 |
| Вера-Эском | Владимир Григорян | 05.10.2006 |
Встреча
Конечно же, я вспомнил этот фильм — «Женщины», его до сих пор показывают по несколько раз в год. Сюжет там такой: мать — герой труда — мечтает, чтобы сын (его играет Виталий Соломин) многого добился в жизни, а он влюбляется в простую девушку (Галина Яцкина).История, собственно, незамысловатая, но актеры играют очень хорошо, и вообще картина удалась. После этого Галина Ивановна Яцкина сыграла мать мальчика, героя «Уроков французского» — это один из самых моих любимых кинофильмов, — и вообще была, что называется, звездой советского экрана.
Удивительно здесь то, что узнал я об этом спустя несколько лет после нашего пусть заочного, но знакомства. С ее сыном — режиссером Васей Яцкиным — мы переписывались, я знал, что их семья любит нашу газету, но как-то не приходило в голову, что их лица мне известны очень и очень давно.
Галина Яцкина — очень простая, искренняя, ни намека на «звездность» и тому подобные глупости. Одна из тех, с кем, встретившись в пути, благодаришь Бога за то, что родился в России. Говорю об этом без особого пафоса и русопятства. Мы сейчас не на взлете, опять во мгле, горюем о стране, которую в который уже раз «потеряли». Но вот что дает силы. Для потерянной земли у нас как-то уж слишком много людей, которые не выглядят проигравшими. А это значит, что мы, кажется, в который раз прорвемся. Пусть и дорогой ценой, как всегда.
Голубой потолок
«До семи лет я была прикована к постели в Саратове, — начинает она свой рассказ. — В больнице нас иногда вывозили на „прогулку“, то есть укладывали на веранде, и тот, кто хорошо себя вел, занимал лучшее место — с краю, откуда можно было дотянуться до травки. Никто не знал, буду ли я когда-нибудь ходить. С ногами у меня все обстояло очень скверно, но именно благодаря этим годам, проведенным в больничной палате, я и стала, наверное, актрисой. Днями напролет разглядывая голубой, как небо, потолок, я научилась видеть и думать. Замкнутое пространство развивает способность интересно жить, при минимуме возможностей, пробуждает воображение».Из больницы Галя вышла на костылях, дети дразнили ее: «Храм, храм, я тебе кусочек дам», но она не слишком давала себя в обиду, используя костыли не по прямому назначению. Умению постоять за себя со сверстниками научилась довольно быстро. Со взрослыми было сложнее. Для них она тоже была Серой шейкой, родителям Гали настоятельно советовали родить второго ребенка — нормального. Так появилась на свет ее сестра, ставшая впоследствии крупным чиновником в области культуры. Но списали будущую актрису слишком рано. Доковыляв на костылях до секции по гимнастике, девочка сказала тренеру: «Можно, я буду у вас заниматься? Я понимаю, что мало вам подхожу, но мне не хочется всю жизнь быть калекой. Не бойтесь, я не стану мешать, буду тренироваться сама, в перерывах». Вид девочки, у которой одна нога была заметно тоньше другой, тронул тренера… А через год она уже выступала на соревнованиях на третий юношеский разряд. Это была первая победа.
* * *
Следующая была связана с театральной студией в Саратовском дворце пионеров. Руководила ею легендарная Наталья Иосифовна Сухостав, о которой актер Олег Табаков написал и издал недавно книгу «Наша Натали». Кроме них с Яцкиной, из студии вышло немало наших известных актеров, например какое-то время там занимался Янковский. Натали была известна способностью ставить безошибочный диагноз — станет человек актером или нет. Галина ждала дня, когда это произойдет, почти два года. Боялась, что из жалости ей могут не решиться сказать правду, и не знала, можно ли хотя бы надеяться на поступление в Саратовское театральное училище. «Кем ты хочешь стать, девочка?» — спросила, наконец, Натали. — «Актрисой». Учительница с ходу отвергла идею учебы в Саратове, задумалась: «Так, во МХАТе у нас есть свой человек — Олег Табаков, а вот в Вахтанговской школе — никого. Поезжай, но предупреждаю — конкурс там огромный».Галина вняла предупреждению: так испугалась, что решила сдать экзамены и в Щукинское училище при Театре Вахтангова, и во МХАТ, и в ГИТИС. Конкурс везде был больше ста человек на место, и она что-то говорила, читала, пела. Наконец пришло время обходить заветные списки поступивших. Она нашла себя во всех трех, где ее фамилия Яцкина — так же, как и всю жизнь, во всех табелях и списках — стояла последней. Когда поняла, что это все не сон, выбрала, разумеется, Щукинское. На одном курсе с нею учились Михалков, Вертинская… Или все-таки это был сон?
