 |
| Православие и современность | Елена Луконина | 10.10.2006 |
Житейское море
воздвизаемое зря напастей бурею,
к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти:
возведи от тли живот мой, Многомилостиве [1].
Здесь, на набережной острова, главенствует формула «давать — брать», она звучит ежедневно на разный лад — в звоне подносов с яствами и в жарких спорах торгующихся. Атмосфера ленивой расслабленности и в то же время вечной озабоченности — неотъемлемый атрибут любого места, где часто появляются туристы.
Но вот фаэтон, запряженный парой лошадей, довозит нас до небольшой мощеной площадки. Отсюда, теряясь в высоких соснах, начинается выложенная булыжником горная тропа, ведущая к монастырю святого Георгия Победоносца. Расположенный на самой вершине острова (который похож на гору, вырастающую из воды), монастырь изначально строился в тихом, безлюдном месте, подальше от гвалта торговых рядов, праздно шатающихся прохожих и любопытных зевак.
День жаркий. Крутой подъем дается не сразу. Как награда и ободрение уставшим путникам — вид, который становится все красивее с каждым метром. Каменистые склоны, поросшие вековыми деревьями, плавно растворяются в море. Дышится легко. В воздухе — смешанный аромат растопленной древесной смолы и сухой хвои.
Храм святого Георгия окружает невысокая, но крепкая стена. На прилегающем к храму здании развевается ярко-алый стяг с белым полумесяцем. Турция официально — светская страна, но символ ее государственного владычества, укрепленный на фасаде, напоминает о том, что более 90% ее населения исповедуют ислам. И слава Богу, что над куполом храма все-таки — крест.
Маленькая звонница с одним колоколом устроена прямо над воротами, ведущими в чистый, ухоженный двор. В самом храме нет подсвечников — все желающие могут поставить свечи в ящики с песком, перед иконами в притворе, взяв их на массивном столике у входа. Сумма пожертвования за свечу, так же как и за записки о здравии и упокоении, остается на усмотрение посетителя.
На дверях, ведущих в наос [3], — предупреждение, ставшее обычным для храмов, часто посещаемых разношерстной публикой: перечеркнутые кепка, шорты, мороженое, фотоаппарат.
Рядом с дверями, на крючке — безразмерные штаны и юбки для тех, кто мало знаком с формой одежды, традиционной при посещении православных храмов.
В храме тихо. На стенах — древние фрески. Они пахнут камнем и теплыми, настоящими растительными и минеральными красками. На солее у Царских врат, в литом серебряном, позолоченном окладе — чудотворная икона Пресвятой Богородицы «Одигитрия» [4], а прямо напротив входных дверей (северных) — особо чтимый образ святого Георгия Победоносца. Без труда можно разглядеть только лик воина Христова, окованного в такие же серебряные латы оклада, как и чудотворная икона Божией Матери. Но даже и оклада практически не видно за множеством приношений верующих: наручные часы, цепочки, кольца, серьги — каждый, получивший утешение по молитвам великого святого, принес в благодарность то, что мог.
На столе правее — кованый сосуд со святой водой. Тут же — просьба к приходящим за ней бережно относиться к святыне.
Осознавая умом и чувствуя сердцем, что Православие было здесь задолго до того, как на Руси построили первый храм Божий, с трепетом и особым благоговением всматриваешься в каждую черту благодатных ликов: святитель Николай Мирликийский, святая великомученица Евфимия Всехвальная, святой великомученик Пантелеимон, святой апостол Андрей Первозванный. Они такие родные и вместе с тем незнакомые.
Впервые столкнувшись с иной, нежели русская, традицией Вселенского Православия, сложно сразу вместить одновременно непохожесть и единство Христовых Церквей, окормляющих верующих по всему миру. Но для открывших на новом уровне чудо этого единства, наверное, уже гораздо ближе и понятней звучит молитва «о благостоянии святых Божиих Церквей», яснее становится принцип со-трудничества и со-творчества всех членов Церкви, исповеданный Блаженным Августином: «В главном — единство, во второстепенном — многообразие, и во всем — любовь».
Очень хотелось привезти освященную икону из этого удивительного места. Но ни в самом храме, ни рядом с ним не оказалось лавки церковной утвари. Мальчик лет восьми, следящий за порядком в храме, позвал инока. Моя сестра, говорящая по-турецки, поинтересовалась, где можно приобрести иконы. Монах, доброжелательно и как-то по-детски улыбнувшись, сказал: «Подождите меня». Он вошел в алтарь и вынес нам иконы: святой Георгий Победоносец, Пресвятая Богородица Одигитрия (репродукции чудотворных икон храма), икона Божией Матери Гликофилуса [5]. На оборотной стороне икон — молитвы на греческом языке и пояснения на английском. «Ничего не надо», — ответил инок на наш вопрос о том, сколько они стоят. «Тишикюредирим», — поблагодарили мы на турецком. И добавили: «Спаси вас Господи». Монах опять лучисто улыбнулся и пожелал нам того же.
Недалеко от храма, практически вплотную к стенам, расположилось кафе. Его основное преимущество — прекрасная смотровая площадка, с которой открывается вид на флотилии белоснежных катеров и бурлящий Стамбул. Могли ли представить себе первые устроители обители, что бесцеремонный мир когда-нибудь доберется даже сюда, в самое глухое место Принцевых островов, на которые во времена Византийской империи ссылали опальных императоров и патриархов? Просто диву даешься: как не потонул до сих пор небольшой монастырь в свирепых, захлестывающих его волнах житейского моря? Как спасаются его насельники от бурь страстей и от мелей малодушия, от штормов уныния и бездн греховных? И невольно вспоминаются слова нашего русского святого, святителя Игнатия (Брянчанинова), обращенные к тем, чей подвиг проходит посреди мира: «Не устрашимся бурь житейского моря. Восходят волны его до небес, нисходят до бездн; но живая вера не попускает христианину потонуть в волнах свирепых. Вера возбуждает спящего на корме Спасителя, Который, в таинственном значении, представляется спящим для преплывающих житейское море учеников Его, когда сами они погрузятся в нерадение: вера вопиет к Спасителю пламенною молитвою из сердца смиренного, из сердца, болезнующего о греховности и немощи человеческой, просит помощи, избавления — получает их. Господь и Владыка всего воспрещает ветрам и морю, водворяет на море и в воздухе тишину велию (ср.: Мф. 8, 26). Вера, искушенная бурею ветра, ощущает себя окрепшею: с новыми силами, с новым мужеством приготовляется она к новым подвигам» [6].
Полуденная жара спала. Солнце струилось мягко, по-матерински ласково согревая и подвизающихся в обители, и разморенных туристов, и говорливых женщин в хиджабах. А где-то далеко, у кромки подернутого дымкой горизонта, беспредельность моря сливалась с беспредельностью неба.
Саратов — Буюк Ада, Мраморное море
[1] Канон молебный ко Пресвятой Богородице. Ирмос 6 (6-я песнь 6-го гласа).