Вечерний Минск | Раиса Одынец | 07.09.2006 |
С тех пор утекло много воды, но, приезжая в Дивеево, я всегда чего-то жду. На сей раз, помимо всего прочего, меня поразил дивеевский странник. Перед отъездом в Минск, решив окунуться в чудотворных источниках, направилась к ближайшему, названному в честь первой игумении Серафимо-Дивеевского монастыря матушки Александры. Заняв очередь в купальню, присела на бревнышко. Дивеевский странник, как про себя я его назвала, оказался рядом.
— Отрадно, — произнес он, — что сейчас в монастыри стекается народ для очищения и получения добрых советов. Монашество — сокровенная, благодатная молитвенная жизнь. Но и человеческий труд здесь тоже необходим…
— Вы работаете? — полюбопытствовала я.
Моложавый по виду сосед внимательно посмотрел на меня. Увидев открытый, добрый взгляд, по-детски доверчивые, ясные глаза, я утонула в этой чистоте.
— Пошел одиннадцатый год, как я подвизаюсь в Дивеево, — ответил он.
Разговорившись узнала, что зовут дивеевского странника Николай Кузин. Родился он в Нижегородской области. С четырех лет бабушка Дарья и мама Александра, которая, по словам сына, из жалости не могла даже муху убить, вели его по дороге добра.
— Я с десяти лет стал сочинять духовные стихи, — пояснил новый знакомый. — Теперь их у меня много. Хотите, почитаю?
Люди едут с верою сюда,
Здесь дух Святого Серафима,
И тут он будет вечно, навсегда!
— А что вы делаете? — интересуюсь.
— Все, что необходимо монастырю, — отвечает Николай.
— А живете где?
— На улице Бекмешова у одинокой бабушки Нины. Помогаю ей по хозяйству. В свободное время пишу стихи, такие, как это:
Дивеево! От слова диво,
А сколько смысла в нем заключено:
И те просторные, широкие поля,
И многоцветье трав,
И небо, что встречается с лугами.
Источники здесь бьют серебряной струей,
И Матерь Божия ступает здесь ногой.
Достав ручку и клочок бумаги, я стала записывать исповедь Николая. Понаблюдав за мной, он неожиданно сказал: «Вы — журналистка». И заручившись, что я вышлю ему публикацию, открыл, что до этого был трудником во многих российских монастырях. Даже на Карповке, в Санкт Петербурге…
— Не поверите, — улыбнулся Николай, — но, занимаясь ремонтом иконной мастерской, за слоем старой штукатурки мы с товарищами нашли три мозаичные иконы. Одна из них была Георгия Победоносца, две — Божией Матери. Американцы сулили за них 359 тысяч долларов, но мы передали реликвии монастырю. По всему было видно, что в трудные времена насельники обители спрятали их в нишах и заштукатурили. По промыслу Божьему открыли святыни именно мы.
С интересом слушала я рассказ Николая, а когда он сообщил, что встречался со многими знаменитыми старцами, в том числе Иеронимом Санаксарским, весьма пожалела о том, что не взяла с собой на источник диктофон.
— Каким был при жизни старец Иероним? — поинтересовалась я.
— Мудрым и простым, — ответил мой собеседник. — Как-то, дня за три до Пасхи, пошел я в Санаксарском мужском монастыре на источник, а старец Иероним с келейником Амвросием уже там. Увидел он меня, подозвал и говорит: «Николай, зачерпни водички и полей мне на ноги». Я с радостью выполнил это. «Не ленись, — сказал мне прозорливец, — трудом спасешься…» Вскоре старца не стало. Под впечатлением я написал стихотворение «О, дивный старец Иероним, зачем ушел так рано ты…» Хотите, почитаю?
Выслушав еще одно лирическое откровение, окунувшись трижды в благодатном источнике, я вынуждена была удалиться. Но в душе моей еще долго звучал голос дивеевского странника. Человека с чистой, открытой душой.