 |
| Интерфакс-Религия | Игорь Коновалов | 06.09.2006 |
Колокольня с колоколами — это как радиомачта или Останкинская телебашня. Она звоном своих колоколов передает окружающим, что происходит сейчас в храме. Двенадцать ударов в начале евхаристического канона призывают оставить всякое дело и обратиться к Богу, молитве, девять ударов — песнь Богородицы на всенощной и так далее. Мы благовествуем, рассказывая всем вокруг, что происходит сейчас в храме, средоточии жизни всего православного человека.
Когда в советские годы колокола снимали с закрываемых церквей, считалось, что это такое же церковное имущество, как оконные решетки или паникадила, хотя на самом деле колокол всегда был освященным имуществом церкви. И советская власть, и турецкое правительство в XV веке, как всякая богоборческая власть, запрещали колокола, уничтожали их, хотя на то не было никаких причин, и экономическими нуждами объяснить их снятие было невозможно. Поэтому в колоколах наша Церковь, да и вообще русская культура, понесли самые большие потери.
— Вы стояли у самых истоков восстановления традиций колокольного звона в современной России. Каковыми Вам видятся итоги этих последних 15−20 лет в плане возрождения у нас звонарного искусства?
— Пока, конечно, очень рано подводить итоги, минувшие 18 лет — это слишком маленький срок, а быстрыми темпами реконструировать полностью утраченное звонарное мастерство невозможно. Самым важным результатом этих лет, на мой взгляд, является уже то, что нам удалось наметить основные пути деятельности по возрождению колокольного звона — сбору информации о способах звона, его исполнении, архитектуре звонниц, истории колоколов, звонарских попевок. Нам приходится восстанавливать абсолютно все моменты нашей нынешней деятельности.
Ведь у нас в России новые колокола серийно начали отливать для Русской православной церкви только в год тысячелетия крещения Руси. До этого же церкви могли использовать лишь какие-то сохранившиеся старинные колокола. Именно так были возрождены, например, звоны Свято-Данилова монастыря, Елоховского собора, Оптиной пустыни — для пополнения их колоколен находились полуразрушенные храмы, где на звонницах висело один-два колокола.
Конечно, очень неудачными были первые опыты производства колоколов, когда заводы поставляли, как мы говорили тогда, эдакие «колоколообразные отливки желтого цвета» — из-за слишком большого содержания цветных металлов. С другой стороны, тогда, в самом начале, раздавались призывы отказаться от прежней традиции и правил и отливать колокола по новым рецептам. И с такими предложениями люди выходили, даже не изучив науку отливки. В итоге из-за изъянов в технологии колокола у них получались дырявые, эти дырки затирались смесью с опилками, и сверху все это покрывалось бронзовой краской. В результате звучали такие колокола хуже рынды (морской колокол — «ИФ»). А некоторые производства до сих пор во главу угла ставят только внешний вид колокола, обращая внимание на всевозможные отполированные орнаменты и надписи на его стенках, а относительно звука при этом придерживаются логики «какой, мол, Бог даст звук, таков он и будет».
В то же время за эти годы многие предприятия по отливке колоколов, конечно, продвинулись вперед. К примеру, один из воронежских заводов, стартовав от «желтых колоколообразных отливок» и пройдя стадию колоколов среднего качества, теперь уже предлагает отливки по старинным обмерам династий Моториных, Мажухиных. Постепенно при производстве колоколов стал повторяться и прежний обертональный ряд, букет призвуков в дополнение к основному звуку. В принципе уже сейчас можно констатировать, что звучание хороших старых русских колоколов некоторым отечественным заводам повторить удалось. Правда, речь здесь может идти лишь о средних колоколах — благовестников ни на тысячу, ни на две тысячи пудов, по старым обмерам, мы еще не отливали. Сделали, правда, два восьмисотпудовика — на Соловки и Валаам. Удается также постепенно восстанавливать по старым чертежам инструментальные профили — чертежи разрезов стенок колокола, от которых, равно как и от состава металла, зависит его звучание.
— Сейчас в России находится делегация из Гарвардского университета, которая выбирает завод для отливки аналога находящихся в Гарварде колоколов Свято-Данилова монастыря. Можно ли ожидать скорого возвращения даниловских колоколов на свое исконное место?
— В Москву действительно приехала представительная делегация Гарвардского университета, выдающиеся ученые, музыканты, включая звонаря, который звонит на этих колоколах в Гарварде. Они хотят выбрать лучшее производство для отливки копии подбора даниловских колоколов, висящих с 1930-х годов на специально построенной для них колокольне при студенческом общежитии. Эта башня, кстати, издалека даже напоминает колокольню московской Даниловской обители. Сами колокола обычно звонят в Гарварде на большие праздники, например, на католическое Рожество, а также во время футбольных матчей с участием университетской сборной.