Плоды домостроя
Родители были потрясены, но сказать, что обрадовались, было бы сильным преувеличением. Отец, несмотря на всю деликатность, дал понять, что не видит принципиальной разницы между театральным училищем и домом терпимости. К тому же он, бывший военный, работал охранником на заводе, мать — лифтером, зарабатывали сущие крохи. Как содержать дочь в Москве, представляли себе смутно. Но с этим как-то все разрешилось. Запросы у Гали были мизерные (а стесняться этого она потом так и не научилась).Другая сложность — в Щукинском учились все больше люди, получившие, помимо десятилетнего, то образование, которое с младых ногтей впитывается в интеллигентных семьях. Нет, в семье Яцкиных тоже были книги. Целых две: «Война и мир» и «Анна Каренина». Больше завести было трудно из-за частых воинских командировок отца. Пробелы в знаниях Галине пришлось ликвидировать в Москве весьма энергично, но в конце концов справилась и с этим, а вскоре поняла, что получила в семье то, что не наверстаешь ни на лекциях, ни в библиотеках. То строгое старорусское воспитание, которое она воспринимала как нечто естественное, а вот у режиссеров на это была совсем иная точка зрения. Уже на первом курсе ей предложили сыграть в фильме «Половодье» доярку Дашу — героя труда. Ассистентка режиссера увидела ее, когда Галина разгоряченно, со слезами на глазах кому-то что-то доказывала. На пробах обнаружила другую претендентку на роль — Людмилу Гурченко, столь блестяще сыгравшую в «Карнавале». Расстроилась, решив, что ни о какой конкуренции здесь и речи быть не может, и была, собственно, права. За плечами у нее был, помимо таланта, десяток лет стирки, готовки, ухода за младшей сестрой. Так что роль Даши подходила ей неизмеримо больше. В гримерной Гале сделали с помощью специальных чулок идеальные ноги, словно и не они были оплаканы и прокляты тысячи раз, а вскоре юное дарование впервые увидело себя на экране.
Свою роль в «Женщинах» она сыграла на третьем курсе. Режиссер об одном ее просил: «Играй саму себя — я выбрал тебя, потому что ты и есть Алька». Все актеры, игравшие в этом фильме, в одночасье стали звездами кино. Тот случай, когда однажды утром просыпаешься знаменитым.
Снова костыли
Наша беседа с Галиной Ивановной началась в фойе какого-то конференц-зала, на трибуне которого Вася Яцкин должен был выступить с пламенной речью (у него все речи такие) в защиту той мысли, что православный миссионер должен уважать тех людей, к которым обращается, — сегодня слишком часто встречается обратное. Мы опасались пропустить его выступление, но все-таки она успела многое рассказать, прежде чем отправиться в зал. Затем не менее получаса мы пытались увлечь Василия в машину: его обступили люди, а он и слишком вежлив, и слишком легко загорается, услышав вопрос. Он такой живой, замечательный человек, увидев лицо которого, хотя бы мельком, уже никогда не забудешь…Рожать Василия врачи Галине Яцкиной настоятельно не рекомендовали, предупреждая, что вновь придется встать на костыли. Так и вышло. На съемках «Уроков французского» костыли забирала ассистентка режиссера, перед тем как Галина Яцкина появлялась в кадре. Это не помешало ей в одном из мест картины спрыгнуть через борт грузовика, пригодился разряд по гимнастике. Много лет спустя Валентин Распутин, повесть которого была положена в основу фильма, объяснил, почему настоял на участии в картине Галины Яцкиной. Подкупило сходство актрисы с его матерью.
