 |
| Седмицa.Ru | Егор Горбатов | 10.10.2006 |
 |
| Святейший Патриарх Московский и всея Руси Филарет (Романов) |
Особое положение Русской Церкви подчеркивалось и в законодательных памятниках русских государей. Так, уже великий князь Владимир Святославич (ум.1015) выделил разряд людей церковных, судить которых мог только киевский митрополит.[1] Это право оставалось за Церковью вплоть до Петровских реформ. Кроме священнослужителей и церковнослужителей в разряд этих людей входили архиерейские и монастырские слуги, крестьяне, сидевшие на церковной земле, а также все убогие и «судьбой обиженные» люди (калеки, вдовы, странники и т. д.). Таким образом, Русская Церковь представляла собой как бы государство в государстве. И именно в России и нигде больше, по замечанию Н.Ф.Каптерева, церковная администрация носила светский характер.[2] Митрополичий, а затем Патриарший, двор был создан по образцу двора княжеского. У патриарха, как и у царя, были свои бояре, кравчие, стряпчие, стольники, дворяне и дети боярские. Во время патриаршества Филарета Никитича (1619−1633 гг.) Патриарший двор, в силу того, что патриархом был отец государя, существенно отличался от всех прочих. Даже двор патриарха Никона (1652−1658 гг.) не возвышался до таких размеров. Именно при Филарете стали действовать патриаршие приказы (Разрядный, Дворцовый и Казенный), ведущая роль в которых принадлежала дьякам. Дьяки патриарших приказов ничем не отличались от дьяков государевых и несли службу как в патриарших, так и в государевых приказах. Так, например, бывший патриарший дьяк Н. Шипулин заведовал делами Пушкарского приказа.[3] Судьями же в патриарших приказах, кроме Казенного, были служилые люди Государева двора.
Судьями приказов называли главу ведомства. За ними оставалось право решения дела, которое находилось в приказе. Патриарший Разрядный приказ ведал служебными назначениями патриарших служилых людей, судил по гражданским делам людей подведомственных церковному суду (т.е. патриарших крестьян, детей боярских и духовенство). Приведем пример одного из дел, которое решалось в патриаршем Разрядном приказе. До нашего времени сохранилась патриаршая грамота галицкому воеводе Федору Олябьеву, датируемая 31 января 1633 г. В этой грамоте подробно рассказывается, как «соловар», т. е. человек, добывающий соль, Симоновского монастыря старец Павел и монастырский слуга Богдан Григорьев, конкурируя с соледобытчиками Троице-Сергиева монастыря, завалили дороги к галицким варницам богатейшего на тот момент монастыря, что привело к затруднению подъезда к варницам солеторговцев. Из-за этого бизнесу Троицкого монастыря была «поруха», а симоновские соледобытчики ликовали. Попытка отстоять свои права на месте кончилась тем, что троицких старца и слугу побили и пограбили люди, находившиеся в подчинении симоновских солеваров. Троицкий архимандрит Дионисий ударил челом патриарху. Вряд ли такого рода челобитная могла остаться без дальнейшего хода. Галицкому воеводе Ф. Олябьеву приказывалось объявить старцу Павлу и слуге Богдану «срок стати на Москве, в нашем Разряде, перед государевым боярином и нашим, перед князем Ондреем Васильевичем Хилковым, да перед нашим боярином, перед Семеном Васильевичем Колтовским, да перед дьяки нашими, перед Федором Рагозиным да перед Гаврилом Левонтьевым на срок, на Троицын день нынешнего 141 (1633) году».[4] Очень мало шансов было в пользу того, что дела троицких солеваров в Галиче не пошли ладно после решения этого дела. Такого рода дела находились в ведомстве патриаршего Разрядного приказа. Разрядный приказ только при Филарете Никитиче возглавляли представители Боярской думы — бояре князь Владимир Тимофеевич Долгоруков (несчастный отец первой жены царя Михаила Федоровича) и князь Андрей Васильевич Хилков.
