 |
| Православие.Ru | Митрополит Антоний (Храповицкий) | 13.10.2006 |
Итак, вооружившись мыслью о непогрешимости наших канонов, в которых выражается истинность Святой Церкви, обратим свой мысленный взор к ее современному положению.
Почти до последнего времени самою верною хранительницею церковных канонов почиталась Церковь Греческая, во-первых, как наиболее грамотная в усвоении и разумении Православия, а во-вторых, как смелая обличительница всяких уклонений от последнего. Эти обличения Церковь наша проводила с такой строгостью, что смело отсекала от своего состава целые огромные области в Передней Азии, Северной Африке и все западные народности. Последние, развивая свою внешнюю культуру, отходили от Православия все дальше и дальше и много опередили в таком нежелательном удалении еретиков азиатского Востока и африканского Юга, где культура, порабощенная варварами разных народов, остановилась и среди тяжких заблуждений все-таки сохранила нам многие чисто христианские верования, чаянья и обычаи, благодаря чему обращение восточных еретиков к единой Христовой Церкви более надежно, чем сынов лукавого Запада, сравнительно мало исказивших церковную организацию (римо-католики) и нравственные христианские идеалы (протестанты и англикане).
К глубокому прискорбию, разделения, точнее — отпадения от истинной Церкви, закрались и среди православных христиан и произвели среди них вот в эти самые последние годы душепагубные расколы.
Впрочем, даже там, где дело не дошло и, Бог даст, не дойдет до раскола, над многими Православными Церквами уже исполнилось печальное предсказание Спасителя: «За умножение беззакония, изсякнет любы многих» (Мф 24, 12). Это оскудение любви, выражающееся в полном отделении от Церкви, бывает особенно пагубно в тех случаях, когда оно связано с так называемым филэллинизмом, или национальными группами, и держит оные в своих когтях с фанатическим упорством. Вот почему ересь Евтихия поглотила племена Северной Африки, ересь Нестория — племена Западной Азии, полуересь того же Евтихия — обширную Армению и т. д.
Но кроме национальных ересей Церковь не менее страдала и страдает от ересей и расколов, имеющих свой корень в личной ненависти различных групп населения, руководимых в этом злом деле своими самозваными вождями или завистливыми иepapxaми, о чем досадовали древние отцы Церкви, например святой Григорий Богослов, писавший Василию Великому: «Когда же вы престанете друг друга угрызать из-за обладания епархиями, как (да простит мне твоя боголюбивая святость), как собаки из-за брошенной кости. Вот до чего доводит борьба честолюбия или, боюсь сказать, корыстолюбия».
Последнее обличение можно всецело приложить к нашим разделениям в Европе и Америке, каковые разделения имеют еще менее оправдания, чем продолжающаяся вражда между греками и православными арабами в Европе, Азии и Африке. Впрочем, в последней области вражда эта несколько притихла под влиянием мудрого распоряжения патриарха Мелетия, который по увещанию и настоянию местного правительства значительно расширил церковные права арабов, устранив греческую монополию их недавно возрожденной церковной школы Патриархата.
Впрочем, становясь на неоспоримую почву церковного равноправия различных национальностей, мы должны все-таки признать условную правду эллинов в этом вопросе. Именно они ссылаются на то, что святое Евангелие написано на греческом языке и, помимо изучения последнего, невозможно изъяснять Христову веру. Признают это и протестанты, у которых в богословских школах продолжается и поныне изучение греческого языка, к стыду школ русских, как бы отвернувшихся от Божественных словес в их подлиннике.
К этому надо прибавить, что защитники греческого языка опираются на не вполне доказанный резон характера исторического, коим они отстраняют указание своих противников на то, что православные арабы, составляющие большинство населения в Патриархате Иерусалимском, Александрийском и, конечно, Антиохийском, по-гречески ничего не понимают и грекам вовсе не симпатизируют. Греки им возражают в том смысле, что эти инородцы признают себя арабами ошибочно, ибо они потомки чистых эллинов, переселенных на Восток императором Юстинианом в VІІ веке, сохранивших православную веру своих предков, хотя и потерявших свой греческий язык. Поэтому в Александрии и других странах греки всячески избегают наименований арабами и греками, но заменяют их словами «арабофоны» и «эллинофоны», то есть говорящие по-арабски и говорящие по-гречески, а считают греками тех и других. Впрочем, лучшие из иерархов чередуют возгласы и молитвы по-гречески и по-арабски.
Достойнейший великий иерарх блаженнейший патриарх Григорий IІI поступал именно так, чем, кроме всего прочего, делал более понятным содержание молитв для слушателей обеих национальностей. Так же поступали и многие другие иерархи священного Востока, особенно в Иерусалиме и Палестине, где объединяются в одних и тех же храмах разнообразные народности. В таком добром почине всего легче найти путь к миру и любви. С утешением указываем на то, что он не совсем чужд и Румынской Церкви, где мы слушали пение румынское и славянское в одной и той же кафедральной церкви.
Пора нам, то есть всем православным христианам всех народностей, убедиться в том, что путь к Божией истине заключается не в преобладании одной народности над другою, а просто в отрешенности от исключительных симпатий в ту или иную сторону, хотя бы и прикрываемых лживыми фразами о евангельской любви ко всем безразлично народностям.