Следующей удачей стала роль адвоката в фильме Абдрашитова и Миндадзе «Слово для защиты». Там играли Янковский, Любшин, Неелова. Им всем было трудно — звездность раньше зарабатывалась тяжело, но Галине Ивановне приходилось хуже всех. После четырех часов работы ноги ее практически не держали, и тогда Абдрашитов решил снимать ее с утра в тех кадрах, где приходилось двигаться, а затем сцены, где героиня могла сниматься, сидя за столом.
Сейчас многие задаются вопросом: почему не появляется больше актеров того уровня, что были прежде? Яцкина вспоминает, как работал Виталий Соломин, не выносивший даже тени халтурности, — он репетировал свои монологи до тех пор, пока не доводил роль до совершенства. Что изменилось? Деньги стали экономить, хоть на ту же пленку, чтобы переснять неудачные кадры? Может и так, но вспоминаю, как мне показывали сметы советских картин, снятых на Ленфильме, в том числе собравших десятки миллионов зрителей. Той суммы, в которую обошелся «Сибирский цирюльник», хватило бы… на сотню таких картин, как «Калина красная» Шукшина или «Пьеса для механического пианино» того же Михалкова. Талантами оскудела земля? Ну, прямо вот взяла и оскудела разом… Нет, конечно. Просто с тех пор, как народ объявили не способным на что-либо полезное быдлом, тем, кто поверил в это, стало не для кого и незачем выкладываться по-настоящему.
Но вернемся к нашей героине. Она рассказывает:
— Вася был очень сложным ребенком, трудно и дорого мне достался. Он очень подвижный, и когда на уроках ему становилось невмоготу, учителям трудно было с ним сладить. Меня вызвали в школу и сказали: «Проверьте его у психиатров, что-то с ним не в порядке». Повела к врачу, и тот поставил диагноз: шизофрения. Сказал, что нужно класть в больницу. Я отвезла туда Васю, а он бьется, кричит: «Мамочка, не оставляй меня здесь!» Я не выдержала, и мы отправились домой. Спас нас Коля Бурляев. Он дал нам адрес одного очень хорошего специалиста-психолога, который посмотрел сына и сказал: «Если вы будете слушаться врачей, которые ставят ему такой диагноз, то погубите его. А на уроках он так себя ведет просто потому, что ему скучно. У него свой мир, не разрушайте его. Не отдавайте его врачам, они угробят этот мир».
Вскоре Вася получил главную роль в фильме «Люди и дельфины». Замечательная работа, где играют Фатеев, Ледогор. Я смотрела и думала: что было бы, оставь я Васю в больнице? Сейчас он уже снял несколько фильмов, объехал с ними всю страну: тюрьмы, лагеря, детские дома, университеты. Его везде прекрасно принимают, хотя я очень беспокоюсь — он такой эмоциональный, такая боль в нем за то, что происходит со страной, людьми. Я говорю ему: «Если ты будешь так переживать — ничего не успеешь». Но он не слушается.
Что касается моей болезни, то после смерти мужа (он ушел из жизни в 37 лет — инфаркт) я поняла, что дела совсем плохи. За гробом его шла на костылях, а потом сказала доктору Елизарову: «Возьмите меня, пожалуйста, на операцию. На двух ногах я смогу поднять сына, на одной — нет». Елизаров пообещал: «Ты еще будешь и сниматься в кино, и машину водить». Так оно и вышло. И снималась, и машину научилась водить. Купила ее на гонорары, полученные за подготовку актеров в Афганистане.
