Только «мы» и только вместе

Что сказать? Проблема, описанная в статье Виктории Васильевой «Мы в ответе за тех, кого оттолкнули», действительно наболевшая. Но далеко не новая для нас. С подобными нареканиями на устроение приходской жизни мы сталкиваемся, увы, нередко. Иногда они совершенно оправданы, иногда — вопиюще несправедливы, а чаще всего истина находится «где-то посередине». Есть один досадный перекос в обсуждении данной темы: об «отталкивающем» говорят, как правило, либо те, кого оттолкнули, либо те, на чьих глазах это произошло. Но на все «отталкивающее» есть взгляд и изнутри, со стороны алтаря. Это взгляд священника.

Обычно людям кажется, что они в храме — посетители, а «хозяин» здесь настоятель. И именно он определяет, как и чему здесь быть. Это — идеальный порядок. Но установить его удается далеко не сразу. Ведь приход и его жизнь — не только правильная организация богослужения, не только живая проповедь, обращенная к современному слушателю, доходящая до его сердца. И не только свечной ящик с хорошим выбором книг и икон. Не только чистота и порядок в храме. Приход — это семья, в которой настоятель — отец, а прихожане — дети. И складывается она постепенно, порой — мучительно трудно. Нелегко приходится всем — и пастырю, и пастве — уже существующей или только потенциальной. Сложности, с которыми сталкивается приходящий в храм человек, известны, о некоторых из них и сказано в тексте «Мы в ответе за тех…». Но известны ли сложности, выпадающие на долю священника? Вряд ли.

Полагаю, что нет нужды говорить о том, в чем заключаются его внешние труды, как непросто дается управление административной, хозяйственной, финансовой сторонами деятельности прихода. Скажем лишь об «огорчениях» общения с народом, который может стать, но еще не стал или стал лишь отчасти Божиим.

Все, о чем пишет Виктория Васильева, знакомо. Это горькие плоды утраты нашими согражданами культуры как церковной, так и просто общечеловеческой. Но было бы ошибкой во всех случаях считать виновником появления таких плодов на церковной ниве пастыря. Он в данном случае чаще всего тоже — жертва.

Почему? Можно объяснить, а можно просто привести ряд примеров «с другой стороны»: они красноречивее объяснений.

Что чувствует священник, назначенный на приход в глубинку, когда, выйдя из Царских врат к народу с пасхальным приветствием «Христос воскресе!» он сталкивается с недоуменным молчанием? Но тут есть все же утешение, можно без большого труда научить за какое-то время людей, что отвечать полагается «Воистину воскресе!».

А если это храм в центре города — нашего города, открытый уже на протяжении нескольких десятилетий, и в нем во время чтения Великого покаянного канона, что-то не поделив, буквально дерутся две «захожанки»? Что чувствует настоятель, когда только спели «Помощник и Покровитель» и он уже возгласил: «Откуда начну плакати…», а тут — такое? Впору только и начинать — отсюда «плакати».

А когда священник идет по храму с каждением и почти никому не приходит в голову отступить в сторону и пропустить его, и вся надежда лишь на пономаря, в полном смысле слова рассекающего людскую массу? Или когда он дает народу после литургии крест, и в это же самое время начинается в храме какое-то бурление, общение между людьми, в воздухе повисает непрекращающийся гул?

Выходит, скажем, священник во время Великого входа с потиром и дискосом на амвон, возглашает: «Великого Господина и Отца нашего…», и помимо воли видит краем глаза, как кто-то продирается сквозь ряды склонивших головы людей к центральному подсвечнику, чтобы обязательно поставить свечу «к празднику». Разве это не «вторжение в совершенно интимный момент» — его момент, священника, не говоря уже о других, погруженных в молитву людях?

Дети в храме… Плох тот священник, который не понимает слов Спасителя: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне (Мф. 19, 14). Но что делать, например, если ребенок плачет на Евхаристическом каноне, отвлекая от молитвы всех, присутствующих на литургии, или кричит во время проповеди так, что только его и слышно? Или забирается на солею и бегает по ней? Деликатно просить родителей последить за своим чадом? — Безусловно, так. Но как и служить, и просить одновременно?

Что касается одежды, тут вообще — «дело тонкое». Нельзя гнать из храма или не допускать до Причастия девушку в брюках и без платка на голове. Да, надо терпеливо ждать и при удобном случае «подсказать»: как надо выглядеть христианке, пришедшей в храм. А вот мужчине в шортах указать на неподобающий его вид нужно. Так же как и женщине, которая решила помолиться в таком «наряде», в каком и дома ходить — признак нецеломудрия.

Буквально на днях: всенощная, в боковом приделе идет исповедь, рядом с аналоем несколько мальчишеских фигур. Одна, принадлежащая подростку лет шестнадцати, облачена только в трусы и туфли. Больше на ней ничего нет. И что же? Цель посещения храма благая — узнать, что нужно для Крещения. Только вот незадача: вид у него такой, что сразу можно и в купель погружать, ничего уже с него не «совлачая».

Множество есть еще деталей, способных обогатить, расцветить всеми красками нарисованную здесь картину. Испачканные губной помадой иконы, женщина, догоняющая после службы уже выходящего из храма священника с требованием: «Помажьте меня!» (и что ей объяснения о том, что главное — присутствие на службе, что нехорошо, не богоугодно так потребительски и даже властительски обращаться с носителем священного сана — все бесполезно!), стучащийся в диаконскую дверь с какой-то просьбой «человек с улицы"… И такое расхожее обращение к священнику, если он еще не стар: «Молодой человек…».

Все это мелочи, мелочи бескультурья — церковного и общечеловеческого. Но как же от них устаешь! Как же они отталкивают! Да, учить людей — забота пастыря. Но учение — сложный процесс. И одному лишь священнику его осуществление не под силу, это — опыт. Нужны люди, готовые помогать. Люди, которые могут и доброжелательно, без тени осуждения намекнуть кому-то на несообразность его «туалета», и проводить расшалившегося ребенка вместе с его мамой в притвор или в придел, где он никому не помешает, и вежливо объяснить ярко накрашенной женщине, почему надо сначала стереть с губ помаду, а уже потом подходить к Чаше. И, наоборот: остановить какую-нибудь «ревнительницу благочестия», которая кого-то пихает локтем в бок за несвоевременный поклон, и погасить разгорающийся конфликт, и вообще — умерить чье-то неуместное проявление «акривии» по отношению к таким еще немощным, так мало еще знающим о Православии православным.

Только вот что важно: чтобы эти люди знали церковную жизнь хорошо, изнутри, чтобы сами они все делали «правильно» и «праведно» и были способны научить «правильности» и «праведности» других. Лично для меня самое отрадное в тексте Виктории Васильевой — слово «мы»: оно внушает надежду. Я думаю, что и она еще только стоит на пути к своему собственному воцерковлению. Но готовность воспринимать жизнь Церкви как нашу общую жизнь — это уже очень много. И я, священник, от всего сердца прошу ее и тех, чьи мысли и чувства нашли выражения в ее публикации: приходите и «вживайтесь» в эту жизнь, помогайте нам, пастырям Церкви Христовой. И вместе нам удастся сделать очень много.

http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/01church/20 060 907.html