Последние годы разыгравшейся международной борьбы на Ближнем Востоке делают, однако, почти безнадежным такое возрождение вселенского христианства. И еще недавно представители различных православных народностей даже мало интересовались, к какой этнографической ветви принадлежит тот или другой христианин: «я православный» — вот какое определение было для него дорого и во всяком случае гораздо дороже, чем наименование себя греком, арабом или славянином. В настоящее время подобное предпочтение своей вероисповедной принадлежности сравнительно с принадлежностью расовой сохранилось в некоторой степени только у македонцев на Балканах, а еще в недавнее время на Украине у малороссов. Если спросить у последних: «Вы кто такой?», — то многие еще недавно отвечали просто: «Православный!» В настоящее же время ответы следуют другие: «Украинец», «Мазепинец», «Русский» и т. п. И как часто случается, что такой жалкий и глупый провинциализм считают признаком культурности и выше меры дорожат своим расовым происхождением, забывая мораль крыловской басни о гусях, которые продолжали гордиться тем, что их отдаленные предки когда-то спасли Рим от нашествия варваров. Действительно, когда какая-либо слепая страсть, например шовинизм, овладеет умом человека, то он начинает повторять глупости, которых прежде он стыдился.
Такое сужение своих понятий соединяется обыкновенно с отрицанием действительно ценных убеждений и преданий. Так, украинизация соединяется с пренебрежением к Православию и с началом симпатий к латинской ереси, а панарабизм — с равнодушием к христианству и с симпатией к магометанству; при этом подобная подмена нравственных драгоценностей бессмысленным шовинизмом признается признаком культурности, хотя и не может быть оправдана ни простой логикой, ни моралью.
Особенно стыдно нам за нашу современность ввиду того, что даже и в языческом обществе, например в Древнем Риме, люди постепенно отрешались от расовых, шовинистических предрассудков и старались найти идейную почву для своих симпатий и для своего объединения.
Правда, эта почва была тоже зыбкая и неустойчивая, но все же такие знамена, как просвещение, цивилизация, право, гуманность, оставаясь, по существу, такими же мифами, как Венера, Юнона и Марс, все-таки заключали в себе стремление к известному идеалу, хотя и не чисто этическому, но все же возвышавшемуся над идеями грубого шовинизма, лишенного нравственного содержания, чем не могут похвалиться современные сепаратисты различных национальностей. Правда, та вражда греков с современными семитами, которой мы посвящаем настоящее краткое исследование, оперирует чисто христианскими библейскими терминами, но только прикрывает ими свой грубый шовинизм, и обнаруживается даже готовность ради последнего отказаться от Единой, Святой, Соборной, Апостольской Церкви; при этом более цивилизованные и более хитрые греки выходят как бы победителями из подобных споров, а более простодушные и обыкновенно не умеющие скрыть своего лицемерия арабы, замечая, что их побеждает греческая изворотливость, хватаются за ножи или идут унижаться перед более сильными, но неправославными нациями Запада и просить у них дипломатической и денежной помощи против своих же по вере братьев. Тщетно мы бы стали напоминать им слова апостола Павла: «Как смеет кто у вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых, а не у святых? Разве не знаете, что святые будут судить мир? Если же вами будет судим мир, то неужели вы недостойны судить маловажные дела? Разве не знаете, что мы будем судить ангелов, не тем ли более дела житейские? А вы, когда имеете житейские тяжбы, поставляете своими судьями ничего не значащих в церкви. К стыду вашему говорю: неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы рассудить между братьями своими? Но брат с братом судится, и притом перед неверными. И то уже весьма унизительно для вас, что вы имеете тяжбы между собою. Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными? для чего бы вам лучше не терпеть лишения? Но вы сами обижаете и отнимаете, и притом у братьев. Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют» (1 Кор 6, 1−10).
Впрочем, мне, пожалуй, скажут, что, несомненно, справедливые требования апостола Павла имели бы силу среди людей и народов, благоговейно подчиняющихся ясно выраженным требованиям закона Божия, а там, где начинает господствовать шовинистическое безумие, необходимо останавливать вражду вооруженной угрозой, а потому обратимся к доводам чисто человеческим и практическим.
Дело в том, что среди шовинистических стремлений, одолевающих христианский мир и раздирающих его на части, все же остается один более чем священный центр, которого еще стыдятся люди, не успевшие отрешиться от Божественной правды. Этот центр есть подлинная столица всего христианства — священный град Иерусалим, некогда оплаканный за свое греховное упорство Божественными слезами. «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст. Ибо сказываю вам: не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: благословен Грядый во имя Господне» (то есть до Второго Пришествия) (Мф 23, 37−39).
Да не падет это страшное проклятие Кроткого и Смиренного сердцем и на христианские народы, как оно пало на народ иудейский, и да не привлечет его из себя взаимная вражда христианских племен, как привлекли его неверные иудеи.
Теперь подойдем вплотную к нашей теме.
