 |
| Столетие.Ru | Александр Самоваров | 11.09.2006 |
Как тогда обстояли дела с переустройством?
В относительно тихие 1920-е годы был заключен негласный договор между властью и народом. Власть обязалась действовать в определенных рамках. Людям дали экономическую свободу. Можно было богатеть, нанимать работников, заниматься финансовыми спекуляциями, писать почти честные стихи и прозу, даже создавать частные авиакомпании. Кстати, в те годы именно в частных гражданских авиакомпаниях платили такие хорошие деньги, что из армии летчики стремились уйти в гражданскую авиацию.
Нельзя было лишь бороться против власти и призывать к ее свержению.
Но именно в 1920-е годы большевики заложили фундамент будущего общества. Во-первых, переписали историю. А в школе ее просто перестали преподавать. Существование тысячелетней России зачеркивалось. Детям читали курс обществоведения, в котором рассказывали о классовой борьбе. Вся предыдущая история человечества была объявлена сплошным измывательством над трудящимися, а началом новой и уже правильной истории объявлялась Октябрьская революция. Во-вторых, Россия перестала иметь смысл сама по себе. А значит, не имел смысла и русский народ. Даже Советская Россия рассматривалась не как ценность сама по себе, а как часть мирового революционного движения. Именно в двадцатые годы в психологию русского человека стала вбиваться идея мессианской жертвенности.
Все это было бы даже хорошо, если бы коммунизм не оказался величайшей мистификацией XX века.
Советские люди приучались к мысли, что они лучшие, потому что они первые в ряду строителей коммунизма, а весь прогрессивный мир гордиться ими и надеется на них.
Вроде бы в этом тоже ничего плохого нет. Но только на первый взгляд. Советский человек привыкал жить для кого-то. Ему втолковывали, что живет он только затем, чтобы освободить и сделать счастливым все человечество. Именно результатом этой психологии является во многом и деградация сегодняшних русских людей, которая началась с утраты советских идеалов. Им не за что уцепиться в этой жизни.
Мы приучались смотреть на себя чужими глазами. Если нас хвалят извне, если нами восхищаются, то жизнь удалась. Нам аплодирует мировой пролетариат! Какое счастье! Нас ненавидит мировая буржуазия! Ура!
Но именно так жила элита Советской России. Как они ждали революции в Европе! Как они гнали из нищей страны деньги и золото революционерам всего мира! Они по своей психологии остались подпольщиками. Только теперь они получили плацдарм в России и уже отсюда устраивали мировое подполье.
Но при всей тотальной обработке лишь поколение людей, рожденных в 1915—1925 годах, стали настоящим оплотом КПСС. Все поколения, рожденные до них, еще застали прежнюю жизнь, и знали, что была она вовсе не ужасной, а для кого-то просто замечательной (не обязательно только для буржуев). Поколения, рожденные после них, выросли в ожидании коммунистического рая и материального изобилия, и, не дождавшись обещанного, постепенно разочаровались в социализме.
Когда мы произносим слова «советский человек», то эту разницу в восприятии идеалов коммунизма людьми разного возраста надо учитывать. Эксперимент по уничтожению национального самосознания оказался и разрушительным и неудачным одновременно.
Рассмотрим несколько типов русских людей в 1920-е годы, как это сейчас иногда делают психологи на конкретных примерах.
Всем известны такие русские люди, как Николай Бухарин и Сергей Есенин. У них небольшая разница в возрасте, Бухарин всего на семь лет старше Есенина, с некоторой скидкой можно сказать, что они ровесники. Бухарин был одним из творцов революции, Есенин ее поддержал. Но они были антиподами. И вовсе не потому, что один написал: «Пролетарское принуждение во всех его формах, начиная от расстрелов…является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи». А другой в одном из проникновенных стихотворений написал, что он тем и хорош, что «не стрелял несчастных по темницам».