Русская православная церковь признает, что эти колокола Свято-Данилова монастыря находятся в Гарварде законно и что таким образом они были спасены от переплавки. Как скоро университетская делегация выберет устраивающее ее производство по отливке аналога, предположить трудно, но американцев следует, конечно, поблагодарить как за то, что они сохранили наши колокола, так и за понимание, что даниловский подбор должен занять свое место в древнейшей московской обители. В этом случае в Москву вернется один из самых лучших и единственный полностью сохранившийся дореволюционный московский колокольный подбор в количестве 18 старинных колоколов, самый старый из которых был отлит еще в конце XVII века и пожертвован в Данилов монастырь царем Федором Алексеевичем, старшим братом Петра Великого. Ведь в первопрестольной нет ни одного полностью сохранившегося от прежних времен колокольного подбора, в отличие, к примеру, от Ростова Великого, на звоннице которого подбор уцелел буквально чудом. Сегодня, кстати, живы еще те москвичи, которые слышали звоны этого даниловского подбора. А вот последний русский звонарь, который звонил в эти колокола, Михаил Иванович Макаров, скончался в прошлом году в возрасте почти 100 лет.
Гарвардцы хотят, чтобы этот кусочек русской музыкальной культуры все-таки был бы у них воспроизведен. Я на недавнем совещании с ними высказал мысль, что воспроизводить надо досконально, делать абсолютно точные копии, несмотря на то, что некоторые колокола в даниловском подборе не совсем удачно сочетаются друг с другом. Ведь многие старинные иконы тоже могут показаться не совсем «точными» с точки зрения классической живописи, но это — исторический образ, вошедший в века. Даниловские колокола в Гарварде — точно такой же образ, поэтому важно сделать их копию безо всяких поправок и улучшений.
— Вы принимали участие в недавнем освящении русского православного храма Живоначальной Троицы в Северной Корее, первым испытали специально отлитые и привезенные в Пхеньян из России колокола. Их звучание оправдало в итоге Ваши ожидания?
— Колокола для пхеньянского храма мы отливали по чертежам XVII — начала XVIII века, пойдя по пути скрупулезного копирования профилей лучших старинных колоколов. Это тщательное следование старым чертежам и определило в итоге замечательное звучание колоколов для Троицкого храма в Пхеньяне, что было отмечено буквально всеми — и корейцами, и нашими. Сотрудники российского посольства благодарили нас за эти колокола со слезами на глазах, помню, всеобщей радости просто не было конца. Теперь у русского храма в Северной Корее есть прекрасный подбор из восьми колоколов, это скорее средний по возможному количеству звон. Сейчас пхеньянский подбор возглавляет колокол в 800 килограмм. По идее, главный колокол там должен быть весом в 1300 килограмм, но, к сожалению, в этот раз не получилось отлить именно такой, и мы надеемся, еще возникнет возможность дополнить эту звонницу необходимым по размерам крупным колоколом.
Когда я звонил на колокольне Троицкого храма почти в центре Пхеньяна, все корейцы, проходящие мимо, обращали на звон внимание, поворачивали головы в сторону церкви. Конечно, и архитектура русского храма сама по себе весьма непривычна для Кореи: две золотые главки над синими кровлями, светло-розовые, терракотовые стены. В ходе визита в Северную Корею мы посещали тамошние протестантские, католические, буддийские храмы — и нигде не видели колоколов. А наш православный храм оказался сразу наполнен всей полнотой богослужения. Пхеньян обрел, наверное, самый роскошный из храмов, которые там есть, — русский храм Святой Троицы.
— В старой Москве была традиция перед пасхальным крестным ходом всем храмам начинать звонить в порядке очередности, начиная от главного колокола Кремля, на колокольне Ивана Великого. Для современной столицы эта традиция утрачена безвозвратно, или есть какие-то шансы на ее возрождение?
— Ну, в какой-то степени, конечно, мы, звонари московских храмов, друг друга слышим. Но, к сожалению, очень многие церкви со своими колокольнями в Центральном административном округе Москвы безвозвратно утеряны. И масштаб колоколов уже не тот, что прежде. Если раньше, допустим, на колокольне храма Успения Богородицы в Казачьем висел колокол в триста пудов, пятитонник, то сейчас там висит колокол хорошо, если килограмм в 250. Высота московской застройки, конечно, тоже влияет на слышимость церковного звона. Ведь когда-то большой Успенский колокол Московского Кремля было слышно в безветренную пасхальную ночь в районе нынешних Мытищ. Конечно, мы можем и сейчас «разогнать» колокол, но ведь где «разогнать» — там и разбить. Москву мы все равно не перекричим, а колокол потеряем. Хотя, конечно, традицию пасхальных звонов, такую очередность в благовесте было бы очень хорошо возрождать и соблюдать, о необходимости придерживаться такого порядка говорил святитель Филарет, митрополит Московский, мощи которого покоятся у нас, в храме Христа Спасителя. Зато сегодня у нас уже возобновлена традиция викториальных звонов — ежегодно во время Московского пасхального фестиваля, самого крупного форума церковных звонарей, и 9 мая по благословению Святейшего Патриарха все храмы Центрального округа ровно в 12 часов дня начинают звонить.
