целом «наш ислам» не был тождествен «их исламу», а религиозная идентичность советских мусульман считалась маргинальной и обреченной на исчезновение.
В конце XX века — под влиянием распада СССР, углубления внутренних конфликтов в России и обострения противоречий между мусульманским миром, с одной стороны, и Европой и Америкой — с другой, — российский ислам стал все более отождествляться с мусульманским миром как таковым, со всеми его минусами и плюсами. Особенно это касается Северного Кавказа — части как России, так и мирового мусульманского пространства. Ближе к миру ислама становится Татарстан с его тысячью мечетей, Исламским университетом и стремлением перейти с кириллицы на латиницу.
Вместе с тем деление ислама на «свой» и «чужой» сохранилось. Правда, теперь новая официальная идеология именует «чужим» фундаменталистский (ваххабитский и проч.) ислам, который противостоит «нашему» — традиционному, погруженному в дела веры и отвергающему политическую ангажированность религии.
Большинство россиян не проявляет особого интереса к отношениям с миром ислама. Только 1,8% считают, что в долгосрочной перспективе Россия должна ориентироваться на укрепление связей в первую очередь с мусульманскими странами. (40,2% предпочли страны СНГ, 26,2% - Западную Европу, 7% - Китай). Они уверены, что мусульманские государства в целом не представляют угрозу их стране. Враждебными их считают только 2,9% опрошенных в возрастной категории 17−26 лет (по результатам опроса, проведенного в конце 1990-х Институтом стратегических и политических исследований).
Когда же речь заходит об отношении к российским мусульманам, картина резко меняется, даже несмотря на то что наши мигранты-мусульмане — в основном или бывшие граждане СССР, или нынешние граждане России. Они владеют русским языком, сравнительно легко адаптируются к российскому быту. У старшего поколения мигрантов общий с остальными россиянами менталитет.
У людей выработалось несколько стереотипов мусульманина. Это агрессивные, безжалостные, презирающие русского обывателя фигуры: либо бородач с автоматом, либо террорист в маске, либо жуликоватый делец. Правда, это и приехавший на заработки и нещадно эксплуатируемый «убогий мусульманин» в тюбетейке. Он не вызывает неприязни, но к нему нет ни чувства сострадания, ни уважения. (Интересно, что ни один из негативных стереотипов не ассоциируется с татарами, которые в большинстве своем, особенно в городах, по образу жизни и менталитету близки к славянам или вообще неотличимы от них.)
Непонятое и непонятное
Отношение к исламу и мусульманам вписывается в общий контекст ксенофобии, которая в первой половине 1990-х считалась рудиментом посттоталитарного менталитета, а спустя 10 лет превратилась в его системообразующую часть. Если в 1989 году признаки ксенофобии проявлялись у 20% населения, то в 2001-м — уже у 50%. В 2006 году лозунг «Россия для русских» поддержали, по данным социологического опроса, 35,4% российских граждан. Как заметил известный социолог и философ Лев Гудков, по уровню неприязни к инородцам Россия превзошла даже самую ксенофобскую страну Европы — Австрию.Если раньше в ксенофобских настроениях доминировал антисемитизм, то сегодня они пестрее, а их главным объектом становятся выходцы с юга страны, из которых 70% - мусульмане. По данным мониторинга Аналитического центра Юрия Левады, к чеченцам негативно относятся 52,3%, к азербайджанцам — 29,2%, а вот к евреям — «всего» 11% участников интернет-форумов (среди молодежи до 19 лет эти цифры соответственно 64,1%, 48,9%, 19,5%). Как видим, кавказофобия «захватывает иногда до двух третей населения и более».
Евреи боролись с антисемитизмом, преимущественно покидая СССР и Россию или же встраиваясь в русскую культуру и утверждаясь в рядах образованной и обеспеченной элиты общества. Мусульмане не уезжают и не растворяются, даже если они «научились забывать» о религиозных запретах. Они оберегают свою конфессиональную идентичность.
