 |
| Правая.Ru | Священник Димитрий Познанский | 16.09.2006 |
Давно замечено, что те или иные типы религиозного сознания в определенной мере соответствуют тем или иным типам государства. Византийская симфония — это своеобразное отражение халкидонского догмата; в ней церковь и государство соединены по образу соединения взаимопроникающих, но не смешивающихся божественной и человеческой природ Спасителя. Монархический абсолютизм католической Европы определенным образом совпадает с латинским учением о папском примате. Эпоха протестантской реформации сопутствует революции и смене абсолютной монархии демократической республикой. Возникает индивидуалистическое буржуазное общество.
Чтобы лучше понять религиозную проблематику данного явления, обратимся к Писанию. Книга Бытия повествует, что после всемирного потопа, когда «На всей земле был один язык и одно наречие», люди «нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там. (…) И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли. И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать; сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город».
Таким образом, смешение языков и наречий, разделение некогда единого народа на многие, было следствием греховного замысла древнего человечества, каковое, презрев собственную греховность и мысль о необходимости спасения, озаботилось возвеличением собственного имени. Для того, чтобы предотвратить скорую погибель человечества, Бог, до времени, внес в него разобщение. Впоследствии это разобщение было преодолено воплощением Сына Божия, его Крестной Смертью, Воскресением, Вознесением, и ниспосланием Святаго Духа на юную Церковь в День Пятидесятницы. Собственно о преодолении вавилонского разобщения и говорит кондак Пятидесятницы: «Егда снисшед, языки слия, разделяше языки Вышний; егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва, и согласно славим Всесвятаго Духа». Церковь стала той обителью, в которой преодолевается греховная раздробленность, тяготившая человечество на протяжении тысячелетий. Можно с большой долей вероятности предполагать, что еще дохристианские завоеватели, пытаясь объединить мир под своей властью, являли, быть может, сверхсознательное стремление к преодолению этого противоестественного разделения. Поэтому Церковь усматривает премудрый Божественный промысел в том обстоятельстве, что к моменту рождения Спасителя мир был объединен под властью римского императора. Как раз об этом повествует стихира богослужения Рождеству Христову: «Августу единоначальствующу на земли, многоначалие человеков преста; и Тебе вочеловечшуся от Чистыя, многобожие идолов упразднися. Под единым царством мирским гради быша, и во едино владычество Божества языцы вероваша». Впоследствии Церковь положительно решила проблему глобального преодоления раздробленности человечества, осуществив воцерковление римской империи с целью исторического служения Царствию Божию средствами симфонической государственности. Как замечает по этому поводу известный историк Антон Карташов: «Церковь не греховно и преступно, а вдохновенно и убежденно совоплотилась с государством, с империей, во имя покорения Христу всей земной истории, не боясь материальной ее оболочки. Догматически правильное, антимонофизитское вдохновение».
Французский историк Франсуа Тюаль считает, что последним важнейшей причиной отпадения от Церкви Западного патриархата, стало отвержение «Римом святоотеческого учения об Империи, которая является не просто светским административным аппаратом, грубо подчиненным церковным властям, как хотели представить это Папы, но таинственным сотериологическим организмом, активно участвующим в эсхатологической драме как „препятствие приходу антихриста“, „катехон“, „держащий“, о чем говорится во Втором послании апостола Павла к Фессалоникийцам.
Сверхразумность Божественного действия (примат апофатической мистической теологии), духовная и языковая свобода поместных церквей (восходящая к глоссолалиям апостолов в день Пятидесятницы) и учение о сакральной роли Империи и императоров (теория православной симфонии) — вот основные моменты, определяющие специфику Православия в отличие от католицизма, фактически отрицающего эти аспекты христианства».
Протестантизм, будучи крайней степенью развоплощения христианства, и даже крипто-язычеством, по сути, вернул человечество в вавилонское состояние. Европейские нации почти совпадают с государственными субъектами, и национальное, в европейском смысле, государство — прямая противоположность православной империи.
В противоположность имперской симфонии, в государстве буржуазного типа церковь теряет определяющее значение, и, исполняя преимущественно утилитарные функции, превращается в бюро религиозного обслуживания нации. В свою очередь государство теряет сакральное значение, утрачивает мессианские амбиции, и ограничивает свои функции обеспечением конституционных прав граждан, самыми священными из которых становятся неприкосновенность индивида и его частной собственности. Подмена сверхъестественного гуманизмом и вследствие этого все более возрастающая секуляризация неизбежно ведет Европу к апостасии, каковая и была окончательно засвидетельствована отказом ЕС от определения своей цивилизации, в качестве цивилизации христианской.
Указанные процессы не затронули Российскую Империю, где в результате революции установился атеистический коммунистический режим, после падения которого образовалось 15 суверенных государств. В связи с обретением ими суверенитета, и продекларированным некоторыми из этих государств евроинтеграционным курсом, со стороны их руководителей была предпринята попытка из вне перекроить реалии все еще доминирующей в конфессиональном спектре Православной Церкви под утилитарную протестантскую конструкцию. Например, с этой целью украинскими политиками был провозглашен, нелепый с точки зрения православной канонической онтологии, лозунг: «независимому государству — независимую церковь». (Притом, что вся двухтысячелетняя история Церкви свидетельствует, что количество автокефальных юрисдикций отнюдь не тождественно количеству существующих государств, и в тоже время в одном государстве может существовать несколько церквей, как это было в православной Византии или в СССР).