Мы видим Иерусалим, подчиненный в церковном отношении грекам, которые прежде держали его своим нравственным авторитетом и превосходством в просвещении, наконец, властью византийских императоров и турецких султанов, которую, впрочем, по крайней мере в древнее время, нельзя было противопоставлять нравственной силе и которая не была тогда узко фанатична, ибо хотя и не часто, но временами допускала, например в XVIІI веке, в Иерусалиме патриархов-арабов, среди которых бывали и великие праведники.
Вот если бы современным церковным публицистам удалось убедить стать на ту же точку зрения фактических правителей Палестины и отречься от эллинского шовинизма, в силу которого до настоящего времени 50-тысячная арабская паства находится в руках двух тысяч эллинских пришельцев, и возглавить ее пастырем единоплеменников, то, может быть, Палестинский вопрос разрешился бы сам собою.
Но если последнее, то есть назначение араба патриархом Святого града, не может осуществиться, то я возвращусь к предложенному уже мною плану возглавления Иерусалимского Патриархата пастырем из той народности, которая, одна во всей вселенной, чужда богопротивного шовинизма и сохранила способность перевоплотиться в ту нацию, которой себя посвящает; такова народность русская, как она выразилась в лице величайшего своего представителя Святейшего Патриарха Никона (†1681), который говорил: «Я по телу русский, а по душе грек», обозначая последним словом не всецелое предпочтение одной народности перед другою, но указывая на свой вселенский международный характер.
Так мы вновь подошли к уже высказанной идее о том, что в интересах мира всех христиан православных можно избрать патриархом в Иерусалиме человека русского. Знаю, что сейчас же поднимется крик и даже вой с разных сторон: «Ишь чего захотел!»
Во всяком случае, захотел не для себя лично, ибо, живя на свете 70-й год, я давненько мыслю себя стоящим одной ногой в гробу, а печаль моя и любовь моя — к Святому граду и к Святой Земле, орошенной Христовыми слезами и Христовой кровью. А насколько пишущий эти строки чужд захватнического империализма, это видно из того, что, когда последний был не только доступен мне, но прямо вкладывался в руки русского правительства англичанами и другими влиятельными нациями Запада (1914 год), а, в частности, мне лично обер-прокурор Святейшего Синода на заседаниях последнего предлагал высказать свое мнение по сему предмету, а именно по вопросу о том, в каком виде принять в русское подданство и в подчинение петербургскому Синоду Константинопольский Патриархат и самого патриарха, то я с большой горячностью отвечал, что ни о каком таковом подчинении не может быть и речи, но Вселенский Патриархат и патриарх должны сохранить полную самостоятельность, а скорее следует ему подчинить наш Синод и нашу иерархию. Таковая моя реляция была тогда же отпечатана в харьковском журнале «Пастырь и паства» и озаглавлена «Чей должен быть Константинополь?».
Точно так же и теперь, несмотря на замолчанную тогда в печати мою статью, я настойчиво повторяю, что и Церковь Иерусалимская со своим архипастырем должна оставаться Автокефальною уже потому, что Первый Вселенский Собор 7-м правилом постановил: «Понеже утвердится обыкновение и древнее предание, чтобы чтити епископа, пребывающего в Елии (Иерусалиме), то да имеет он последование чести, с сохранением достоинства, присвоенного митрополии».
Как мы уже писали в другом месте, это правило тем замечательно, что оно основано на чисто религиозном мотиве, тогда как возвышение прочих патриарших престолов имело основания временные и почти светские. Таковы правила Второго Вселенского Собора о власти Цареградского патриарха (правило 3-е, где преимущества епископов Константинопольского и Римского обусловлены политическим достоинством названных городов). Еще яснее говорит о том же 28-е правило Четвертого Вселенского Собора: «Боголюбезнейшие епископы предоставили равные преимущества святейшему престолу Нового Рима, праведно рассудив: да град, получивший честь быть градом царя и синклита, имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому и будет вторым по нем».
Фактически Константинополь с упразднением как Русской, так и Византийской империи и освобождением главной части Патриархата (то есть Малой Азии) из-под его управления и власти становится церковной провинцией, а бо? льшую часть его прежней паствы, прав и влияния приобретает Эллада и Афины, где и следовало бы жить патриархам, пожалуй, с сохранением прежнего титула, как это было, когда Вселенские патриархи в продолжение нескольких десятков лет жили в отдаленной Никее, сохраняя свое почетное наименование.
Впрочем, этот предмет не входит в нашу задачу, и мы снова возвращаемся к Иерусалиму.
От нравственного участия в делах Матери-Церкви ни один христианин не имеет права отказываться: «Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя» (Пс 136, 5).
Когда Господь воспрещает христианам божбу (клясться), то не велит клясться Иерусалимом, «потому что он город великого Царя» (Мф 5, 35). Упомянем кстати, что гонение на Иисуса Христа и совершившаяся над Ним беззаконная казнь, бывшая причиной отвержения иудейского народа («отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его» — Мф 21, 43), не только не умалила славы самого Иерусалима, но последний стал называться в Евангелии Святым градом, именно с того времени, как Господь на Кресте испустил Свой дух (см.: Мф 27, 53). Такое наименование, авторизованное спасительной страстью Христовой и Его воскресением, навеки утвердилось над Иерусалимом. Посему и русские люди, удаленные на громадное расстояние от Святого града и в большинстве никогда его не видавшие, не считают себя чуждыми Божиему жилищу согласно известной стихире: «Радуйся, Сионе святый, мати церквей, Божие жилище». Итак, нужды и скорби Иерусалимской Церкви еще со времен апостолов Павла и Варнавы привлекали участие христиан, живших в рассении, и они «положили, каждый по достатку своему, послать пocoбиe братьям, живущим в Иудее, что и сделали, послав собранное к пресвитерам через Варнаву и Савла» (Деян 11, 29−30).