«Внутренняя» ксенофобия неотделима от «внешней». Но, к примеру, антиамериканизм принципиально отличается от исламофобии. Американцев не боятся, их бытовым стереотипам пытаются подражать, им завидуют. Это своего рода национальный комплекс неполноценности, которую бывшая сверхдержава испытывает по отношению к стране, сумевшей сохранить великодержавный статус. В отношении мусульманского мира такого комплекса нет. Есть удивление и раздражение по поводу того, что некогда младшие, нуждавшиеся в помощи братья — арабы, афганцы, индонезийцы, наконец, жители советской Средней Азии — «вдруг» подросли, перестали спрашивать совета у старших и ведут себя вызывающе самостоятельно. Это влечет за собой растерянность и боязнь.
Конечно, можно попытаться «развести» собственно исламофобию и мусульманофобию, то есть неприятие ислама как религии и неприязнь к мусульманам. Однако это вряд ли возможно, ибо означает отделение традиции от ее носителей. Попытки же мусульманских духовных лидеров представить ислам исключительно как «религию мира» (наиболее расхожее выражение в разного рода межконфессиональных диалогах) воспринимаются со скепсисом. Во-первых, имамы и муфтии редко бывают достаточно красноречивы, чтобы убедить людей в своей правоте. Во-вторых, по мере подавления свободы суждений звучащие из телевизора слова перестают вызывать доверие, точно так же, как в недавние времена не воспринималась советская пропаганда. В-третьих, деяния исламских радикалов опровергают в глазах людей тезис о миролюбии ислама.
Людям «неуютно» оттого, что рядом что-то необычное, непонятное. Контраргумент о том, что в СССР мирно уживались самые разные народы, в данном случае не работает. Ведь при советской власти конфессиональная идентичность игнорировалась на официальном уровне и постепенно истаивала в общественном сознании.
Страх — вот главная причина исламофобии. Он привел к зарождению представления об исламской, а не исламистской угрозе, которая действительно существует. (Различие между этими двумя понятиями стало осознаваться совсем недавно усилиями ряда политиков, экспертов и журналистов.) На самом деле даже раздражение в отношении мигрантов-мусульман лишь в незначительной степени связано с неприятием их религии. Просто речь идет о способе восприятия реальности испуганным обывателем.
А реальность — это и рост национализма среди мусульманских народов; и вспыхивавшие с конца 1980-х этнополитические конфликты, участники которых апеллировали к исламу. Но самое главное — эксплуатировавший исламские лозунги терроризм с его кровавыми акциями в России, Европе и США. Восприятие исламского мира отягощено воинственной риторикой мусульманских политиков, а также международными проявлениями религиозного фанатизма, которые привлекли всеобщее внимание. Такими, например, как уничтожение талибами древнейших статуй Будды в 2001 году, убийство в Голландии режиссера Тео ван Гога в 2004-м, погромы в предместьях Парижа и пр. Именно этими объективными факторами прежде всего определялся подъем с начала 1990-х антиисламских настроений в России.
Подавляющая часть россиян судит об исламе по тем, кто находится на виду, то есть по наиболее дерзким представителям мусульманского мира — как правило, радикалам. Образ мусульманства, таким образом, формируется у нас под воздействием акций религиозных экстремистов, конфликтов с участием мусульман, радикальных заявлений мусульманских политиков и духовных лиц. В то, что международный терроризм объявил нашей стране войну, верят 48% участников опроса, проведенного российским ВЦИОМ в октябре 2005 года. (В январе того же года такого мнения придерживались 35% респондентов.) На вопрос «Левада-центра» «Считаете ли вы ислам агрессивной религией?» «определенно да» ответили 23,1% опрошенных, «скорее да» — 26,6%.
На вопрос в 2004 году «Как бы вы отнеслись к тому, чтобы были введены административные ограничения на распространение ислама в России?» ответы распределились следующим образом: «целиком положительно» — 19,2%, «скорее положительно» — 25,5%, «скорее отрицательно» — 26,7% и «резко отрицательно» — 11,1%.