Афганистан
Вскоре после того, как наши взяли дворец Амина в Кабуле, Галине Ивановне позвонили из Москвы в Индию, где проходила «Неделя советского кино», спросив, согласна ли она поехать в Афганистан. После секундного замешательства она согласилась. Вообще-то собиралась лететь в Непал, но Афганистан так Афганистан. Прилетела туда в одной ветровке. Чемодан застрял где-то в дороге, а вечером предстояло выступление и съемки для программы «Время». Посол схватился за голову и отдал приказ: всем сотрудницам посольства и женам дипломатов снести в красный уголок лучшие платья 44−46 размеров и туфли. Вечером состоялось выступление, после которого художественный руководитель Афганфильма Латиф спросил, не может ли Галина вести мастер-класс для афганских актеров. К этому времени она уже много лет преподавала актерское мастерство в Щукинском училище. Узнав об этом, Латиф и загорелся своей идеей. Яцкина согласилась. Так началась ее афганская эпопея. Год за годом, несмотря на слезы и уговоры родителей, собирала чемоданы и отправлялась на месяц в Кабул, доверяя присмотр за Васей своим ученикам.В Кабуле было страшно. Стекла в огромных окнах гостиницы меняли в среднем раз в две недели. Они вылетали от взрывов, усеивая осколками постель. По вечерам советская колония собиралась иногда за столом: это были врачи, учителя, инженеры, журналисты и так далее, пили за упокой души товарищей. Кроме работы с афганскими актерами, Галину Ивановну время от времени просили выступать перед нашими ранеными. Когда первый раз она взошла на сцену битком набитого зала в госпитале, увидела окровавленные бинты, покрывающие культи на месте рук и ног, в горле встал комок, и актриса стояла молча, пока какой-то капитан не понял, что происходит. Стремительно вышел, отвел Галину Ивановну за сцену, где дал кусок черного хлеба и полстакана водки со словами: «Выпей и иди работай. Все будет хорошо».
В город без охраны выходить запрещалось, но Галина Ивановна была не из тех, кого в таких ситуациях можно остановить. Улыбается: «Я уговорила Латиф-джана мне помочь. Его жена дала мне афганское платье и платок, закрывающий большую часть лица. Латиф с другом повели меня в старую часть Кабула, объяснив, что мне предстоит сыграть роль глухонемой: если я произнесу хоть слово, обратно мы все трое можем не вернуться. Так я познакомилась с афганской архитектурой, с кабульским рынком. Слава Богу, все обошлось. Латиф по сей день мой большой друг». Когда власть в Афганистане после ухода советских войск сменилась, он оказался в Москве, часто бывал в гостях у Галины Яцкиной, продолжал снимать фильмы, на который собирала деньги вся афганская эмиграция в России.
«С тех пор не люблю фейерверки, — роняет Галина Ивановна, — их часто устраивают по соседству — в яхт-клубе, и каждый раз мне страшно». Они напоминают о тепловых ракетах, которые отстреливались с вертолетов, чтобы обмануть стингеры. Душманы обстреливали аэропорт с гор, поэтому прощание с Кабулом выглядело следующим образом. Раз в две недели прилетал самолет из Москвы. Туда грузились люди, борт поднимался в воздух в сопровождении тринадцати-пятнадцати вертолетов. В том случае, если стингер не удастся сбить с курса «фейерверком», вертолеты должны были принять удар на себя, и поэтому они облепляли самолет со всех сторон, держа его словно в капсуле. И гибли, конечно. Пока борт летел до границы СССР, пассажиры ждали гибели в любой момент. И лишь увидев, что вертолеты возвращаются обратно, можно было выдохнуть страх.
Крещение
Галина Яцкина — единственный в России актер, ставший кандидатом искусствоведения. Узнав о ее желании защитить диссертацию, начальство объяснило, что знание — дело хорошее, но в придачу нужно вступить в партию. Галина Ивановна отнеслась к этому спокойно. Опять-таки, как всегда: надо — значит, надо. Даже когда ее выбрали секретарем парткома.О вере она в ту пору не задумывалась. Пока однажды не оказалась с советской киноделегацией в Сирии. Кто-то сказал, что в пустыне, километрах в тридцати от Дамаска, есть древняя церковь, что в тех местах проповедовал Христос. Русские кинематографисты загорелись, упросили отвезти их туда. Церковь, и верно, была такая старая, что там сохранился жертвенник с желобками для крови — на нем то ли язычники, то ли христиане в какую-то незапамятную эпоху закалывали агнцев. За белыми стенами церкви было прохладно и тихо. Галина Ивановна стояла, прислонившись к кладке, когда услышала голос: «В какие места тебя привело. А стоишь некрещеная».