Благочестивые сербы и другие славяне, побывав в Иерусалиме, имеют право прибавлять к своей фамилии слово «хаджи», соответствующее русскому слову «дворянин».
Итак, общецерковное правило, предостерегающее всех христиан и, в частности, иерархов о невмешательстве в жизнь других самостоятельных Церквей Православных, по отношению к Церкви Иерусалимской должно касаться только каких-либо прямых распоряжений, но не может возбранять сердечного участия в жизни Матери-Церкви, и современное сиротство последней переживается благочестивыми христианами как собственное сиротство.
И действительно, не только православные христиане, видящие в Иерусалиме свое старое отечество, но и древние еретики (армяне, монофизиты, монофелиты и несториане) не считают себя совершенно чуждыми Иерусалиму и Иерусалимской Церкви, но взирают на него, как на свое второе отечество. В дни святой Пасхи вы встретите в иерусалимском храме не только православных христиан всех народов, но и отделившихся от Церкви благоговейно молящихся в ней, невзирая на каноническое воспрещение, иноверцев.
Конечно, отсюда, из центра христианства, должна быть возглашена вновь торжественная проповедь о покаянии и всеобщем единении в Святой Православной Церкви, так что, когда хозяева палестинских святынь отрешатся от своего шовинизма и не на словах только, а от всего сердца возгласят: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы Отца, и Сына, и Святого Духа — Троицу Единосущную и Нераздельную», то такое возглашение не останется бесплодным, а печальные ереси, раздирающие христианский Восток, будут исчезать «яко дым от лица огня».
Гораздо труднее найти доступ к сердцам наших западных братьев, которых восточные и христианами не считают, опираясь на слова Евангелия: «аще же и церковь преслушает, буди тeбе якоже язычник и мытарь» (Мф 18, 17).
В данном случае единственная заручка наша — 79-е правило Карфагенского Собора, повелевающая оказывать всевозможное снисхождение к лишенным церковного общения, если они оказали какую-либо услугу Церкви и не имеют характера злобного упрямства.
Итак, оставляя на малое время общие принципиальные суждения, поставим прямо, практически вопрос: как же, по мнению автора, до? лжно себе представлять дальнейшее управление Палестинской Церковью? Ограничиться ли назначением туда русского патриарха или реформировать весь строй местной церковной жизни? На это мы ответим, что нам и в голову не приходила мысль о каком бы то ни было насиловании церковной жизни и тем менее церковного быта палестинских народов. Однако необходимо там произвести, по крайней мере, те реформы, которые допустил у себя Патриархат Александрийский. Последний, имея в себе больший процент греческого населения, чем Палестина, и меньший процент населения арабского, сравнительно с той же Палестиной, постановил, однако, открыть свои духовные школы и для православных арабов, хотя это было устроено, увы, под давлением англикан и еще более — под давлением местного магометанского правительства, однако такая реформа явилась более благодетельной для Православия, чем все предприятия местной православной власти, которая не постыдилась несколько десятков лет тому назад без всякой церемонии закрыть имевшуюся под Иерусалимом единственную православную богословскую школу Святого Креста, в которой допускался наравне с греческим и арабский язык.
Замечательно, что это делалось тогда, когда против школьного просвещения среди инородцев никто уже не смел ничего возражать, а фактически и до настоящего времени уроженцы из местного духовенства, то есть православные арабы, могут иметь своих представителей только среди забитого белого приходского духовенства, и то при непременном условии, чтобы во главе его стоял благочинный греческой национальности. Не значит ли это держать местное православное население, принявшее Христову веру раньше греков, в безнадежном невежестве?
Правда, мы знаем, что школьное просвещение арабов не идет в ущерб Православию, а греческая речь, которой так превозносятся, и конечно справедливо, православные эллины, не теряет своего значения и при восстановлении арабской церковной автономии.
Кажется, мы уже где-то упоминали, что идеальный христианин и покойный патриарх Антиохийский Григорий ІV, будучи природным арабом, любил читать и петь по-гречески, и, конечно, христиане никогда не пожелают лишиться тех прекрасных созвучий эллинской речи, которые остались нам от древних великих отцов Церкви начиная с гимна в честь Воскресения Христова.
Мы бы даже посоветовали самим грекам восстановить в своей речи стихотворный размер церковных стихир, тропарей и прочих песнопений, утраченный ими в последние два столетия. Та же задача предстоит и русской церковной школе, подвергшейся тому же лишению и тоже разучившейся читать греческие священные стихи, уступив это искусство, к своему стыду, инославным немцам, которые продолжают издавать на греческом языке богослужебные книги, восстановив в них стихотворное правописание.