Важнейший фактор негативного восприятия мусульман в России — конфликт на Северном Кавказе, тем более что на самом деле Россия воюет с мусульманами на протяжении вот уже четверти века. Афганский моджахед и кавказский боевик стали символами врага. 25% респондентов, участвовавших в опросе, проведенном ВЦИОМ в 2004-м, сочли мусульман непримиримыми противниками православия. Отвечая в 2005 году на вопрос «Какого влияния следует сейчас больше всего опасаться России?», 27,3% опрошенных заявили, что исламского, 17,6% - национально-шовинистического, 17,0% - западного, 8,5% - израильского, сионистского и 9,3% - китайского.
Вместе с тем в глазах общественного мнения ислам далеко не всегда представляется идейной основой для совершения терактов. По данным социологической службы Validata, в 2003-м только 7−8% участников опроса считали, что основной побудительный мотив, заставляющий чеченцев становиться шахидами-смертниками, — джихад, зато 69−71% полагали, что это — реакция на применение насилия федеральными войсками в Чечне. Иными словами, в Чечне акты террористов-самоубийц обусловлены, по мнению респондентов, не влиянием ислама, а невозможностью восстановить справедливость. В ответ же на вопрос «Левада-центра» «Кто, на ваш взгляд, произвел в 2000 году взрыв в московском подземном переходе?» только 4,7% респондентов указали на воинствующих исламских террористов.
Наконец, ислам ассоциируется с наплывом в Россию мигрантов, которые зачастую ведут себя неадекватно, демонстрируя неуважение к местным традициям и обычаям, что составляет прочную основу настороженного и откровенно негативного отношения к исламу. Проведенный ВЦИОМ в марте 2002-го опрос показал, что к выходцам с Северного Кавказа «в основном отрицательные» и «резко отрицательные» чувства испытывают соответственно 43,3 и 30,1% респондентов, к приезжим из Центральной Азии — 38,7 и 25%, к арабам — 30,3 и 20,2%, а вот к белорусам, молдаванам и украинцам — 12,6 и 4,0% опрошенных. По результатам других опросов негативное отношение к иноэтничным мигрантам характерно для 73% сотрудников МВД.
Правда, с формальной точки зрения в вопросе отношения к мигрантам Россия оказывается в одном ряду с европейскими странами. Так, недовольство в связи с проживанием мусульман в их стране выражают, например, 75% шведов, 61% немцев, 48% испанцев, 44% итальянцев, 39% британцев.
Мигрантофобия в России будет расти и впредь, хотя бы в силу роста числа самих переселенцев. «Нам нужно от 700 тыс. до 1 млн мигрантов в год, — отмечает этнолог Владимир Мукомель. — Понятно, что они будут, скорее всего, представителями тех этнических групп, которые не являются традиционными для России».
Рост исламофобии необходимо остановить. В этом заинтересованы все, в том числе и мусульмане, которым тоже следует быть осторожнее и избегать высказываний, например, о неизбежности исламизации России либо о необходимости замены ее герба.
Создавая образ врага
Огромное влияние на создание образа мусульманина оказали также средства массовой информации и массовая культура. В конце прошлого — начале нынешнего столетия российские СМИ способствовали религиозному возрождению, пробуждали интерес к религии. Они формировали «новых верующих», поддерживали соблюдение ими обрядов и укрепляли складывавшуюся религиозную идентичность. Государство поощряло подъем православия и допускало исламское возрождение.Одновременно с 1990-х годов в СМИ начинает «вырисовываться» негативный образ ислама.
