 |
| Фома | Иеромонах Макарий (Маркиш) | 29.09.2006 |
Работаем, как безумные, отдыхаем, как сумасшедшие…
— Отец Макарий, почему сегодня, когда «радость жизни» становится для многих главной целью существования, и работа, и досуг приносят нам все меньше той самой радости, к которой мы, вроде бы, так стремимся?— Для начала надо договориться о терминах. Что подразумевается под словом «отдых»? Скажем, я работаю — вожу грузовик или такси. Естественно, я нуждаюсь в отдыхе — в самом прямом, физиологическом смысле. Просто чтобы восстановить работоспособность. И как я это буду делать, не так уж важно. Могу посмотреть телевизор (в разумном количестве и разумного качества). Могу музыку послушать. Или просто на диване полежать.
Но зачастую мы говорим об «отдыхе» в ином смысле. Его правильнее было бы назвать «развлечением». Как-то еще в Америке я слышал очень интересную беседу отца Германа (Подмошенского) на эту тему. Он начал с самого слова «развлечение». Смысл его — отличение, отделение, отхождение от реального, правильного, от чего-то хорошего.
Конечно, если человек придавлен внешними обстоятельствами, если он, к примеру, недавно похоронил кого-то из близких, ему порой действительно надо отвлечься от этой печальной реальности. Но чаще развлечение становится неким средством закрыть от человека что-то важное и нужное.
Я вспоминаю один характерный эпизод из своего американского прошлого. Один священник пригласил в гости своих знакомых. «Мы не можем прийти», — ответили они. «А в чем дело?» — «Мы будем молиться богу по имени Фан», — пошутили они, имея в виду, что на этот день уже запланировали какое-то развлечение (английское слово «fun» можно перевести на русский язык как «развлечение»). и люди поклоняются ему как языческому божеству — какой уж тут отдых! Когда я только приехал в Америку, мой приятель, знакомивший меня с особенностями местной жизни, сказал: «Здесь люди трудятся, как безумные» (что, в общем-то, правда, особенно по сравнению с советской действительностью). И добавил: «Но они и отдыхают, как сумасшедшие». Это было верное наблюдение. Многие американцы считают себя просто обязанными совершить настоящие подвиги на поприще досуга.
Я сам с этим сталкивался. Родители берут своих детей в выходной день и в «Парк развлечений» — что-то вроде нашего «Парка культуры». И там под дикие звуки музыки, от которых не просто лопаются барабанные перепонки, а вся душа выворачивается, их берут в охапку и сажают на страшные крутилки-вертелки. Некоторых просто тошнит на месте, некоторые кричат от страха. Но почему-то считается, что все это нужно. Причем за это берут дикие деньги — в общей сложности сотни долларов.
Маленькие дети — народ гибкий. Их приведут, скажут, что это хорошо — они и поверят. Хотя с гораздо большим удовольствием и радостью они пошли бы на речку или в лес. И тоже восприняли бы, если бы взрослые сказали и показали им, что это здорово. И удовольствия было бы гораздо больше.
— Но детям же на самом деле нравятся подобные развлечения. Им хочется сильных эмоций. На речке им не так интересно. Нужно, чтобы обязательно лететь с горы, да еще на автомобиле.
— Согласен. Процентов на двадцать. Это действительно интересно. Малыши ведь тоже любят съезжать с маленьких горок. Да я и сам не отказался бы разок прокатиться на какой-нибудь крутилке — просто из чувства примитивного любопытства. Но на 80% я с вами не согласен. И вот почему. Детям нравятся позитивные эмоции. Им нравится общение с семьей, нравится новизна, нравится радость жизни. И если бы взрослые с тем же энтузиазмом повезли их в какое-то богоугодное место и, вложив в это свою душу, показали бы, как там здорово, дети получили бы свои 80% удовольствия. То есть, влияние «безобразных» развлечений уменьшилось бы в пять раз — уже была бы большая победа.
Вот вам пример. В Штатах у меня в силу разных причин было мало возможности общаться с дочкой. И вот однажды в жаркий день я предложил: «Юля, поедем искупаемся». Она согласилась. Подъехали к речке. Я говорю: «Вот сейчас здесь съедем, и — прямо в речку». А она вдруг как заплачет! Я просто опешил: что случилось? А она: «Я боюсь купаться. Там водоросли, там болото» Я говорю: «А где ж ты купаться хотела?» — «В бассейне, конечно». Ей тогда было лет 10−11. Я со всем энтузиазмом, на какой был способен, описал, как хорошо купаться в речке и как плохо купаться в бассейне. Мы взяли лодку, катались. И ей это очень понравилось. Но только потому, что она была еще маленькая. Если бы ей было лет четырнадцать, она сказала бы: «Нет, не пойду. Пропадите вы все пропадом! Летом надо обязательно кататься на катке с искусственным льдом, а зимой — обязательно бассейн. И никак не наоборот».