Князь В.Т.Долгоруков как судья патриаршего приказа упоминается с 1619 г.[5] Уже в момент приезда в Москву из плена будущего патриарха князь Долгоруков назначается на службу к отцу государя. Так, например, об этом записано в Разрядной книге: «7127 (1619) году июня в 14 день пришол к Москве митрополит Филарет Никитич. А государь встречал отца своего за Деревяным городом. А перед государем встречал митрополита князь Федор Иванович Мстиславской с товарыщи. А на Москве велел государь быть у отца своего боярину князю Володимеру Тимофеевичу Долгороукому да Ивану Момоту Александрову сыну Колтовскому».[6] Чин боярина князь Долгоруков получил в царствование Василия Шуйского.[7] В.Н.Козляков характеризует первого судью патриаршего приказа как крайнего неудачника. Именно князю Долгорукову (кстати, с тем же И.А.Колтовским) выпало несчастье в 1608 г. сопровождать польских послов, которые везли в Польшу жену Лжедмитрия I.[8] И если на этот раз ему удалось вернуться в Москву, правда, при этом упустив Марину Мнишек, то в том же году под Коломной он был захвачен в плен отрядом А.Лисовского.[9] Самый же грандиозный взлет и падение князя В.Т.Долгорукова связано со свадьбой его дочери Марии, к которой посватался сам царь Михаил Федорович. С 18 сентября 1624 г. (день свадьбы) по 6 января 1625 г. (дата внезапной смерти Марии Долгоруковой) он чувствовал себя очень уверенно и даже рискнул подать челобитную «о местах» на родственника царя — боярина Ф.И.Шереметева. К тому времени он был уже в возрасте и не мог исполнять ответственных поручений. В 1627−28 гг. он был на Вологде [10], в списках 1629−30 гг. над его именем стоит помета «в деревне».[11] Там он, видимо, и скончался.
С 1623−24 (7132) г. дела Разрядного патриаршего приказа оказались в руках его нового главы — московского дворянина князя А.В.Хилкова, получившего чин боярина 17 октября 1624 (7133) г.[12] Несмотря на то, что князь Хилков возглавлял патриарший приказ и решал важнейшие вопросы патриаршего ведомства, он был задействован и на государевой службе. В 1632 г. он был на приеме голштинского посла.[13] Тем не менее он был задействован в подобных мероприятиях и на Патриаршем дворе. Так, например, на приеме у патриарха турецкого посла Фомы Кантакузина 13 декабря 1627 г. князь Хилков «в золоте» (сравните с воскресным облачением) находился «при патриархе». Кроме него на этой встрече «в золоте» присутствовали главные дельцы того времени — думные и патриаршие дьяки.[14] После смерти Филарета Никитича князь Хилков упоминается только на государевой службе, и его имя исчезает из документов патриаршего ведомства.
Кроме указанных лиц в Патриаршем Разряде находился патриарший боярин (при Филарете таковыми являлись И.А. и С.В. Колтовские), в структуре Государева двора имеющий чин московского дворянина. Патриаршие бояре целиком и полностью были задействованы в делах Патриаршего двора, и именно они-то и были фактическими руководителями патриарших приказов. Если думные чины только в Патриаршество Филарета Никитича, желавшего придать своему положению первосвятителя Русской Церкви политическое значение, были на службе у патриарха, то патриаршие бояре, как высший служилый слой, управлявший церковными землями, имели к тому времени почти трехвековую историю существования. Уже при митрополите Алексии существовали бояре.[15] Имена бояр митрополита Киприана известны из документов. Один из них — герой Куликовской битвы Андрей Ослябя. В течение XV—XVI вв. митрополичьими боярами были представители одной из линии потомков Федора Бяконта (отца митрополита Алексия) — Фомины. Родной брат митрополита Алексия Феофан имел сына Степана (Стефана), о котором также известно, что он был боярином митрополита Киприана.[16] У Степана был «сын Юрьи, — сообщает родословная книга, составленная при Филарете Никитиче, — от того пошли Фомины, что у метрополита», или, как в другом месте, «митрополичьи».[17] Действительно, во всех известных нам документах, относящихся к делам митрополичьего ведомства, имена представителей этой фамилии фигурировали как обладатели высших постов митрополичьего двора.