В прессе и на телеэкране реальные трудности в отношениях с мусульманским миром стали быстро трансформироваться в «исламскую страшилку». Исламский фактор гиперболизировался, война в Чечне в середине 1990-х часто определялась как «конфликт цивилизаций». Искажались основные понятия ислама (в особенности джихад), а идеология экстремизма — сознательно или в силу неведения — экстраполировалась на всю мусульманскую традицию. Большинство связанных с исламом и мусульманами публикаций привязывалось к войнам, терактам, конфликтам. Достаточно вспомнить такие заголовки журнальных либо газетных статей, как «Исламские волки убивают русских солдат», «Деньги для диктатуры шариата», «Зеленая чума», «Хиджаб замедленного действия», «Шахидкам с бомбами везде у нас дорога», «Чеченские шлюхи взрывают Москву».
Негативный взгляд на ислам культивируется и публикацией тенденциозных высказываний исламских политиков и духовных лиц, рассуждающих о неминуемой исламизации России и создании в перспективе исламского государства, выступающих против браков мусульман с иноверцами и т. д.
Можно привести, наверное, тысячи цитат из СМИ, создающих искаженные представления об исламе, отождествляющих ислам с идеологией и практикой экстремизма. По горькому замечанию журналистки Надежды Кеворковой, «нашим экспертам все ясно: приезжие — грязь, террорист — исламский, таджики — наркокурьеры, интернационал — мусульманский, война — цивилизаций».
Свой «вклад» в исламофобию и особенно в кавказофобию вносит российское телевидение. В таких передачах, как «Дежурная часть», «Криминальная Россия», «Человек и закон», «Криминал», «Чрезвычайное происшествие», одно из главных действующих лиц — человек с нерусской внешностью, чаще всего мусульманин.
На телевидении крайне редки программы и передачи, дающие не связанную с политическим контекстом или вопросом «борьбы цивилизаций» информацию об обыкновенном исламе. Кроме того, можно часто столкнуться с элементарным невежеством в отношении истории и специфики мусульманской религии. В СМИ по-прежнему встречаются и «мусульманская церковь», что тождественно «христианской мечети», и «исламский бог любви» (?!), и употребление термина «шафииты» (один из толков суннитского ислама) вместо «шииты». Исламская тематика проникла и в кроссворды, где она представлена такими вопросами, как, например, «бестселлер мусульман» (видимо, Коран) или «религия, которую считают наиболее воинственной».
Необходимость в объективной и правдивой, а не только в негативной либо сусальной информации возрастает. Роман Силантьев, автор нашумевшей «Новейшей истории исламского сообщества России», отмечает: «Приличных книг об исламе в современных библиотеках и книжных магазинах довольно мало, малотиражная исламская пресса продается только в киосках при мечетях, поэтому ответы на свои вопросы обычный православный человек, скорее всего, станет искать в Интернете на самых популярных мусульманских сайтах. И что же на них увидит? А увидит он множество антихристианских статей, электронные библиотеки, забитые сочинениями Полосина, южноафриканского опровергателя христианства Ахмада Дидата, апокрифическим евангелием от Варнавы и переводными брошюрками для неофитов-ваххабитов…»
Казалось бы, в этих условиях СМИ, и в первую очередь телевидение, должны были бы взять на себя основную роль по созданию сбалансированного видения мусульманства в обществе. Однако ислам остается для них почти terra incognita. Между тем такого рода вакуум всегда имеет тенденцию заполняться некомпетентными, примитивно-апологетическими или, напротив, провокационными, исламофобскими материалами, что, к сожалению, не раз происходило в нашей стране в трудные времена.
Крупные теракты, осуществленные в России, не вызвали стремления «смикшировать» рост негативного восприятия ислама. «Для сравнения, — пишет философ и искусствовед Даниил Дондурей, — после теракта в Лондоне отношение населения к исламу было одним из важнейших сюжетов британских СМИ. Было показано огромное количество документальных сюжетов… свидетельствовавших о том, что традиционный ислам сам по себе не является источником опасности». После терактов в Великобритании, Испании, Франции местные лидеры неоднократно предупреждали людей о недопустимости антиисламских выступлений. Президент США Джордж Буш, неосторожно определивший борьбу против терроризма как «крестовый поход», неоднократно пытался исправить свою ошибку, позитивно отзываясь об исламе и призывая не отождествлять террористов с мусульманами.