В Москву актриса вернулась 7 ноября, но ей было уже не до революционных праздников. Секретарь парткома Щукинского училища искала среди знакомых верующего человека, способного отвести ее в церковь. Васе было лет тринадцать, и он представлял собой думающего молодого человека, пребывающего в религиозных исканиях. К идее креститься отнесся с большим энтузиазмом, однако вскоре выяснилось, что в златоглавой столице было не так просто это сделать. В храме, куда пришли, пастырь глянул на Яцкиных и громогласно произнес: «Паспорт давай!» Она побледнела, живо представив последствия — такие, как изгнание из театра, кино и училища… «Что, и креститься хочешь, и чтобы пуп не развязался?!» — сказал священнослужитель.
В следующей церкви Галина Ивановна увидела открытый гроб с покойником и только-то и выдохнула: «Нет, я боюсь, не буду здесь креститься». «Ты живых бойся, а не мертвых, — сказал батюшка, который подошел к Яцкиным, увидев их замешательство. — Что привело тебя?» Галина объяснила свое затруднение. «Ну, хорошо», — вздохнул священник — и велел помощницам греть воду… Он, видно, был из тех, кто предпочитал рисковать своим пупом, а не чужим.
Ангел
Прошло несколько лет, и наступил день, когда Галине Ивановне не нужно стало скрывать, что она христианка. За это ей, как и всем нам, пришлось заплатить достаточно дорого. Несколько лет она растерянно смотрела, как рушится российский кинематограф, вся ее прошлая жизнь. Ей словно опять, в который раз, нужно было учиться ходить. Это было мучительно, но один шаг следовал за другим. Так родилась их с Василием студия «Киноконтакт», на счету которой уже несколько фильмов.Первой победой Яцкиных стало рождение фильма о гибели американского рок-музыканта, основателя группы «Нирвана» Курта Кобейна. Эта картина — одна из немногих удачных попыток понять и ненавязчиво разъяснить с христианской точки зрения сущность современной контр-культуры.
Православное кино сегодня почти не востребовано. Дело отчасти в том, что слишком много было в последние пятнадцать лет снято безнадежно слабых религиозных фильмов. Работы Яцкиных совсем другие. Отличная операторская работа, монтаж, драматургия во всех пяти фильмах, созданных их студией, — все цепляет. Но на телевидении, обжегшись на молоке, дуют теперь на воду.
«Поэтому Василий начал ездить со своими картинами по стране, — рассказывает Галина Ивановна. — Это единственный способ донести их до людей. Фильмы прекрасно принимают самые разные зрители, в том числе невоцерковленные, в первую очередь молодежь. Год за годом Вася колесит по пространству от западных наших границ до Камчатки. Эта миссия сложилась теперь в православный патриотический проект „Под солнцем“ и состоит не только из показа фильмов, но и из выступлений, бесед со студентами, педагогами, военными, семинаристами».
А недавно Василия позвали в один городок близ Москвы. Когда приехал, его ввели в комнату детского дома, где сидели выцарапанные из своих палат маленькие дети. Фильм о Курте Кобейне был им, конечно, не по возрасту, и Василий начал рассказывать о нем в виде сказки, о том, как жил-был в Америке парнишка: «И пришел к нему однажды „черный человек“, помочь заработать много золота. Вы знаете, дети, кто такой „черный человек“? Тот, кто хочет нас погубить. А кто нас от него защищает?» Один из мальчиков-сирот вдруг оживился, воскликнул: «Знаю, ангел!» Второй подхватил: «А-а-а, это тот, который во сне ко мне приходил. Нарисовал полоску на полу и сказал, что, если я ее переступлю, начну плохо поступать, он не сможет меня больше защищать». Тут откликнулась девочка, произнесла скороговоркой: «Это была она, а не он. Она сказала, что у мамы и папы все хорошо, чтобы я о них не печаловалась». Она недавно потеряла родителей…
Все минувшие годы Галина Ивановна была рядом с сыном, выступая то в роли продюсера, то шофера, то кухарки при съемочной группе. Но однажды она поняла, что должна сама снять фильм, материал для которого Яцкины собирали одиннадцать лет. Называется он «Даниил и Алла». Я посмотрел его уже несколько раз, не уставая от этой картины. О чем она? Так сразу не ответишь.