За двести лет (с конца XIV до конца XVI вв.) «митрополичий стол иногда пустовал, — замечает С.Б.Веселовский, — на нем сменилось 17 человек, причем некоторые уходили не по своей воле, а Фомины неизменно стояли во главе митрополичьего дома».[18] К сожалению, пока неизвестно, какую роль играли патриаршие бояре в Смуту. Во время пребывания Филарета Никитича в плену Патриарший двор обходился, скорей всего, без боярина. Возможно, в это время на Патриаршем дворе приобрели значение слуги митрополита Сарского и Подонского Ионы, который оставался до приезда будущего патриарха местоблюстителем. Бояре патриарха Филарета происходили из одной фамилии Колтовских, выдвинувшейся, как и многие другие, во времена опричнины. Анна Колтовская стала (четвертой по счету) женой царя Ивана Грозного в то самое время, когда царь решил «завязать» с опричниной (1572 г.). Отношения же с ней он разорвал в год, когда на троне, по прихоти государя, оказался татарский царевич Семион Бекбулатович, а сам царь стал жить в Александровской слободе (1575 г.). Следует обратить внимание на то, что за 1575 год у царя, кроме Колтовской, было еще два развода. Видимо в это время страсти царя слишком сильно разбушевались. Анна Колтовская была пострижена с именем Дарьи. Во время Патриаршества Филарета она находилась в Тихвинском монастыре, где и умерла около 1626 г. 5 февраля 1626 г., по случаю свадьбы царя, «на Тихвину» к царице Дарье был послан стольник князь Д. Гагарин с «убрусцом», «ширинкой», караваем и сыром.[19] Это одно из последних упоминаний об оставшейся в живых жене Грозного.
Патриаршие бояре Иван Александрович и Семен Васильевич Колтовские находились в дальнем друг от друга родстве (в четвертом колене). Жене Грозного они приходились троюродными племянниками. Иван Александрович происходил из старшей линии потомков Михаила Ивановича Колтовского (основателя рода). В боярском списке 1602−1603 гг. он числится среди выборных дворян от города Каширы.[20] Чин московского дворянина он получил, как и многие другие, в Смутное время. В 1608 г. он, вместе с князем В.Т.Долгоруковым, сопровождал Марину Мнишек. Примечательно, что за год до своего назначения на Патриарший двор, И.А.Колтовской был посажен в тюрьму за бесчестие, которое он нанес герою Смутного времени — князю Пожарскому. Дело в том, что из предков князя никто не достигал такого положения при дворе, какое посчастливилось иметь освободителю Москвы. Конечно, это не могло не раздражать других. В 1618 г. князь Д.М.Пожарский был назначен воеводой в Калугу, а И.А. Колтовского направили к нему помощником, что явно не понравилось последнему. Родственник жены грозного государя ударил челом о том, что ему «невместно» служить с князем. «И за то, — сообщает Разрядная книга, — [И.А.Колтовской] посажен в тюрьму, и послан ко князю Дмитрию».[21]
Последние слова будут понятны, если мы обратимся к правовому аспекту защиты чести в Средневековье. По Соборному Уложению 1649 г. за «непригожие речи» о государе или оскорбление патриарха полагалась смертная казнь. «Наказания за бесчестье различались по чинам как оскорбленной, так и оскорбившей стороны, и были очень разнообразны. За бесчестье подвергали денежным пеням, тюремному заключению, телесным наказаниям и позорному обряду отсылки виновного головою к потерпевшему».[22] Подьячий Посольского приказа Г. Котошихин в середине XVII в. описал этот обряд. «Приставы вели под руки обидчика на двор к обиженному боярину и ставили его внизу крыльца, на которое вызывали из дома и обиженного. Дьяк произносил последнему речь, говоря, что государь указал и бояре приговорили за его боярское бесчестье отвесть обидчика к нему с головою. Обиженный благодарил за царскую милость, а обидчика позволял отпустить домой. На пути к обиженному, как и стоя на дворе у него, обидчик пользовался правом безнаказанно „лаять и бесчестить всякою бранью обиженного“, который „за те злые лайчивые слова“ ничего не смел сделать с обидчиком под опасением усиленной кары».[23] Современным историкам еще предстоит полное осмысление обычаев и нравов русского Средневековья, которое позволит сделать вывод о религиозном содержании жизни того времени. Если вдуматься в суть этого обряда, то очевидна беззлобность всей экзекуции. Именно так и был «послан» И.А.