Это тот самый языческий бог Фан. Когда я работал на фирме программистом, мы все сидели в огромном зале — целый этаж без перегородок: каждому отведена клетушечка со столом. Поэтому все разговоры было очень хорошо слышно. Ну, дамы, естественно, больше говорили о нарядах и хозяйстве. А вот мужики моих лет предпочитали рассказывать, в какой ресторан они ездили в выходной, что там ели и сколько за это заплатили.
Вроде бы, что тут плохого? А на самом деле — абсурд. Почему человек должен идти куда-то и платить двадцать долларов за отбивную, которую можно за один доллар приготовить дома, да еще и близких своих накормить?
Но в ресторан идут не для того, чтобы поесть. Это то, что называется «going out» — «выход в свет», некое мероприятие. «Поесть» стоит раз в пять дешевле, чем «посетить приличное заведение». Хотя вообще-то, для человека православного сам факт избирательного насыщения, которое становится целью времяпрепровождения — типичный грех чревоугодия.
Вот это и есть «диктатура досуга» — диктатура некоей внешней установки, которая заставляет человека выполнять определенные «ритуалы».
Испытание отдыхом
— Недавно мне довелось общаться с одной кореянкой. Она говорила, что нормально отдохнуть в Южной Корее становится все сложнее: выстроена целая индустрия развлечений, но ориентирована она на подростка. И человек старше определенного возраста, у которого другие запросы, вообще не может найти для себя там места.— Это к нашему разговору о «сумасшествии» отдыха, потере рассудка. Не потому, что подростки — идиоты, просто они все-таки еще дети. Что с них взять? Но ориентированная на их вкусы индустрия развлечений и досуга приводит к инфантилизации общества.
— Один мой знакомый мальчик недавно с родителями уехал в Калифорнию — у родителей там контракт. Я с ним общаюсь по электронной почте. Первую неделю он был в полном восторге. Сейчас восторги сильно поувяли. Я его спрашиваю: «Как у тебя складываются отношения в школе?» Он отвечает: «Вроде, неплохо». — «А есть у ребят какие-то интересы, кроме развлечений?» — «Нет». — «Ну, а есть в классе кто-нибудь, с кем можно просто поговорить о жизни, о каких-то интересных вещах, кроме развлечений?» — «Есть один, но его за это все травят».
— Все правильно. Вот только нам бы еще понять, как эта, в худом смысле, «детская» культура прорастает во взрослую. Одно время я работал преподавателем. Каждый раз, начиная занятия с новой группой, я представлялся, говорил, что приехал из России. И вот как-то один молодой человек спрашивает: «Интересно, вы по-прежнему смотрите футбол или уже бейсбол?» Я ему говорю: «У меня нет телевизора». У него челюсть отвисла. Для него это было все равно, как если бы я на вопрос: «Вы кислородом дышите?», ответил бы: «Да нет, знаете ли, азотом»! Вот это и есть диктатура. Когда человек уже не может представить себе иного образа поведения: что мужчина в сорок лет не только не смотрит ни хоккей, ни футбол — у него вообще нет телевизора! Что же он делает? Чем же он живет?
А недавно я вернулся со Святой Земли — путешествовал с православной паломнической группой. Но, к сожалению, и там ощущался этот диктат. В стремлении «напихать» в вас как можно больше впечатлений: побывайте тут, тут, тут — везде. Людей гоняют из гостиницы в гостиницу, от объекта к объекту — и они носятся целый день с выпученными глазами, уже не в состоянии ничего воспринимать. Потом их приводят в гостиницу, потом тащат на какой-то остров, на какой-то пляж. Зачем? Кто их гонит? Нет, обязательно надо поехать.
У моего родственника в Америке маленькое бюро путешествий. Он меня постоянно ругал — за то, что я никуда не езжу и неизвестно на что трачу деньги, которые зарабатываю. «Ты мог бы сделать много полезных вещей», — убеждал он меня. «Каких?» — спрашиваю. «Ну, поехал бы черт знает куда.» — «Вот, видишь, ты все сам и объяснил,» — говорю.