Итак, да процветает богослужебное творчество на греческом и на семитических языках, а славяне должны со смирением учиться тому и другому!
О том, как тесно сплетаются греческие и семитические молитвы с нашей славянской речью, легко убедиться, наблюдая за нашими простыми богомолками в Палестине, которые великолепно говорят и молятся по-гречески, да и в России страшно любят слушать греческую литургию и потом хвалиться, что вся служба шла по-гречески, а по-русски пели только: «ис полла эти, деспота» да «аминь».
Кстати упомянем еще о том, что попытки изменять нашу церковную службу на малороссийский или белорусский жаргон достойны всякого осуждения и в 1918 году были единогласно отвергнуты и осуждены словесной анкетой всех русских крестьян, свободно избранных населением в качестве депутатов Всеукраинского Собора. Напротив, стремление переводить священные и богослужебные книги на эти наречия исходило и исходит из среды весьма враждебной Православию и дружественной латинству, а по существу, ни во что не верующей.
Но возвращаемся к Иерусалиму.
Не простое это дело — внести мир среди враждующих племен. Вспомним, как Моисей, убеждавший своих соотечественников не бить друг друга, заслужил злобу обоих и должен был бежать от своего народа в землю аравитян.
Если дозволено сравнивать малое с великим, то должно признаться, что и я, грешный, горячо любя и греков, и православных семитов, потерял расположение и тех, и других за свои попытки примирительной деятельности, но все-таки повторяю: «Не умолкну ради Сиона, и ради Иерусалима не успокоюсь, доколе не взойдет, как свет, правда его, и спасение его — как горящий светильник» (Ис 62, 1).
Я убежден в том, что нормальная жизнь Церкви и возможное примирение народов, прославляющих Христа, не может быть достигнута вне живой связи народной жизни всех христианских племен со Святою Землею и с Иерусалимом.
Вот почему народ русский в первых же поколениях своих, обратившихся ко Христу, почувствовал сильнейшую тягу к Иерусалиму и наградил Россию чудным произведением православного благочестия, озаглавленным: «Хождение игумена Даниила в Святую Землю». До сих пор это произведение по своей нравственной и научной ценности остается одним из первых среди подобных.
Должно обратить внимание еще на то обстоятельство, что значительная часть православного населения в Иерусалиме чисто русской культуры, которая оказала значительное влияние и на местных греков, и на семитов.
Впрочем, мы ни в каком случае не претендуем на то, чтобы русским в Палестине и в Сирии, а еще менее в Египте были предоставлены те же политические права и преимущества, какими там пользуются греки и православные арабы.
Если где, то именно там, в местах земной жизни Господа Иисуса Христа, все народы должны следовать слову апостола Павла: «честию друг друга болша творяще» (Рим 12, 10); также и другое слово того же апостола о Церкви Христовой: «идеже несть еллин, ни иудей, обрезание и необрезание, варвар и скиф, раб и свободь, но всяческая и во всех Христос» (Кол 3, 11).
При всем том остается вопрос: как воплотить в определенные требования эти идеи об общественном равенстве различных племен, населяющих Святую Землю? Конечно, при этом должно иметь в виду и число насельников, и их культурный уровень, и особенно их вероисповедание.
Чтобы всем этим руководиться разумно и правильно, следует прежде всего наметить те стороны жизни, те области общественного быта, управления и законодательства, в которых заинтересованы различные племена, но более всего следует разрешить вопрос о преимущественной пользе для православного христианства этих предполагаемых законопринятий и учреждений.
Кажется, пока вопрос о богослужебном языке в различных провинциях и в различных храмах Палестины не имеет той остроты, которую он получил в Европе, где, как мы уже упомянули, различные борющиеся между собою направления жизни имеют один печальный пункт: почти всеобщее маловерие в Бога и в Церковь. Напротив, в тех странах, где религия стоит еще крепко, вопрос о богослужебном языке остается вопросом второстепенной важности, во всяком случае, не центральным. Гораздо более острым и злополучным является вопрос о личном составе различных yчpeждeний, почему мы и поставили во главе наших суждений мысль о необходимости обеспечить за этим предметом возможное беспристрастие и возможное устранение или, по крайней мере, ослабление бушующего шовинизма, который, впрочем, усилился до такой степени, что едва ли найдется возможность разрешить это дело так, чтобы по возможности удовлетворить все партии, а потому нужно оставить этот обычный прием искания равновесия, а поставить дело так, чтобы имелась в виду, не скажу исключительно, но преимущественно, польза Святой Церкви и неповрежденного Православия: тогда лица и племена, ставящие последнее на второй план, а на первый личную или шовинистическую выгоду, должны будут пенять на себя и признавать свою виновность.