Колтовской «ко князю Дмитрию». Еще раз возвращаясь к сказанному только что, следует заметить, что виновник бесчестья князя Пожарского, после всего того, что с ним сделали, занял важный пост в структуре Государева двора, став боярином патриарха. Очевидно, что такого рода наказания имели целью сбить спесь с далеко зашедших в своих претензиях московских аристократов. Тем не менее, И.А.Колтовской был назначен на пост фактического главы Патриаршего Разряда, что объясняется, видимо, выбором самого Филарета Никитича. В Патриаршем Разряде он занимался назначениями патриарших служилых людей на службу, судил или помогал судить своему старшему коллеге, князю Долгорукову, дела о тяжбах и т. д. Что касается его имущества, то его можно назвать богатым помещиком. И.А.Колтовской имел 1000 четвертей земли. Это было только поместье, т. е. земля, которая давалась как плата за службу и как средство к службе. Во время военных действий, до которых И.А.Колтовской не дожил, с такого поместья он был бы обязан выставить отряд из 10 всадников в полном вооружении. В средневековую эпоху такими бойцами были бы мелкие рыцари. Годовое жалование И.А.Колтовского составляло 150 рублей. Это большие деньги. За 50 рублей можно было купить деревню. Рубль стоила шпага. Около 8 рублей нужно было истратить, чтобы иметь отличное платье. Пища стоила довольно дешево. Но для крупного помещика-землевладельца того времени добыть пищу не составляло труда. С поместий, также как и с вотчин, землевладельцу шли оброки, которые часто выплачивались продуктами. Отсюда мы можем заключить, что И.А.Колтовской был вполне обеспеченным человеком. Род старшей линии Колтовских продолжили его племянники — дети его старшего брата Севостьяна. Следует заметить, что приведенные здесь сведения об окладе И.А.Колтовского, заимствованы из боярской книги 1627 г. В ней сказано, что такой оклад И.А.Колтовской получал в 1616 г.
Многие московские помещики в Смутное время очень сильно разбогатели. И.А.Колтовской был одним из таких. Однако, после того, как он получил должность патриаршего боярина, его оклад перестал расти и остановился на мертвой точке, что явствует из боярской книги 1627 г., в которой отмечено, что И.А.Колтовской имеет тот же оклад, что он имел и 11 лет наза.[24] Этот факт можно объяснить тем, что, занимая должность главы патриаршего приказа, московский дворянин лишался всякого рода надбавок к окладу, в связи с теми суммами, которые он получал за свои судебные обязанности. Дело в том, что судья в средневековую эпоху, за судебное разбирательство получал как от истца, так и от ответчика определенную сумму, что позволяло ему «кормиться» судебными пошлинами. Известный всем боярин патриарха Никона Н.А.Зюзин, как и другой боярин опального патриарха — Б.И.Нелединский — вообще не имели оклада.[25] Возможно, были и другие причины, из-за которых патриаршие бояре не имели поместий.
Кроме своих обязанностей судьи патриарших людей, И.А.Колтовской, имея чин Государева двора, участвовал в мероприятиях государственного масштаба. Так, он был на встрече персидского посла 17 мая 1625 г.[26] Присутствовал он и на праздничных трапезах у государя и у патриарха: на Пасху, на новоселье, на родины и крестины и т. д., что свидетельствует о его значении при дворе. Точная дата смерти И.А.Колтовского неизвестна. В разрядной книге 7139 (сентябрь 1630 — август 1631) г. имеется такая запись: «Того же году, патриарша боярина Ивана Колтовского не стало, и на его место государь и святейший патриарх пожаловал в патриарши бояре брата его, Семена Васильевича Колтовскаго».[27]
О степени родства между И.А. и С.В. Колтовскими уже говорилось выше. Однако принадлежность к одному роду в то время позволяла назвать и того и другого «братьями». С.В.Колтовской был правнуком второго сына М.И.Колтовского (основателя рода) — Василия. С.В.Колтовской был немного младше своего «брата». Его имя встречается в боярском списке 1602−1603 гг. и в росписи русского войска 1604 г. среди коломенских помещиков с окладом в 400 четвертей.[28] В Смутное время он получил более высокий чин московского дворянина. В 1625 г. С.В.Колтовской был товарищем боярина князя А.Ю.Сицкого в Судном Московском приказе, который был создан исключительно для дворянских судебных процессов. В 1626 г. он был удостоен чести быть приставом у шведских послов. Швеция в то время воевала с «кровным» врагом России — Польшей, которая примыкала к Габсбургскому блоку в разыгравшейся в те времена войне в Европе, названной потомками «Тридцатилетней"(1618−1648 гг.).