Солдаты
Все началось с приема в Чилийском посольстве. Именно там Яцкины впервые увидели высокую женщину с благородной осанкой, которую язык не поворачивался назвать старухой. Она была дамой, из «бывших», то есть из тех носителей старой России, от которых мы отстоим не на несколько десятилетий, а на те столетия культурного роста, который был объявлен в 17-м году ненужной роскошью.Довольно было взглянуть на походку Аллы Александровны Андреевой, чтобы понять, насколько мало она принадлежала к новой действительности. В свое время муж ее, поэт и мистик Даниил Андреев, смеялся: «Ты все время бьешься об углы в квартире, потому что тебе нужны дворцовые залы». Лишь ослепнув за несколько лет до смерти, она стала ходить осторожно.
Василий ко времени встречи с Аллой Андреевой только что вернулся из Африки, где помогал голодным, некоторое время учился в Кейптаунском университете. Его религиозные взгляды были довольно путаными, о создании фильмов Яцкины еще даже не задумывались. Как-то раз Алла Александровна сказала Васе, что так часто обсуждаемый конфликт родителей и детей сильно преувеличен. Он поверил. Быть может, именно тогда его отношения с матерью начали перерастать в дружбу двух взрослых людей, объединенных общим делом. Тогда же началось их воцерковление. Путь в будущее пролег для Яцкиных через события давно минувших дней. Алла взяла за руки новых друзей и повела их… не за собой, нет — она не знала других отношений, кроме равной с равными.
* * *
В фильме Галины Яцкиной Алла Андреева по-прежнему улыбается невидящими глазами и говорит: «Я боялась трех вещей, которые получила целиком: старости, тюрьмы и слепоты. Я очень стара, мне почти девяносто. И это оказалось совершенно великолепным временем жизни. У меня ничего не отнято старостью. Я и любить могу. Тюрьма оказалась таким даром судьбы, за который я бесконечно благодарна. Вот слепоту я тоже получила, и пока не могу понять, что она мне хорошего принесет, но, во всяком случае, выносить это я могу. Может быть, благодаря тюрьме и лагерю, которые приучили меня к распределению ценностей: что важно, что менее важно, что совсем неважно».Слепоту переносила спокойно. Продолжала ходить в оперу, особенно любила то, что делали ее друзья-музыканты — композитор Рыбников и дирижер Колобов. Пекла куличи на Пасху, пытаясь определить степень готовности, трогая ложкой корочку. «Правда, — смеется, вспоминая, Галина Ивановна, — куличи все равно получались непропеченными. Еще красила яйца на Христово Воскресение, не надеясь увидеть, что вышло, надо — значит, надо. Встречалась с сотнями и сотнями людей. Ее речь, блестящий ум, убеждения, основанные на живой вере и дисциплине духа, поражали».
В детстве Алла мечтала стать солдатом. Потом обрела себя в служении мужу, он был большим поэтом. Говорила, что «предназначение мужчины — служить делу, а женщины — мужчине». Когда он оказался в тюрьме за создание антибольшевистского романа, у Аллы Александровны была возможность спастись, сказать, что не разделяла его убеждений. Но она не отреклась, заявив, что Сталин разрушает веру и культуру. Смертную казнь им с Даниилом заменили на лагерь лишь потому, что в том, послевоенном, году казни на время отменили. Потом замечала: «Когда говорят: „Вы ни за что отсидели“ — это неправда. Мы знали, за что».
Готовность умереть за дело мужа не мешала ей трезво оценивать блуждания Андреева. В одном из писем писала ему о «Розе мира»: «И вот вся вещь для меня — смесь настоящего, огромного, недосягаемого искусства с совершенно сомнительными вещами… И ты не думай, что ты все говоришь, а я не слышу. Я слышу, но боюсь поверить… И не объяснение для меня — „1500 ночей без сна, всякие бывали состояния“. Да, всякие бывали состояния, и далеко не всем этим состояниям я бы поверила».