Чтобы этого добиться от них, необходимо заставить их признать (конечно, не насильственно), что высшею ценностью жизни является чистота веры и возрастание добродетели в людях; дело это столь трудно не само по себе, а по причине того густого тумана заблуждений и страстей, которым окутана вся современная общественная жизнь и который становится тем мрачнее и опаснее, когда он охватывает людей и племена, борющиеся друг с другом. Должно признаться, что даже во время магометанского владычества бывало легче давать правильное указание по подобным вопросам, нежели теперь, во времена всеобщей нравственной и религиозной анархии, когда различные племена объединены почти исключительно во враждебном отношении не только друг к другу, но и вообще к Христовой Церкви. Кто бы ни открыл свои уста для разрешения подобного вопроса, его тотчас же обвинят со всех сторон в деспотическом давлении на всех инославных либо в коварном уловлении их в сторону своих интересов.
Мы уже сказали, что свободнее всех от шовинизма является народ русский. Теперь прибавим, что второе место в вероисповедной терпимости, без враждебного отношения к религии вообще, занимают англикане, и в особенности англо-католики, поэтому их теперешнюю гегемонию в народной жизни Палестины можно приветствовать более горячо, чем даже гегемонию православных греков, среди которых первенствующее значение с недавнего времени получили люди, к религии довольно равнодушные, а подчас и скрыто враждебные, что выразилось в их стремлении ввести новый стиль в православные календари и богослужения. Но едва ли не еще более вредное влияние, даже несознательно от их воли, окажет их враждебно презрительное отношение ко всем народам и племенам негреческого происхождения, хотя бы и православным.
Мало можно надеяться на то, что настоящие строки окажут какое-либо влияние, или хотя бы на то, что они привлекут внимание современных мыслителей и общественных деятелей, но автор получит некоторое удовлетворение даже и в том случае, если обнаружатся симптомы того, что подобное влияние будет воспринято людьми хотя бы через несколько поколений после его смерти, которая не замедлит. В такой надежде его укрепляет сбывшееся его предсказание о русской революции и деморализации, которое имело место сперва в 1903 году в Уфе, а потом в 1905 году в Петербурге.
Если в заключение нас спросят, какой же постепенный порядок каких бы то ни было нововведений или преобразований я предвижу для перенесения центра православной общественной жизни в Иерусалим, то кроме уже сказанного (о личности патриарха) я укажу на то, чтобы по возможности подготовить в Иерусалиме собрание… конечно, не комитетов, не советов, а вещественных святынь, то есть храмов, монастырей и школ из различных земель и православных народов, которое имело место в средние века и в котором существовала и Сербская Поместная Церковь, и Грузинская, и Российская, и Румынская, и другие, чему некоторое подобие осталось на Святой Горе Афон, но, к сожалению, искажаемое шовинизмом его настоящих хозяев.
Если найдутся для сего нововведения соответствующие лица и материальные средства, а главное — доброе произволение и христианское сочувствие друг к другу.
Дальше пойдет речь об учреждениях различных духовных семинарий, а по возможности и академий, типографий и т. д. На этом мы пока и закончим.
Нас не должно остановить в начертании хотя бы самого общего плана церковно-народных объединений такое соображение, что невозможно соединять враждебные элементы в близкое дружество, когда человек человеку стал волком, по латинской пословице, и когда эта неразумная племенная вражда выражается преимущественно в злобной клеветнической полемике между различными православными племенами.
Конечно, указание это справедливо, но оно опровергается или, во всяком случае, ослабляется историей Христовой Церкви, которая почти с самого начала нашей эры соединяла в дружественную семью самые разнообразные народности, лишенные не только взаимных симпатий, но и общего языка.
Против этого недуга человечества Господь употребил средство чудотворное, послав Своим ученикам дар языков, то есть способность говорить на незнакомом языке. Подробное разъяснение этому историческому явлению дает апостол Павел в 14-й главе Первого послания к Коринфянам.
Конечно, тот дар языков, о котором писал апостол, был явлением сверхъестественным, на повторение которого рассчитывать мы не смеем, но некоторое приближение к снисканию такого дара путем естественным или, лучше сказать, благодатным многие на себе испытывают или наблюдают вокруг себя.
Ориген, преподобный Пахомий Великий, святая Mapия Египетская и другие избранники Божии являются тому примером. В основе такого, для большинства недоступного, явления лежит внутренняя симпатия к ближним и стремление войти участливо в их душу, в их быт.
Kроме того, мы совместно со всеми православными инородцами являемся обладателями такого сокровища, которое открывает нам двери в умы и сердца наших ближних, хотя и не знакомых с нашим разговорным языком, разумеем Святое Писание и совместное чтение его и церковное пение.
Поистине, это лучшая школа и для усвоения незнакомого языка, и для нравственного сближения с иностранцами нашей веры. Мне приходилось встречать немало примеров тому, как последние, образованные ли то люди или, напротив, не учившиеся, задолго до усвоения чужого языка и умения на нем объясняться, великолепно усваивают язык богослужебный, дотоле им совершенно чуждый, и быстро, даже на память, читают молитвы на иностранном языке.
Таковы не только русские женщины в Святой Земле, но и все, кто имеет желание сближаться с нами, а более всего те, которые желают объединяться с нами в молитвах и священнодействиях, но помехой к этому является шовинизм, то есть себялюбивое и упрямое стремление подавлять все «не наше». Устранять же эту помеху возможно и желательно не столько теоретическим изучением чужого языка, сколько сердечным сочувствием к тем или иным чужестранцам и общею с ними молитвою. Быстрее всех усваивают чужие языки подрастающие дети, коим столь сродно сочувственное и ласковое отношение к окружающим, особенно если последние сами тому сочувствуют.