Ничего или почти ничего подобного не происходило в России. Ключевые фигуры в российском истеблишменте избегали публичных выступлений, а на экране мелькали второстепенные политики, которые скорее провоцировали аудиторию. В итоге общественное сознание оказалось дезориентированным — в частности, возникла неопределенность относительно трактовок роли ислама в происшедших трагических событиях.
Таким образом, неформальный государственный заказ по созданию образа врага успешно выполняется. Даже тогда, когда с наступлением 2000-го началась реставрация архетипа американского империалиста, делались намеки на его связи с исламским экстремистом.
Новые хаджи-мураты
Кое-что об исламе и мусульманах мы узнаем из книг. А в них на смену жестоким, но все-таки благородным абрекам Пушкина, Лермонтова, Толстого пришли головорезы и садисты. Кавказский мусульманин оказался в заурядном детективе, где превратился даже не в варвара, а в уголовника.Писатели XIX века кавказцев не идеализировали, но и не превращали в зверей, сопровождающих свои жестокости ссылками на ислам. Старые книги пробуждали интерес к исламу, к его приверженцам. «У классиков и их современников не было ощущения стены между двумя, по видимости, непримиримыми мирами».
Нынешнее общественное сознание, напротив, все более проникается ощущением этой стены. И массовая литература, особенно детективная, наглядно в этом убеждает. «У нас не так, как у вас», — произносит чеченец Рашид из книги Льва Пучкова «Операция „Моджахед“. — Мы — другие». Среди авторов немало выходцев из спецслужб, юристов и журналистов, так что конкретные факты чередуются с литературным вымыслом. На стыке и возникает детективный дискурс ислама.
В детективной литературе появились целые серии — «Антитеррор», «Спецназ», «Офицеры», в которых в качестве антигероев выступают кавказцы, а слова «джихад», «Коран», «неверный», «гяур», «Аллах» (чаще всего упоминаемый всуе и не к месту) маркируют их конфессиональную принадлежность. Приверженность исламу — обязательная характеристика, если хотите, «грим» отрицательных персонажей.
Такие книги «поглощают» люди с пассивным сознанием, по большей части уставшие от работы и напряженной жизни. Для них это — чтиво, не требующее ни нравственных, ни умственных усилий: его просто принимают на веру. Поэтому образ мусульманского кавказского врага успешнее формируется в менее образованной и интеллектуализированной, зато наиболее многочисленной среде.
В некоторых книгах, написанных в жанре научно-политической фантастики, сюжет развивается на фоне тотальной экспансии ислама. Внушая страх перед исламом, такие произведения льют воду на мельницу исламофобии, разрывают и без того непрочную ткань межконфессионального согласия.
* * *
Тиражируемая политиками и средствами массовой информации, отраженная в искусстве «исламская угроза» прочно встроилась в сознание российского общества. В ближайшем будущем вряд ли удастся изменить восприятие нашими гражданами ислама, тем более что далеко не все зависит от хода событий в самой России.Но все же основания для надежды есть. В 2003 году фонд «Общественное мнение» пытался выяснить отношение россиян к возможному браку их детей с представителями мусульманской религии. Оказалось, что 50% респондентов не имели бы ничего против брака своего сына с мусульманкой. На вопрос «Возражали ли бы вы против брака вашей дочери с мусульманином?» положительно ответили 44%, а отрицательно — немногим меньше: 39% опрошенных. Эти ответы, подтверждающие, что сближение с приверженцами «чуждой» религии не исключено, возможно, позволяют смотреть вперед с оптимизмом.
Алексей МАЛАШЕНКО — д.и.н., профессор, член научного совета Московского центра Карнеги
http://www.vremya.ru/2006/190/13/163 360.html
