 |
| Правая.Ru | Михаил Тюренков, Алексей Чесноков | 02.10.2006 |
Вопрос о третьем президентском сроке Владимира Владимировича Путина постепенно переходит из абстрактно-теоретической в конкретно-практическую плоскость. Пожалуй, именно в этом-то и таится главная опасность. Так, если ещё вчера на эту тему достаточно отвлечённо рассуждали политологи и политические публицисты всех окрасов и мастей, то сегодня, когда до выборов-2008 осталось менее полутора лет, все замерли в ожидании конкретного Ответа. Ответа, который никак не может быть выражен в формулировках, подобных ельцинскому «да, да, нет, да» или даже заключению ЦИК РФ, согласно которому «вопрос не может быть вынесен на референдум как не соответствующий требованиям федерального закона».
Думается, для многих вполне очевидно, что либеральные СМИ, к каковым можно отнести и большинство «лоялистских» медиа-ресурсов, уже сделали всё от них зависящее, дабы опошлить саму суть возможного третьего срока. И в данном случае неважно — осуществлялось ли это отрицание самой возможности «сверхсрочной президентской службы» посредством каких-либо мнимых моральных императивов (мол, третий срок дискредитирует Президента в глазах общества, якобы, защитой коррумпированных элит от неизбежной ротации), или же это отрицание исходило из банального юридизма, жонглирующего сухими формулировками «Закона» (мол, Dura Закон, sed Закон), который (о чём в России знают даже школьники младшего возраста) весьма напоминает пресловутое дышло. Важно другое — то, что до сих пор никто, в том числе и проповедник проекта «Третий срок», главный редактор «Московских Новостей» Виталий Товиевич Третьяков, — не определил возможность третьего срока в плоскости консервативной — в качестве ПРИНЦИПА. И лишь сегодня, 29 сентября 2006 года, это сделал ведущий политический обозреватель «Правой.Ру» Владимир Игоревич Карпец, который в своей аналитической статье «Конституция или Россия?» впервые провозгласил следующее:
«…До последнего момента, пока это возможно, мы поддерживаем и будем поддерживать Президента Путина. Не Владимира Владимировича Путина как человека, а Президента Владимира Путина как принцип…»
Не углубляясь в анализ этой фразы и даже не выясняя у самого автора, что же он хотел этим сказать, мы попытались осмыслить, в чём же может заключаться тот самый Принцип Президента Путина? То есть, не вдаваясь в подробности политической биографии В.В. Путина как человека, и даже не углубляясь в анализ семи лет его правления (последнего на «Правой», благо, предостаточно), хотелось бы понять, чем для самого Президента могут стать возможные четыре года правления с 2008 по 2012 гг., и кем он может стать сам за эти годы?
Итак, напомним читателям, что «Принцип» — это то, что является основанием для существующего, объединяет в мысли и в действительности совокупность фактов. Для нас, православных консерваторов, главным принципом, безусловно, является не сиюминутный «Основной Закон» (который, впрочем, мы можем уважать как граждане), но Священное Писание, давшее основу Священному Преданию, современной рецепцией которого, в свою очередь, являются «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви». Именно последние, не являясь в строгом смысле императивным" документом, помогают нам воспринимать суетную «Realpolitik» через призму православного мiропонимания. Призма же эта, несмотря ни на что (даже на то, что это не прописано в самих «Основах…»), утверждает единственный политический Принцип: «Россия — Православная Империя, Третий Рим, Катехон». И, исходя из этого, должны действовать все, кто её в настоящий момент возглавляет, желают ли они того или нет. Так было и в петербургский период существования Империи, и (как это ни парадоксально) в советский, и (о, ужас!) в ельцинский. Не благодаря, но вопреки некоторым правителям Империя сохранилась и именно сегодня она, находясь, как сейчас модно говорить, в точке бифуркации, способна возвратиться к тому органическому состоянию, которое вот уже почти 90 лет чают практически все русские правые консерваторы: к православной монархии.
Нет сомнений, что переход от республики к монархии — процедура не однодневная, а потому требует некой переходной формы правления. Наиболее известной из подобных форм в истории был период правления Октавиана Августа (27 до Р.Х. — 14 от Р.Х.), когда он, не отменяя старых республиканских учреждений, с соизволения народного собрания соединил в своем лице как первого из сенаторов (princeps) все главные власти и должности: консула, проконсула, трибуна, цензора, понтифекса. Потомки же Августа по крови или усыновлению — Юлии-Клавдии (Тиберий (14−37), Калигула (37−41), Клавдий (41−54), Нерон (54−68)) — стали полноправными Императорами, которые, несмотря на своё язычество, признавались Святой Церковью Удерживающими.
Принцепсом Август стал поневоле, в силу сложнейшей внутриполитической обстановки.
А в это время на окраинах Рима в далеком Вифлееме родился Спаситель.