Никогда не забуду того умилительного впечатления, которое я испытывал в Святой Земле, видя и слыша, как совершенно неинтеллигентные русские мальчики-подростки, сами того не замечая, в несколько недель научаются так и резать по-гречески или по-арабски, если встречают симпатию со стороны представителей этих наций, и особенно если им приходится молиться вместе с последними.
Прибавим к этому еще одно наблюдение. В то время как так называемый языковой вопрос является столь острым и раздражающим в современных либеральных учреждениях, напротив того, — его вовсе не существует в церковной среде, где жизнь созидается взаимною любовью людей и общением в молитвах и священнодействиях.
Никогда не забуду, как во время моего объезда по приходам Казанской и Уфимской губерний в некоторых селах ученики составляли даже не два, а три или четыре хора и пели «Подай, Господи» по четыре раза, каждый раз на другом языке — по-славянски, по-татарски, по-чувашски, по-мордовски, и притом совершенно свободно и уверенно, воодушевляясь взаимно друг от друга.
Из святой Библии мы знаем, что люди перестали понимать друг друга, подвергнувшись Божией каре, известной под названием «смешение языков». Эту кару человечество несет на себе и до сего времени, но она значительно облегчается для тех христиан, которые возгрели в своих сердцах нелицемерную теплую любовь к ближним, и принудили себя отречься от всякого презрения и насмешек над особенностями их быта и языка, и сохранили в своих сердцах отвращение только ко греху и пороку.
Впрочем, без этого условия, без воспитания в своей душе нелицемерной любви ко всем и евангельского смиренномудрия, невозможно толковать ни о каком сближении между чужестранцами, а разве только о так называемой тактичности или вежливости, свойственной людям неверующим и язычникам, холодным ко всем, кроме своих родственников и, пожалуй, соотечественников, да и то далеко не ко всем.
Начертав самые общие способы сближения между верующими людьми и народами, мы должны коснуться и некоторых внешних приемов для достижения таких целей, но должны не забывать, что последние являются только дополнительными средствами, действенными лишь при помощи первых.
«Все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес 5, 21), — писал христианам апостол Павел; отсюда видно, что ознакомление с бытом единоверцев разных народностей много содействует устранению всякого недоброжелательства и взаимного недоверия между ними. Нужно весьма приветствовать, правда еще только начавшееся, обыкновение меняться учениками и студентами различных православных народностей, получившее место в Европе, но при этом должно озаботиться не просто включением в списки своих училищ юношей-инородцев, но и сближением их с вдохновенными учителями веры и Церкви, где только таковые окажутся, иначе одно физическое сближение может, напротив, усилить племенной эгоизм каждой народности и взаимную антипатию.
Подобное печальное извращение наблюдалось мною в Духовных академиях и семинариях в России и за границей. Вместо самой сердечной братской любви и радости студенты-хозяева и студенты-гости корили друг друга прямо или косвенно за действительные или воображаемые национальные недостатки и не щадили в молодых товарищах свойственного всем грешным людям национального самолюбия, потому воспитанники чужестранной школы нередко выходили ее злобными врагами.
Возвращаясь к рассуждению о Церкви Иерусалимской и Палестинской и, в частности, о пахнущих кровью выборах патриарха, мы должны понять и не скрывать более главной причины этого трагизма, заключающейся в том неразумном правиле, что избранник должен быть непременно членом Свято-Гробского братства, которое принимает в свою среду только греков.
В этом последнем обстоятельстве, заявляющем себя по кончине всякого патриарха Святого града, заключается причина злобного недовольства православных арабов против греков, которое сказывается все с большею силою с тех пор, как Палестина освободилась от власти турок и получила национальные автономии.
Далее продолжаться дело так не может и не будет, особенно благодаря настоянию англикан, которые через свое правительство заявили в Иерусалиме настойчивое требование о том, чтобы «законы» об избрании патриарха были бы существенно пересмотрены. Эти правила мы назвали законами, но, конечно, не в смысле общецерковных канонов, которые в глазах православных христиан священны и неизменны; помянутые же правила составлены в лучшем случае властью византийских императоров и Поместных Соборов, вовсе не имеющих общецерковной обязательности и всегда могущих подлежать существенному изменению.
Необходимо собрать в Иерусалиме церковно-учредительное собрание, по возможности, всех иерархов, и притом не только местного Патриархата, но такое собрание, которое было бы выше национализма и исходило бы из взгляда на Церковь Иерусалимскую как на Матерь Церквей, согласно церковным песням Октоиха, почему церковное законодательство, предпринятое в таком духе, будет призвано к духовному возвышению церковного народа во всех православных странах и чуждо обид какой бы то ни было нации.
Если все православные архиереи именуются в нашем богослужении наместниками апостолов (тропарь священномученику «И нравом причастник, и престолом наместник апостолом быв»), то сугубое значение в этом смысле имеет в глазах всей Христовой Церкви епископ города Иерусалима как «Божия жилища».