Когда Василий начал восхищаться «Розой мира», то услышал: «Прежде всего нужно быть православным, а потом — все остальное». Когда кто-то сравнил «Розу мира» с Библией, Андреева спокойно ответила: «Есть одна-единственная книга на свете, рядом с которой ничто не ложится. Это Евангелие. Сейчас многие люди хотят видеть иной мир, ходить туда… как у Толкиена Хоббит — туда и обратно. Это очень страшно. Даниил за это заплатил жизнью. Совершенно точно, совершенно четко, он от этого умер».
Сама она умерла, как и жила, по-солдатски. В квартире загорелась проводка. Алла Александровна, несмотря на свои девяносто лет и слепоту, легко могла выбежать на лестничную площадку, но вместо этого бросилась в дальнюю комнату, спасать архивы мужа. На пороге этой комнаты ее потом и нашли. Это случилось в Страстную пятницу…
Священник, к которому Галина Ивановна пришла за благословением на создание фильма, засомневался было, не будет ли это пропагандой оккультной «Розы мира», но Яцкина объяснила, что фильм совсем о другом. Он действительно о другом. Быть может, не ставя перед собой такой задачи в момент начала съемок, Галина Яцкина своим фильмом создала образ, самым сильным и убедительным образом поясняющий слова апостола Павла: «Ибо неверующий муж освящается женою верующею».
* * *
Одиннадцать лет Галина Ивановна стремилась запечатлеть на кинопленку все, что возможно, из жизни своего друга и учителя Аллы Андреевой. Как только появлялись хоть какие-то свободные деньги, съемки продолжались. Наконец мысль создать фильм вызрела окончательно. Галина Яцкина заперлась в студии и шесть дней создавала сценарий, не обращая внимания на смену дня и ночи за окнами, холода и жары. Вставала, молилась, принимала душ и садилась за работу. Так в молодости уходил в забой ее отец, бывший до военной службы шахтером. На исходе недели концепция фильма вызрела окончательно. За этим последовали месяцы и месяцы работы.Это был не просто очередной фильм в ее жизни — слишком тесно сплелись их с Аллой Андреевой судьбы. Однажды Алла Александровна призналась, что ее отец был неверующим, но жил по заповедям. «Мой тоже», — откликнулась Галина Яцкина, а потом познакомила отца с Андреевой. Бывая потом у нее в гостях, он рассказывал ей о своем саде, как нужно ухаживать за деревьями, прививать их, лечить, она внимательно слушала. Считала, что есть такой промысл Божий, когда Господь посылает на землю человека и не дает ему сверху скорой помощи познать Себя. Так иные деревья впитывают все, что должно, очень скоро начиная плодоносить, другим требуются для этого многие десятилетия. Так же, как свои яблони, строго и честно Яцкин растил дочь, ставшую актрисой. Так возрастал он сам.
Но настоящий его срок наступил незадолго до смерти, после утраты жены… Постриг в иночество состоялся в день памяти сорока мучеников Севастийских, таких же, как и он, служивых. Его лицо на фотографии словно вклеено в иноческое одеяние из какого-то удостоверения — это лицо отставного офицера, но никак не монаха. Но нужно было слышать, как твердо и жестко произнес слова своего обета отречения от мира, хоть еще накануне едва владел речью. Иночество стало его последним воинским долгом. Дело было зимой, в церковь его возили на саночках, сам он ходить уже не мог. Галина Ивановна вспоминала, как отец всю жизнь много и тяжело трудился, так что с трудом доносил ложку до рта после возвращения со службы, был молчуном, в иной день произнося не более двух фраз. Саночки скользили по московскому снегу. Жизнь отцовской души оставалась для дочери все такой же тайной, как и прежде. Но однажды, встав на молитву, он вдруг произнес: «Как хорошо. Вот так бы всегда». В этот момент лицо его просветлело. Ослепли они с Аллой Александровной почти одновременно, а потом ушли из мира один за другим. Последним словом отца было: «Молитесь…»
* * *
На этом заканчивается наш сегодняшний рассказ об актрисе Галине Яцкиной и дорогих ей людях — четырех русских поколениях, не признавших себя побежденными.