Бухарин, рубаха-парень, но при этом широко мыслящий человек, был из той категории русских, которые очень легко склонялись к ненависти в отношении собственного народа. Если бы он не стал большевиком, то стал бы католическим священником или вступил бы в секту сатанистов; он в детстве считал себя рожденным от антихриста. Есть такая разновидность русских людей, которые всегда будут против своего же народа, и будут ненавидеть русскость, как ненавидел ее Бухарин в стихах Есенина.
Таким, как Бухарин, не обязательно нужна была революция, чтобы стать русофобом.
Есенин — один из самых умнейших и проницательных русских людей ХХ века. Но в нем любовь к России так же бессознательна, как ненависть к ней Бухарина.
Есенина в верхах большевистской партии поначалу считали почти своим. Он внес лепту в дело революции, писал богохульные стихи, был против белых, выступал за революционные поиски в искусстве. Он писал о трудах Маркса, что ни при какой погоде книг этих не читал, но в то же время славил большевистских вождей и почитал марксизм новой религией.
Но прежде всего он любил Россию, а не пролетарскую революцию.
Тем более что симпатии его все-таки были на стороне крестьян.
Есенин — это пример для понимания того, как человек может увлекаться какими угодно теориями, в том числе и отрицающими ценность национального, но его русское «я» все равно будет на первом месте. В годы, когда из человеческого материала с помощью расстрелов создавали нового человека, у него почти в каждом стихотворении присутствала Россия. Его имя знал всякий, кто умел читать. И дело не только в гениальности. Он сам, не понимая этого, стал символом русского сопротивления.
Такие, как Бухарин, ненавидели бы Россию при любом раскладе сил, такие как Есенин, при любом раскладе ее любили. Сознание этих психологических типов изменить невозможно. Но было море других людей, подверженных влиянию с самых разных сторон. У Есенина есть поэма «Страна негодяев». Грех не вспомнить о ней. В поэме противоборствуют еврей Чекистов и русский повстанец, который стал грабителем Номах (то есть Махно), и есть маловразумительный персонаж Замарашкин, который служит Чекистову, но сочувствует Номаху. Чекистов откровенно издевается над Замарашкиным., он говорит:
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячу лет,
Потому что…
Потому что хочу в уборную
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божии
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
Ха-ха!
Что скажешь, Замарашкин?
Ну?
Или тебе обидно,
Что ругают твою страну?
Бедный, бедный Замарашкин…
Как говорил Гегель, проза это анализ, а поэзия — синтез. Хорошая поэзия многомерна. Для Есенина очевидно, что люди, уничтожавшие историческую Россию, взамен храмов хотели всего лишь комфорта. В исторической России им было плохо, вне зависимости от того, кем они были по национальности и социальному происхождению — от русских и кавказцев до евреев и латышей. И они взялись ее перестраивать для большинства, которое эта Россия вполне устраивала.
Людей, которые ненавидели бы Россию в 1917 году, было очень немного, намного меньше, чем антисоветчиков в конце 1980-х годов. Но они смогли навязать свою волю и стали разрушать ненавидимую ими страну.
Разрушать в первую очередь не то, что было на улице, те же церкви, а то, что было в душах.
А Россия в значительной степени была представлена Замарашкиными. Они вроде бы служат тем, кто уничтожает их родину и открыто издевается над ними самими. Но Замарашкин человечек маленький. Он переживет и Троцкого с Бухариным, помня, хотя и с трудом, что он русский, переживет Сталина, Хрущева, Брежнева, Горбачева, Ельцина и будет жить столько, сколько будет существовать Россия. В этом и непобедимость маленького человека. Он — закрытая система, и не принимает особо близко к сердцу ни марксизм, ни либерализм. Главная его заслуга в том, что он плодится.
Глупо было бы относить к Замарашкиным только маленьких неизвестных людей. Вот великий певец Федор Шаляпин. Читаешь его книгу «Маска и душа» и диву даешься: ну как же можно при таком таланте и уме быть таким простым?