Наше время — время глубокого нравственного упадка человечества, даже верующего правильно, — при всех своих тяжких нравственных недугах имеет все-таки и некоторое преимущество с временами недавними и давно прошедшими.
Бесовская зависть людей, возведшая на Крест Христа Спасителя (см.: Мф 27, 18), имела почву в больших имуществах Сионской кафедры и в огромных ежегодных доходах от Свято-Гробских богомольцев (из одной России получалось в Иерусалим по почте ежегодно около миллиона рублей). Теперь это положение значительно ослаблено почти полным прекращением этих доходов, и борьба честолюбцев и корыстолюбцев за Иерусалимский патриарший престол напоминает басню Демосфена о глупцах, которые боролись из-за обладания тенью осла.
Впрочем, так рассуждал бы только такой мыслитель, который совершенно лишен понимания нравственных ценностей, но который обладает этим пониманием, если даже лично он и не очень религиозен, то не может без волнения думать о той стране, где вертеп был Небом, а Дева — престолом херувимским и ясли — вместилищем, «в нихже возлеже невместимый Христос Бог».
Упоминать ли о Вифлееме, где родился Предвечный, или о реке Иордан, которая омывала Пречистое Тело Богочеловека, наконец о Голгофе, на которой совершено было спасение мира? Неужели все эти потрясающие воспоминания, с великою силою врывавшиеся в сердца приходящих туда христиан, особенно христиан православных, не поднимут нашего настроения душевного над себялюбивою борьбою тех малых народцев, которые населяют современную Палестину?
Будучи неисправимым мечтателем, я переношусь мыслью в древние века христианства и вспоминаю описания страстны? х и пасхальных богослужений в Иерусалиме Сильвии Аквитанской, не так давно найденные и напечатанные в духовных журналах. Особенно потрясающее действие оказывают эти воспоминания, когда речь в них идет о днях страстей и воскресения Христова. В эти дни христиане священного города во главе со своим епископом (патриарха тогда еще не существовало) обходили места Христовых страстей, переходя с одного места на другое, и повсюду воспевали соответствующие священные песнопения и выслушивали поучения епископа. Его голос иногда прерывался обильными слезами, иногда заглушался громким плачем слушателей. Впрочем, и в настоящее греховное время подобный плач, а в день святой Пасхи крики радостного восторга богомольцев и их священные пляски заглушают голос священнослужителей, а в самой церкви Воскресения тридцать три свечи в руках каждого богомольца превращают закрытое помещение храма в роскошную иллюминацию.
На многих языках читается Евангелие первого дня Пасхи, и христиане радостно приветствуют друг друга. Менее экспансивно выражают свой восторг более спокойные темпераменты сынов Севера, но зато обильные слезы умиления орошают их лица.
Мы уже упоминали о том, что на самой заре христианства в России среди ее сынов пылала особенная любовь к Святой Земле и в частности — к Иерусалиму. Сообразно с более спокойным темпераментом северных жителей, эта любовь выражалась не в бурных восторгах, свойственных сынам Юго-Востока, а в глубоко внедрившейся в их души тяге к Святой Земле. Знаменательно, что эта тяга не только не ослаблялась после первого путешествия в Святую Землю, но приобретала характер постоянного стремления туда и вызывала русских людей на вторичное и третичное хождение в Святую Землю.
Если бы на малое время отрешиться от всякой реальной перспективы жизни, то можно бы с полным правом доказывать, что и теперь наше отечество — там, у подножия Гроба Господня, каковая мысль так крепко привязывает сердца наших соотечественников к святым местам Христовой родины, что немалое число их, возвратившись из Палестины, не могут нигде найти покоя своей душе, как только там, пока не переселятся на всю жизнь в Святую Землю.
Когда начиналась наша злосчастная революция и правительство предлагало выселиться оттуда всем русским богомольцам, то более пятисот из них отказались покинуть град и остались там прислугами у англичан, арабов, евреев и с тех пор делят свое время между черными трудами и бесконечными церковными службами.
Кроме того, многие православные люди дают зарок закончить дни земного своего странствования именно в Иерусалиме, что и исполняли в точности, пока был туда свободный вход. Как и теперь, они сетуют на то, что революционеры не только не давали жить, но и умереть по-христиански не позволяют.
Настоящую заключительную статью об Иерусалиме и отношении к нему не только русских, но и всех православных христиан мы закончим уверением, что весь наш небольшой трактат имел в виду не введение чего-либо нового в сознание Церкви, не ограничение чьих-либо прав, а только осуществление в действительности того, что скрытно носят в своих сердцах и в своих сокровенных думах все последовательно мыслящие сыны Вселенской Православной Церкви.
Уже давно проводили мы в печати (именно — в харьковском журнале «Пастырь и паства») мысль о том, чтобы сосредоточить православно-общественную жизнь именно в Святой Земле и оттуда давать свет и разум всей Церкви, а всякое соревнование и зависть отбросить во исполнение слов апостола Павла: «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви» (Рим 13, 8).
Продолжение следует…
Из книги митрополита Антония (Храповицкого) «Молитва русской души», изданной в серии «Духовное наследие русского зарубежья», выпущенной Сретенским монастырем в 2006 г.
http://www.pravoslavie.ru/put/61 012 151 252