Очевидно, что добиваться церковной автокефалии, одновременно провозглашая секулярную конституцию, как минимум не последовательно. В этой связи социальная концепция Русской Православной Церкви принятая на Соборе 2000 года замечает, что по учению Церкви власть «не вправе абсолютизировать себя, расширяя свои границы до полной автономии от Бога и установленного Им порядка вещей». Поэтому государство отказавшееся от своей исключительной причастности ко Христу, провозглашающее себя светским или поликонфессиональным, не может претендовать на стяжание некоей своей, национальной автокефальной церкви. Непонимание этого факта, будет неизменно проявляться как кощунственное насилие над природой Православной Церкви. Таким образом возникает ситуация, когда по сути апостасийные евроинтеграционные усилия политиков затрагивают церковь таким образом, что этой апостасии пытаются подчинить ее самобытное каноническое устройство.
Европа отошла, и все более отходит от христианства, те же самые процессы происходят в Соединенных штатах Америки, еще до недавнего времени ассоциировавших себя с христианской цивилизацией. Это время прошло. В США полным ходом идут процессы секуляризации. Запрещается употребление христианской символики, запрещается употребление имени Божия и законодательство предельно секуляризовано.
В условиях духовного разложения западных государств, на мировую арену выходит политический ислам, жестко бичуя секулярное сознание общества своей готовностью идти на любые жертвы ради победы в своей борьбе. Сегодня, пока еще раздробленные, исламские силы все чаще заявляют о необходимости взаимной интеграции, а в последствии и объединении всей мусульманской уммы в единый халифат. Еврейский мир в тоже время с не меньшей экспансией прокладывает дорогу своему претенденту на объединение всех народов под своей властью — машиаху, и именно о его победе накануне кончины мира говорит православная эсхатология. При этом, очевидно, что победа эта свершится на фоне полной нежизнеспособности секулярных демократических государственных моделей.
В условиях, когда иудаизм и ислам стоят на позициях завоевания геополитического пространства, а постхристианские государства разлагаются вследствие подмены истинной веры мертвыми идолами гуманизма и либеральной демократии, единственным способом исторического выживания христианства становится воскрешение глобального православного цивилизационного проекта.
Необходимо сознавать, что в контексте православного вероучения никакая иллюзорная и даже реальная экономическая выгода не может играть решающей роли в интеграционных процессах, базирующихся на традиционных ценностях православных народов, населяющих территории некогда православных государств, и государств новообразованных, ранее являвшихся территориями православных стран. Это хорошо понимают идеологи «нового мирового порядка», которые не скрывают своей радости по поводу отказа наших политиков от мессианских идей, и переключения геополитического мышления в направлении голого прагматизма.
В действительности, чистый прагматизм, никогда не был свойственен русскому государству, не смотря на это достигшему, грандиозных размеров и не малой политической мощи. Если мы обратимся, например, к историческому решению Переяславской рады о воссоединении оккупированных Польшей русских территорий, то увидим, что его нельзя рассматривать в свете исключительно экономическо-политической выгоды. В конце концов, был выбор: отречься от Православия, полностью или частично (через принятие католической унии) отказаться от своей вероисповедной самоидентификации, и таким образом органично ассимилироваться в Польском государстве. Однако, с точки зрения подавляющего большинства наших предков, такой выход был совершенно неприемлем, что выразилось в решительном самоопределении: «Волим под Царя восточного, православного».
Едва ли не самой главной проблемой при реализации православного цивилизационного проекта является психология современного общества. Психология нации имеющей самодержавную власть отличается от психологии нации имеющей власть демократическую. В демократии каждый человек ощущает себя собственником некой частицы власти, делегированной им президенту или парламенту. Тогда как православное самодержавие подразумевает, что народ вручает себя в сыновнее подчинение воле Божьей, посредством послушания богопоставленному помазаннику. Понятно, что при такой существенной разнице нравственное и религиозное сознание нации требует много высшего уровня по сравнению с государствами демократического устройства. Однако если присмотреться к нравственному состоянию общества в постсоветских странах, видно, что оно до сих пор на порядок превышает уровень стран со значительным опытом демократии. То же самое подтверждается статистическими опросами, направленными на выяснение уровня религиозности в различных государствах. Разобщенность, взаимоотчуждение, культ денег, тотальное безверие, легализация гомосексуальных браков — все эти реалии современной западной жизни все еще чужды русскому менталитету. Эта благоприятная почва, должна послужить делу возвращения людей в лоно Церкви, что станет основным стимулом для возвращения народного сознания к идеалам православной государственности. Такая государственность — двигатель глобального христианского проекта, в котором она служит не только внутренним потребностям нации, но и делу всемирной духовной миссии.