— Развитие самого искусства, манеры колокольного звона сегодня происходит в основном в русле сложившейся веками музыкальной традиции, или есть попытки осовременить устоявшиеся мелодии и звонарные правила?
— Самое опасное на церковной колокольне — это звонарь-ударник, барабанщик. Звонарь тем и отличается от ударника, что слышит не только ритм, но и сам колокол, его биение, его жизнь и, исходя из этого, строит свой звон. А ударники просто выколачивают ритм, колокол у них визжит, свистит, но не поет. Таковых сегодня, к сожалению, можно встретить довольно часто. Кроме того, некоторые люди, известные своей предприимчивостью, начали сегодня выпускать для звонниц так называемые била, или, как они их еще называют, клепала — самые обыкновенные металлофоны, повешенные на колокольню, титановые листы, просверленные в четырех местах. Такой лист гудит низким звуком, и на расстоянии ста метров звук получается все равно что лопатой по корыту, но многие все равно радуются, что в их колокольном подборе получается низкий звук. Если у колокола звук яркий, как огонек, как искра, то это било тлеет, как головешка, звучит тихо по сравнению с колоколами. Эти била, конечно, совершенно никакого отношения к древним одноименным инструментам не имеют. Да и вообще наши предки, прекрасно знавшие била, не стали бы придумывать колокола, не будь в этом нужды.
Сейчас как грибы после дождя при многих храмах стали появляться собственные звонарные школы. В таких школах звонарей готовят за полтора-два месяца, в то время как в нашем центре при храме Христа Спасителя на обучение человека уходит минимум год, и этого времени все равно оказывается мало. Год — это тот минимум, за который человек должен понять, что это за веревки висят и с какой стороны к колоколу подходят. Конечно, такие школы — самая настоящая профанация, когда человек, прочитавший одну-две книги, уже берется учить других, не разбираясь при этом в тонкостях звонарного дела. Его ученики обычно ничего не умеют, смотрят на тебя пустыми глазами и талдычат: а все равно било лучше колокола, оно не ржавеет, его не разбить. В таком случае самый лучший колокол — это вообще башня от танка Т-34: ее и разбить действительно сложно, и ржаветь она не будет.
Впрочем, думаю, при восстановлении нашей Церкви без таких моментов, конечно, не обойтись, и со временем эти издержки роста также будут преодолены.
— Сегодня часто можно встретить утверждения и рассказы о том, что колокольный звон оказывает благотворное, почти лечебное воздействие на человека. Раньше врачи рекомендовали колокольный звон в качестве «лекарства» от душевных расстройств и нервных болезней. Кроме того, распространены представления об отменном здоровье «работников колокола». Как звонарь с двадцатилетним стажем, Вы согласитесь с этим?
— У нас, к сожалению, нет каких-то абсолютно неопровержимых научных данных на этот счет. Я не могу сказать, что нам приносили пробирки с бактериями гриппа и ангины, умершими от колокольного звона. Но с уверенностью я могу заявить следующее: Вы сейчас перед собой видите человека, который в последний раз ОРЗ болел в 1984 году. Ангин, гриппов и температур я не помню уже очень давно, за все эти годы у меня нет ни одного больничного листа. Это притом, что звонарь обязан подниматься на колокольню как правило ежедневно, в любую погоду, в том числе в тридцатиградусный мороз. Конечно, всегда здесь играет роль и самое обыкновенное физическое закаливание, но мы как православные люди должны признать, что в звонарной работе всегда имеет место благодать Господня.
Кроме того, следует вспомнить, что Русь исторически никогда не была основой для зарождения страшных эпидемий — болезни всегда накатывали на нее либо с Востока, либо с Запада, но на самой Руси ни одной эпидемии не зарождалось. Даже эпидемии гриппов, от которых мы все сейчас страдаем, не были в то время зафиксированы. Поэтому вполне можно говорить, что звук тяжелых колоколов оказывает определенное воздействие на микроорганизмы. Не говоря уже о том, что, безусловно, колокольный звон оказывает благотворное влияние на психику человека, снимает стрессы, способствуя даже самому простому моральному восстановлению.