В Новой Англии, где я жил, места удивительной красоты и исторической и краеведческой значимости. Есть и художественные галереи, и концертные залы. Но местные жители всего этого, обычно, не знают. Зачем? Этим интересуются энтузиасты или чудаки. А «нормальный» человек будет год работать как сумасшедший, накопит денег и поедет на какие-нибудь острова, названия которых не знает. Зато в Карибском море. Чтобы там лежать на животе.
— Но это все в Америке. А у нас? Вот Вы сейчас живете в Иваново…
— В Иваново есть ночные клубы и игровые автоматы. И часто жены и матери посетителей этих заведений прибегают в церковь со слезами, спрашивают: как сделать, чтобы родной сын или муж не просаживал там всю зарплату?
— Ну, у нас есть и свои, традиционные национальные формы досуга. Например, пьянка.
— Я не уверен, что можно назвать потребление алкоголя или наркотиков досугом. Это уже, скорее, самоубийство. А вот игры — не только азартные, но и просто компьютерные, интернет начинают играть все большую роль. Я по Иваново знаю: молодежь из самых разнообразных социальных слоев начинает присасываться к компьютеру. Ради чего? Отчасти ради порнографии, отчасти для бесцельного общения в чатах с друзьями и незнакомыми. Или для игры в компьютерные игры. В компьютерных клубах дети, подростки, молодежь — сидят и, пересыпая свою речь матом, управляют «потоками крови».
Работа от слова «раб»
— Зато когда человек работает «как проклятый», ни у кого не возникает ощущения греховности происходящего. Вроде, все правильно, так и надо.— Разумеется, это ошибка. Простое непонимание того, что не человек для работы, а работа для человека. Это тот же американский опыт, который мы сейчас стремительно перенимаем. Люди работают очень много. Но их мотивы в подавляющем большинстве не только не христианские, но и вообще не достойны человека. Это либо обычная алчность, либо определенные психологические императивы.
Скажем, менеджер, руководитель подразделения. Это не хозяин. Это человек, которому его начальство вручает деньги, дает широкие полномочия, и с которого спрашивает результат. Типичный рабочий день такого менеджера — 12, а то и все 14 часов в день: пока не кончится официальный рабочий день его конторы, он находится в гуще событий; когда все подчиненные расходятся по домам, он остается в кабинете — проверяет бухгалтерию, планирует, пишет отчеты, читает входящие письма, пишет исходящие. Он приходит на работу в 8 утра, а уходит в 10 вечера. Или в 11. И, скорее всего, придет на работу в субботу, а, может, и в воскресенье. Потому что надо «кое-что доделать».
— Так что же тут плохого? Человек же работает.
— Вот только надо у него спросить: для чего? Или даже так: какова его цель? Если он, например, скажет: я делаю это для того, чтобы закончить этот проект к 20 апреля, в такие условия я поставлен руководством, договором, который я заключил, — тут все понятно.
Но чаще это просто привычка отгораживаться работой от семьи, от внешней среды и находить в этой работе оправдание своему бытию. «Я живу для того, чтобы работать». Но поскольку работать круглосуточно человек не может, время от времени он развлекается. Заметьте, что и то, и другое имеет экономическую подоплеку: когда он работает, он приносит выгоду, и когда развлекается — тоже. Вот и все.
— Несколько лет назад мы с женой были в Оптиной Пустыни. Иеродьякон Илиодор, который встречает и помогает паломникам, где-то в час ночи всех разместил и говорит: «Надо бы помолиться перед сном». Мне места не хватило, и он повел меня к себе в келью. До начала утреннего богослужения оставалось 4 часа, а он: «Пойду, поговорю с другом». То есть, он практически не спит и все время при деле. И при этом производит впечатление человека абсолютно счастливого. Меня это потрясло. О нем не скажешь: работает «как проклятый» или «как сумасшедший».
— Видите ли, «работайте Господеви со страхом» — это не значит работать, как рабочий на фабрике. У нас и работа, и досуг, зачастую, служат формой подчинения нашей свободной воли, мнения, самой нашей жизни каким-то внешним силам — будь то индустрия развлечений или мотивация, которая приковывает нас к рабочему месту.
А в монастыре, среди братьев и сестер, которых я люблю, или в своей семье, среди домочадцев и детей, которых я люблю, я могу быть занят 25 часов в сутки, могу спать 3−4 часа, если здоровье позволяет — и при этом не быть порабощенным.
— Знаете, мне тут рассказали историю про женщину, которая, воцерковившись, стала регентом в храме. Она забросила свою семью — муж поднимал детей на ноги самостоятельно. За работу в храме она ничего не получала, и он судорожно тянул семью, в том числе и материально. А когда просил жену помыть посуду, она говорила: «Мне некогда. Я Богу служу».