Шаляпин с уважением вспоминает о Ленине, о своей встрече с ним. У Ленина он что-то просил для театра. И у Троцкого просил, а тот отказал ему. И сцена эта описана мастерски, так и видишь позера Троцкого. Но Шаляпин и к Троцкому с уважением. И к Буденному с Ворошиловым его возили песни петь за закуску и выпивку. И о них он пишет с уважением. И понять Шаляпина можно. Власть имеет огромную притягательную силу, тем более для тщеславных людей из мира искусства.
А о коммунистических людишках помельче Шаляпин пишет уже без уважения, но очень откровенно. Вот описывает, как пьянствовали у него на квартире комиссары и среди них бывший лабазник, некий Куклин. И этот Куклин заявляет, что «кроме пролетариев ничего не должно существовать, а ежели существует, то существовать это должно для пролетариев. И каждые пять минут повторял: «Вот вы, актеришки, вот вы для пролетариев сделали что-нибудь али не сделали?…Да что ты (это он Шаляпину) понимаешь в пролетариате?»
Я долгое время не мог понять, что заставляло Федора Ивановича писать об этом?
А понять это можно только в том случае, если в душе своей Шаляпин был Замаршкиным, который в своем холуйстве перед красными не видит ничего особенного.
Но есть и объективные обстоятельства. Захочешь кушать, пойдешь не только петь перед Буденным, но и спляшешь ему. Но писать про то, как над тобой издевались, и не понимать, о чем ты пишешь, может только в каком-то отношении очень ничтожный человек. Каким, видно, и был Шаляпин при всем своем таланте.
Но с точки зрения историка его зарисовки очень важны. Тут все интересно. И даже этот неведомый лабазник Куклин более интересен, чем Шаляпин. Как он, лабазник, проникся пролетарским мессианским чувством! Чувством избранности. С ним рядом и Шаляпин никто!
Куда хуже приходится людям независимым по духу своему. Как только уничтожаются традиционные ценности и понятия о добре и зле, возникает ядовитая среда, в которой жить тяжко всем, — и рабам и правителям. Именно мыслящий человек становится основным объектом для экспериментов в СССР. Потому что без мыслящих людей обществом управлять невозможно.
С 1920-х годов и начинает формироваться то учение, что получило название марксизм-ленинизм. Тут есть тонкость. Свободное чтение Маркса, Энгельса и даже Ленина вне определенной системы приведет к тому, что у мыслящего человека появятся вопросы, которые в рамках марксизма разрешить нельзя. Эти вопросы нужны упредить, выстроить из всего наследия классиков стройную систему взглядов, которой у этих мыслителей на самом деле не было. Что и было мастерски седлано тогдашними теоретиками.
…Сторонники большевиков сколько угодно долго могут говорить о замечательных деяниях марксистов, но отрицать их стремление уничтожить национальное самосознание людей и заменить его классовым самосознанием невозможно. Ибо это и есть одна из основных целей большевиков. Да и как это можно отрицать, если большевики писали об этом книги и учебники, по которым учили детей и студентов, если идеями пролетарского интернационализма были напичканы статьи в газетах, а слова о классовом сознании трудящихся встречались в официальной прессе в миллион раз чаще, чем слова о святой и православной Руси в прессе дореволюционной.
Ставился эксперимент над всеми народами, входившими в состав СССР по выведению породы человека наднационального. А в итоге случилось вот что: люди с психологическим типом Бухарина стали советскими людьми, люди с психологией Есенина остались русскими. И «замарашкины» остались русскими, от них вся эта марксистская шелуха отлетела в одну секунду, когда пришло время. Вывод прост. Даже такая всеохватывающая система переделки человека, которую сформировали большевики, не смогла уничтожить Россию и переделать русских в советских. Поэтому очевидно, что и слабенькие попытки преобразователей-либералов вывести новую породу россиян обречена на поражение. После пятнадцати лет их экпериментов рускости в нынешних русских больше во много раз, чем было в 1991 году.