Период Тридцатилетней войны с 1625 по 1629 гг. назван в историографии «Датским», потому что с Габсбургами в то время воевала Дания. В этот период прославил себя на полях сражения выдающийся немецкий полководец А. Валленштайн, ставший героем одноименной пьесы Ф.Шиллера. Швеция же, входившая, наряду с другими европейскими странами (Англия, Франция, Нидерланды и др.), в антигабсбургскую коалицию, пыталась вывести из строя главного помощника императора — Польшу. Благодаря успешным действиям шведского короля Густава-Адольфа шведам удалось взять Ригу и захватить Ливонию. Главной задачей своей дипломатии в Восточной Европе Швеция ставила привлечение к войне с Польшей России. И Россия вступила в эту войну, но значительно позднее, в 1632 г., когда уже шел так называемый «Шведский» период Тридцатилетней войны (1630−1635 г.). Из этого следует, какое значение придавалось переговорам с шведскими послами и как к ним должны были относиться в Москве. На должность пристава к таким послам не мог быть выдвинут человек не сознававший всей серьезности ситуации.
Однако и здесь местнические счеты оказались важнее. Приехавших в марте 1626 г. шведских послов Л. Бремена и И.Ф.Горна С.В.Колтовской сопровождал везде. Но, когда в ноябре того же года приехали новые послы — А.А.Рубцов и Ю. Бенгарт, С.В.Колтовской, снова назначенный к ним в приставы, «на посольской двор по послов не поехал, и бил челом к государю, что ему в приставех быть у послов не у мест и ехать к ним не мочно, потому что встречать государь указал окольничему князь Григорью Волконскому, и ему Семену менши князь Григорья быть не мочно; и то де ему в стыд, что на князь Григорья бил челом». Государь, сознавая важность приема послов, приказал С.В.Колтовскому все-таки быть в приставах, а после обещал разобраться. Но тот стоял на своем, за что и был посажен в тюрьму.[29] А дело все в том, что Волконские не были занесены в Государев родословец, о котором С.В.Колтовской, по долгу службы занимавшийся разбором дворянских тяжб, не только имел понятие, но и тщательно изучил его и, видимо имел с него копию-список, чем и воспользовался в настоящем деле. Отсутствие фамилии в Государевом родословце дало ему основание считать Волконских не благородными, потому и стыдно ему было, как он выражался в челобитной, что он вообще на них жалуется. Однако следствие доказало благородное происхождение Волконских, являвшихся ветвью князей Оболенских — потомков святого князя-мученика Михаила Черниговского. Более того, по всем разрядным записям Волконские были назначаемы всегда выше Колтовских. Отсюда следовал вывод о том, что челобитная С.В.Колтовского была клеветой, хотя и неумышленной, на князя Волконского, за что с первого потребовали отдать последнему триста рублей, сумму огромную для того времени. При этом С.В.Колтовской не имел ни денежного оклада, ни поместья. Поэтому назначенную сумму он не смог бы выплатить при всем желании. Это все равно как в наше время с зарплатой в 20 тыс. рублей пытаться купить хотя бы однокомнатную квартиру. Однако конец этой истории был очень неожиданным для нашего времени, но характерным для русского Средневековья. Эти деньги С.В.Колтовскому собрали московские служилые чины: стольники, дворяне, стряпчие, среди которых фигурирует и имя сына одного из главных героев Второго ополчения — Кузьмы Минина — Нефеда.