— Конечно, священнику с этой женщиной надо было очень строго поговорить, убедить вернуться в семью. В конце концов, регентовать вместо нее может еще кто-то, а мужу и детям ее никто не заменит.
— В монастыре тоже не все так просто. Там — послушания. Масса «черной» работы. Туда стараются не брать хрупких девушек, потому что они физически надорвутся.
— Ну, если так рассуждать, хрупкую девушку и замуж брать нельзя, потому что ей трудно будет пол мыть и детей рожать. У нас в монастыре и старушек достаточно, и хрупких девушек, и послушания они исполняют не так уж плохо. Хотя, на мой взгляд, само слово «послушание» не очень соответствует монастырскому идеалу. Я об этом говорил в своем докладе о монашестве на Соборе 2004 года. Само по себе, без любви, послушание не работает. Если человек — будь то хрупкая девушка или бугай с мускулами — выполняет послушание по велению своего сердца, из любви к Господу и ближнему — это хорошо. А если это послушание рабочего своему бригадиру (который, кстати, слушается бригадира до 5 часов вечера, а потом уходит домой), то значит монастырь неправильно устроен.
То же самое и в семье. Многие мужчины говорят: «Почему жена меня не слушается?» Да потому что ты ее недостаточно любишь! Если бы ты ее любил, не она и не ты не выясняли бы, кто кого слушается, а вдвоем делали общее дело.
Так и в монастыре. Мы все вместе служим нашему общему делу. Ведь и преподобный Сергий Радонежский сам первый исполнял все монастырские послушания.
— Некоторые думают, что в монастырь люди уходят грехи искупать — они сознательно идут «пахать», работать на износ, чтобы за эти страдания получить Царство Небесное. Другие считают, что современному монаху и интернет не мешает, и сотовый телефон, то есть монашество тоже превращается в своеобразное развлечение. Кто прав?
— В монастырь идут не работать и не развлекаться, а любить и трудиться. Любить Бога, любить ближнего и подчинять свою свободу этой любви во всем — будь то богослужение, помощь ближнему или социальное служение. А сама по себе трудовая активность, равно как и развлечение, монашеству абсолютно чужды. Они вообще чужды христианскому мировоззрению.
Досуг по-монастырски
— А вообще в монастыре есть аналог досуга? Во что преображается развлечение в монастыре?Вряд ли кто-то скажет, что изо дня в день мыть пол в трапезной — приятное развлечение, но и не такая уж трудная работа. Вот когда мы летом выезжаем на сенокос, это действительно тяжелый труд. Особенно для мужчин — монастырь-то женский, мужчин мало. И все-таки это самое лучшее время в монастырском году. Когда я первый раз поехал на сенокос, одна монахиня сказала: «Это наше самое любимое занятие». Я тогда еще подумал: «Ну, да, конечно! Рассказывай!». А на следующий год вспомнил ее слова и подумал: «А ведь она была совершенно права».
— Почему?
— Тут тысячи факторов. И погода, и природа, и смена обстановки, и общее дело, и всякие мелочи — вроде речки, в которой можно искупаться. И просто удовольствие от необычного труда. Конечно, если эту работу сделать регулярной, то ощущения такой радости от всего этого не будет…
— Но это все-таки дело, работа. А досуг у нас все же ассоциируется с ее отсутствием. Бывает ли у монаха время без-делия?
— Знаете, вот я приехал в Москву по делам и впервые за долгий промежуток времени отдыхаю. А то обычно я просыпаюсь утром и должен идти на службу. Служба закончилась — исповедь. После исповеди опять куда-то надо идти. Даже если я просто пришел в келью — у меня куча разных дел, которые я должен сделать. Начинаю их делать, а меня морит сон. Чувствую, если не посплю — буду вообще не человек. Засыпаю как мертвый — звонят, стучат: иди, пора. Так и тружусь. Я знаю, что многие люди живут примерно так же — и мужчины, и женщины. Кое-кому приходится еще хуже. У меня-то, по крайней мере, разнообразие, от смены обстановки легче на душе делается. А ведь есть очень однообразная работа — в коровнике, например, или в трапезной.
С другой стороны, в монастыре можно регулярно участвовать в богослужениях. Не всем, конечно, удается — просто физически не получается. Но возможность прийти в храм, помолиться, отдохнуть там телом и душой есть всегда — и это очень ценное преимущество.