Борьба за власть вынудила Августа испросить у Сената чрезвычайные полномочия на определенный срок, в результате чего власть полностью сосредоточилась в одних руках. И если до этого рейтинг доверия Августу был высоким, то после зачистки сепаратистской элиты и «пятой колонны» народ буквально боготворил своего правителя. И было за что. Жесткой рукой был наведен порядок, закончились раздоры между соперничающими кланами, надолго подавлены мятежи в провинциях. Октавиан вернулся в Рим победителем. И сложил с себя чрезвычайные полномочия. Целью своей Август видел не власть, а благо государства в исторической перспективе. Поэтому отмена чрезвычайного положения, как бы мы сказали сейчас, нужна была для демонстративного снятия напряжения. Реально Октавиан готовил трон для монарха.
Причем Август хотел видеть на троне достойнейшего, рассматривая отведенное ему самому время, как шанс объединить, успокоить и подготовить страну. Только опытный, умный и решительный человек мог продолжать политику Августа так, чтобы сохранить и преумножить раздираемую сепаратистами и жадными до власти олигархами римскую Империю. В своих мечтах Август видел не роскошь на старости лет, а Рим, пребывающий вечно.
Поэтому Октавиан готовил нединастическую передачу власти. По закону избрание принцепса-императора принадлежало сенату. Существовала небольшая, но вероятность саботажа. Поэтому, помимо личного влияния, за выбором должны были следить спецслужбы — гвардия императора. Ведь командир преторианской гвардии по должности был одновременно и градоначальником Рима и осуществлял надзор за высшими чиновниками империи.
Увы, план Августа не был полностью реализован. Умер видевшийся ему преемником Марк Агриппа, причем, уже умер со знаком власти на пальце — императорским перстнем. В итоге, после чреды трагических смертей, Август, у которого не было сына, вынужден пойти на крайние меры — усыновление Тиберия, женитьба его на родной дочери Юлии и последующая династическая передача власти.
Модель, услужливо подсказанная нам историей, заставляет задуматься. Первым делом, на ум приходит вопрос о средствах, использование которых помогли Октавиану безболезненно для страны и почти незаметно для лояльной элиты сохранить преемственность политического курса.
Основным рычагом, конечно, была армия. Только ее верность, сила и сплоченность позволила Августа замирить провинции и подавить олигархические восстания. Научный горьким опытом тайной борьбы, Август приблизил и одарил преференциями преторианскую гвардию, сделав ее дееспособной спецслужбой. Наконец, Октавиан сумел обозначить иерархичность общества, раздав сословиям, а не провинциям, различные привилегии и отличия. Таким образом, к решающему моменту Август обладал не только полнотой власти. Каждый гражданин, варвар и поэт видели в принцепсе личного — своего — правителя. И на момент передачи власти символом суверенитета являлась не кровь Августа и не его полномочия, а политический курс на «увековечивание Рима». Август, передавая власть, вписывал в историю каждого жителя Империи. Именно эта идея и подкрепленные ею успехи, как во внешней, так и во внутренней политике легли в основу беспрекословного подчинения народа монарху. Август действительно превратился из личности в мифическое существо, олицетворявшее принцип существования власти. Принятый народом, этот принцип реализовался, сохранив Империю.
Недаром, принявший монархическую власть Тиберий был отмечен Господом: «Кесарю — кесарево». Так первому легитимному монарху Первого Рима отдавалась земная власть.
Думается, исторический экскурс более чем прозрачен. Разумеется, все мы отлично знаем избитую поговорку о сослагательном наклонении и понимаем, что Владимир Владимирович не Октавиан Август (хотя, спрашивается, чем хуже?).
Однако, точка бифуркации диктует свои условия. Как никогда остро перед Президентом стоит вопрос о суверенитете государства. Не той разбитной независимости, когда от власти ничего не зависело, да и она сама, меняя Кремль на суверенитет, отказывалась от полномочий. И не того суверенитета, когда группа людей из разных западных стран в обмен на покорность снабжает дорвавшихся до власти резолюцией «признаем». Этот суверенитет, шанс на завоевание которого дарован Путину, зависит от жизни российских офицеров в застенках Грузии и от переживших геноцид русских в Приднестровье. Если правитель сможет принять вызов и преодолеть себя, как человека, тогда он станет частью Истории и поведет за собой многих. Средства у него есть, силы на его стороне, народ жаждет лицезреть суверена, ибо томится он, пребывая на обочине мировой исторической сцены, и не может осознать себя. Ему так необходим тот, кто будет символизировать русское самосознание.
Мы осознаём, что перед нынешним Президентом стоит серьёзный Выбор: либо пойти по пути, предначертанным отнюдь не принципиальной статьёй Основного Закона и уж совсем безпринципными либеральными публицистами, и, отказавшись от того Служения, которого столь многие от него ожидают, войти в разряд бывших (с персональной пенсией и небезусловными гарантиями); либо, совершить Поступок и, реализовавшись как Принцип, стать Принцепсом.
Третьего не дано: за нами Третий Рим!