С.В.Колтовской был патриаршим боярином до смерти патриарха Иоасафа I (ноябрь 1640 г.) и несколько месяцев спустя. Последние упоминания о нем как о патриаршем боярине относятся к марту 1641 г. Видимо, он не пережил смерти «своего» патриарха и умер. Люди того времени были очень привязаны друг к другу. Так что смерть одного уносила жизни и других близких ему людей.
Дворцовый патриарший приказ также возглавляли московские дворяне (Д.Ю.Леонтьев, А.И. и М.И. Зубовы). В боярских списках (не всегда, правда), над именами вышеназванных лиц стояли пометы: «у великого государя святейшего патриарха».[30] Патриарший Казенный приказ возглавлял казначей. Обычно им был старец-монах. То же можно сказать и о патриарших кравчих, набиравшихся из стольников государя и московских дворян (И.В. и В.В. Биркины, князь В.П. Львов).[31] Таким образом, верхушка Патриаршего двора при Филарете Никитиче, состояла целиком и полностью из представителей служилых людей Государева двора и Боярской думы, которые, находясь на службе у патриарха, оставались государевыми слугами, получающими денежное жалование и поместья из государевой, а не из церковной казны.
У патриарха Филарета также были и свои стольники, которые служили патриарху как отцу государя. Как и все вышеназванные чины, стольники патриарха Филарета также имели чин Государева двора: их имена учитывались в подлинных боярских списках, они получали государево жалование за службу и т. д. Со смертью патриарха Филарета (1 октября 1633 г.) в существовании такого чина исчезла необходимость, поэтому патриаршие стольники были расформированы в другие чины Государева двора.
Принцип отбора стольников патриарха Филарета еще не выяснен до конца. С одной стороны, этот чин получали совсем еще дети в возрасте от 12 лет, с другой — люди, побывавшие на полях сражений. Видимо, Филарет Никитич имел определенное влияние на отбор в корпус своеобразных «гвардейцев кардинала». Так к нему в стольники попадает сын шведского кравчего, поступившего на службу к московскому царю в 1593 г. и получившего «русскую» фамилию Крабов (производную от шведской Краббе), Михаил Дмитриевич. Его отец, Дмитрий Алферьевич, в Смутное время перешел на сторону Сигизмунда и получил от него чин окольничего. После взятия Смоленска и избрания Михаила Федоровича Крабов-старший уехал в Польшу, где сблизился с пленным митрополитом Филаретом Никитичем. После возвращения на родину отец государя предлагал беглецу вернуться, обещая простить «все вины», но тот остался в Польше, отдав московскому патриарху своего сына, который стал стольником у отца государева, а затем и у самого государя.[32] В стольниках у патриарха служили и дети его бояр — князь Василий Владимирович Долгоруков и Федор Семенович Колтовской. В 1630 г. на службу к московскому царю поступили родственники киевского митрополита Иова Борецкого. Его сын Андрей сразу получил место в корпусе патриарших стольников. По ходатайству другого выходца из «Литвы», архиепископа Иосифа Курцевича, стольником отца государева стал Евсевий Огарков, каким-то образом связанный с суздальским владыкой.[33]
Стольники патриарха Филарета давали присягу, в которой они клялись, что «будучи у великого государя, святейшего патриарха Филарета Никитича московсково и всеа Русии в стольникех, ево, государя, ничем в естве и в питье не испортити, и зелья и коренья лихова ни в чем не дати, и лиха никакова над ним, великим государем, не учинити никоторыми делы и никоторою хитростью».[34] После произнесения этих слов они целовали крест. Такая церемония происходила в Разрядном приказе, так как стольники Филарета Никитича были московскими служилыми людьми и служили патриарху только потому, что он был отец государя. Присягу у новоиспеченных стольников принимал патриарший стряпчий — человек, который занимался всякого рода юридическими делами по ведомству Патриаршего двора. В 1626—1627 гг. патриаршим стряпчим был Кир Патрекеев. Патриаршие стряпчие, в отличие от других вышеназванных чинов Патриаршего двора, комплектовались из патриарших детей боярских. Последние представляли собой рядовой состав патриарших служилых людей и делились на статьи. Преемник Филарета Никитича, патриарх Иоасаф (1634−1640 гг.), до пострижения был патриаршим сыном боярским. Из патриарших детей боярских выбирались подьячие для патриарших приказов. Подьячие выполняли своего рода секретарскую работу: составляли списки служилых людей, писали грамоты. Короче говоря, их руками составлялись почти все документы, производившиеся в приказах. У подьячего была впереди существенная перспектива стать дьяком, а это открывало возможности дальнейшего роста карьеры не только для него самого, но и для его детей.