А в миру приходит человек домой, включает телевизор, и тут ему говорят: «Пойдем в церковь» — «Куда? Зачем? Я отдыхаю — смотрю телевизор, получаю удовольствие». Но бывает и наоборот — он собрался в церковь, а ему говорят: «Давай телевизор посмотрим». — «Зачем? Его же смотреть страшно. Я лучше в церкви постою, помолюсь».
То есть, различие отношения человека к богослужению — делу для нашего времени довольно непривычному, и сидению у телевизора, к которому все привыкли, базируется на личном опыте.
— Недавно я говорил со священником, который служит заграницей, в маленьком городке. Там богослужение бывает один раз в неделю. Он жалуется — без богослужения скучно. Я изумился. С позиции человека, стоящего в храме, священник исполняет труднейшую работу. А он говорит о ней так, словно его лишили любимого развлечения.
— Но ведь и самый интересный досуг может стать самой тяжелой работой. А служение Литургии — дело хоть и трудное, но одновременно очень возвышающее и вдохновляющее. Отслужишь Литургию, и летишь, как на крыльях. Думаешь: сейчас кучу дел переделаю! Входишь в келью и чувствуешь, все, сил нет, надо чуть-чуть прилечь. А там глядишь — обед проспал. Это типичное состояние после Литургии. Я хорошо понимаю того священника, которому без богослужения «скучно».
— А есть вещи, которые для светского человека являются развлечением, но и монаху не во вред? Скажем, пойти в Ивановскую художественную галерею — это нормально? Или на концерт? Такое в монастыре бывает?
— Бывает. Почему бы и нет?
— Но многие считают, что любой светский культурный досуг для верующего человека «искусителен».
— Если бы это было так, то любая культура была бы для человека губительна. А это неправда. В любом культурном явлении есть добрая составляющая. И для верующего тут вопрос только меры и разумного баланса.
— А светскую литературу в монастыре читают?
— Да.
— С какой целью?
— А с какой целью вообще читают художественную литературу? Один ответит: чтобы отвлечься, попереживать, узнать, кто там кого убил. А другой скажет: чтобы восполнить наше сознание переживанием каких-то элементов реальности, которые нам необходимы. Это как с пищей.
Я на свой компьютер поставил полное собрание Пушкина. Время от времени открываю наугад и читаю. А иногда и не наугад — когда надо что-то вспомнить. Последний раз смотрел, как Пушкин оценивал Чацкого: что его горе не от ума, а, на самом деле, от глупости. По-моему, это очень важно, что Чацкий не умен.
— А зачем вам это?
— Это не функционально, это онтологически. Необходимая составная часть человеческой души.
— Это для Вас форма отдыха? Или подготовка к работе, к общению с прихожанами?
— Это неотторжимо. Все взаимно интегрировано. Когда отец приходит домой и говорит детям: «Давайте выключим телевизор и почитаем что-нибудь хорошее», — он отдыхает или работает? Для чего он это делает? Чтобы дать детям пищу для ума, или чтобы отвлечь их от телевизора, или для чего-то еще? Не знаю. Просто так нужно — это естественно, это нормально для человеческой души.
— Я слышал историю, как один молодой человек попросил у афонского старца совета, какую духовную литературу читать. А тот говорит: «Прочти всего Диккенса».
— Правильно. Это необходимо для душевного созревания человека. Вот вы чашку кофе выпили — вы же не спрашиваете, сколько там кальция, натрия, углеводов.
— Есть Божия заповедь о седьмом дне — дне покоя. Как ее воспринимать?
— Отдых человеку нужен в любом случае. И не всякий досуг плох. Но помните замечательный эпизод из жития Антония Великого? Когда монахи собрались и стали обсуждать всякие добродетели. А Антоний им сказал: я видел людей, которые имели все эти добродетели, и все они впадали в грехи и ошибки. Что же оберегает человека на правильном пути? Дар рассуждения. Умение поставить все в единую перспективу и понять, когда нужна жесткость, а когда — мягкость, когда — милосердие, а когда — принципиальность, когда — труд, а когда — отдых. Как у Экклезиаста: время спать — и время бодрствовать, время плакать — и время смеяться. Дар рассуждения — это чувство меры. Понятие о мере в христианстве очень глубокое. Выше этого чувства соразмеренности — только безмерная Любовь к Богу. Как говорил знаменитый герой Льюиса — мелкий бес: все, что сверх меры, отец наш сатана приветствует, кроме безмерной любви к нашему Противнику.
Марина БОРИСОВА
http://www.fomacenter.ru/articles/217/