Таким образом, в Патриаршество Филарета Никитича Патриарший двор преобразился в четкую субординационную систему чинов и должностей, верхний слой которых был представлен служилыми людьми Государева двора. Именно такой двор хотел воссоздать патриарх Никон через 20 лет после смерти выдающегося политического и церковного деятеля эпохи Смуты — Филарета Никитича, патриарха московского и всея Руси.
[1] Российское законодательство X—XX вв. М., 1986. С. 140.
[2] Каптерев Н.Ф. Светские архиерейские чиновники в Древней Руси. М., 1874. С. 22.
[3] РГАДА. Ф.210. Столбцы Московского стола. Д. 51. Столпик 3. Л.148.
[4] Акты исторические. СПб., 1841−1842. Т.3. С.319−320.
[5] Богоявленский С.К. Приказные судьи XVII в. М.-Л., 1946.
[6] Разрядная книга 1550−1638 гг. М., 1976. Вып.2. С. 322.
[7] Станиславский А.Л. Труды по истории Государева двора в Росси XVI—XVII вв. М., 2004. С. 298.
[8] Там же, с. 246.
[9] Козляков В.Н. Михаил Федорович. М., 2004. С. 149.
[10] РГАДА. Ф.210. Столбцы Московского стола. N33.л.2.
[11] РГАДА. Ф.210. Столбцы Московского стола. N25. ст. 2.л.2. N51.ст.3.л.2.
[12] Дворцовые разряды. СПб., 1850. Т.1. С. 654.
[13] Разрядная книга 1550−1638 гг. С. 366.
[14] Дворцовые разряды. Т.1. С. 465.
[15] Веселовский С.Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М., 1949. С.335−339.
[16] Акты феодального землевладения и хозяйства. М., 1961. Т.3. С. 37.
[17] Юбилейный сборник Санкт-Петербургского археологического института. СПб., 1913. С. 80,81−82.
[18] Веселовский С.Б. Указ. соч. С. 419.
[19] Дворцовые разряды. Т.1. С. 774.
[20] Станиславский А.Л. Указ. соч. С. 277.
[21] Разрядная книга 1550−1636 г. С. 311.
[22] Ключевский В.О. История сословий в России. Минск, 2004. С. 168.
[23] Там же.
[24] Боярская книга 1627 г. М., 1986. С. 70.
[25] Боярская книга 1658 г. М., 2004. С. 14,155.
[26] Дворцовые разряды. Т.1. С. 686.
[27] Дворцовые разряды. Т.2. С. 238.
[28] Станиславский. Указ.соч. С. 276,372.
[29] Дворцовые разряды.Т.1 С.867−868.
[30] РГАДА. Ф.210. Столбцы Московского стола. Д. 22. Столпик 1. Л.37; Д. 33. Л.50; Д. 68. Столпик 3. Л.30,31.
[31] РГАДА. Ф.210. Столбцы Московского стола. Д. 22. Столпик 1. Л.39; Д. 51. Столпик 3. Л.11; Д. 68. Столпик 3. Л.7.
[32] Булычев А.А. Материалы к биографии звенигородских вотчинников и помещиков первой половины XVII в. Д.А. и М.Д. Крабовых//Генеалогические исследования. М., 1994. С.112−127. Он же. Жалованные грамоты 1593−1610 гг. из архива выезжих иноземцев Крабовых//Русский дипломатарий. М., 2001. Вып.7. СC.384−395.
[33] Русская историческая библиотека. СПб., 1884. Т.9. С. 449.
[34] Там же, с. 519.
http://www.sedmitza.ru/index.html?sid=77&did=37 549&p_comment=belief&call_action=print1(sedmiza)
