 |
| Правая.Ru | Александр Елисеев | 29.08.2006 |
В этом мире всегда будет бунт, и всегда найдутся бунтари. Есть люди, в которых едва ли не с рождения преобладает дионисийское начало, связанное с Хаосом. А есть и те, в ком всегда берет верх начало аполлоническое, устремленное к Порядку.
Конечно, в чистом виде «дионисийцы» и «аполлонисты» встречаются не так уж и часто. Большая часть людей живет как бы в некоем равновесии двух начал. Порой оно нарушается, и тогда все общество может либо бесшабашно ударяться в мятеж, либо покорно маршировать единым строем. Но всегда есть два полюса — дионисийский и аполлонический — между которыми происходит борьба.
Как возникли эти полюса — вопрос сложный, ответ здесь надо искать в метафизике. Скорее всего, корни уходят к двум архетипическим фигурам библейской истории — Авелю и Каину. То, древнее и, можно даже сказать, изначальное братоубийство было рассечением человеческого Единства. Первочеловек по-царски соединял в себе разные начала, будучи действительно Всечеловеком. Но потом произошло грехопадение, и начался распад Целого. Он продолжился в потомках Адама, что и привело к изначальному братоубийству, возникновению двух духовных «рас» — аполлонистов и дионисийцев. Авель погиб, не оставив потомства, а потомки Каина были уничтожены волнами Потопа (правда отдельные конспирологи считают, что некоторым удалось выжить), но само архетипическое разделение осталось.
У аполлонических сил порядка часто возникает искушение окончательно и бесповоротно ликвидировать дионисийский полюс, утвердив царство абсолютной гармонии. Но это утопическое стремление, и все попытки, сделанные в этом направлении способны лишь затушевать саму проблему — и то, всего лишь, на время. Рано или поздно, но, казалось бы, вполне спокойные народы «внезапно» взрываются бунтами и, вслед за дионисийцами, устремляются крушить как дворцы, так и хижины. Правда, от революций выигрывают вовсе не дионисийцы, а те силы, которые всего лишь пародируют истинный Порядок. Пример — либеральные государственники, которые поднялись на волне буржуазных революций, но потом эту волну остановили. Они тоже установили свой порядок, однако. на самом деле, он есть, всего лишь замедленный Хаос, который рано или поздно снова вздыбится, причем гораздо более сильной волной.
Ложные аполлонисты обречены воспроизводить Хаос, ибо по природе своей они — дионисийцы. Само же дионисийство неистребимо — до того самого момента, пока продолжается История, пока существует этот мир. Грехопадение невозможно отменить, как невозможно вернуться к единому Адаму (последнее стремление, кстати, характерно для разного рода мондиалистских прожектеров). Но можно попытаться поймать волну Хаоса и развернуть ее в том направлении, которое выгодно силам Порядка. В данном случае как раз будет иметь место пародия на Хаос, а его адепты вольно или невольно выступят в роли ложных дионисийцев.
Силам Традиции необходимо благословить, узаконить и даже структурировать дионисийский уклад, использовав его энергии на благо Империи. Собственно говоря, такой опыт у нашей Империи уже был — вспомнить хотя бы древнее казачество. Оно было силой весьма своенравной, но в целом работавшей на благо Государства. Причем порой казацкая вольница была даже более успешной, в военно-политическом отношении, чем регулярная государственность.
Вот что пишет яркий патриотический публицист Карем Раш: «Россия провела с Турцией более десяти кровопролитных войн. Но при всей военной мощи и ресурсах русским солдатам ни разу после Олега не довелось драться ни под стенами Константинополя, ни в самом городе. А вот объединенный флот Дона и Сечи задолго до Петра не только разгромил наголову линейный флот Оттоманской империи, но донцы и запорожцы не раз наводили ужас на столицу османов и дрались на улицах Стамбула прямо под окнами султанского гарема…»
Сама Сечь представляла собой нечто среднее между кастой, кшатрийской вольницей и рыцарским орденом. Об этом, кстати, много и убедительно писал Роман Багдасаров в своем замечательном исследовании «За порогом». Приведем небольшой отрывок из этого исследования: «Назвавшись „товариществом“ запорожцы подчеркивали свою кшатрийскую принадлежность. В польском войске tovarzystwом считалось исключительно дворянство, служившее в гусарских, панцырных и др. хоругвях… Подобно рыцарским католическим орденам низовое казачество было связано тройными узами общины (societas), веры (religio) и призвания (vocatio), заключавшегося в вечной борьбе против мира сего… Степь для кочевников заменила командорию, „радуты“, „фигуры“ и „могилы“ — сторожевые замки, острова и днепровский лиманы — скиты и монастыри… При избрании Кошевого сичевики охватывали выстроенными по „военным ступеням“ (ср. псаломские степени Царепророка Давида) кругом Покровскую церковь, превращая ее алтарь в духовное средоточие своего упования. Так православное рыцарство воспроизводило превечное и каждый раз новое рождение Эммануила, окруженного воинством Архистратига…»
Если Православное Московское Царство воплощало священный Порядок, то Сечь была воплощением освященного, оформленного Хаоса, в котором центростремительные энергии были направлены, в конечном итоге, на собирание. Можно даже сказать, что речь идет о двух братьях — солидном и домовитом старшем и бесшабашном младшем. Оба они как бы дополняют друг друга. Любопытно, что главная ставка сичевиков именовалась Кошем. А в русских сказках (на это указал В. Карпец) фигурирует некто Кош — как брат царя Кощея. Вот и Сечь выступает как образование, имевшее своим старшим братом Московское Царство. (Тут было бы уместным вставить несколько слов о символизме кошки. Кошка — животное, перешедшее на сторону человека, но при этом отличающееся огромным своенравием. Кошка — «гуляет сама по себе», она вся насыщена хаосом. Тем не менее, этот хаос просветлен и оформлен.)
Надо сказать, что дуализм регулярного государства и нерегулярной вольницы существовал еще и в дохристианский период. Речь идет о так называемом «острове русов», который известен по данным арабских источников. Этот остров (который историки ищут в разных регионах) населяли лихие воины-пираты. Арабы описывают их как суровых, яростных и умелых бойцов. Будучи крайне воинственны, они приучали своих детей к мечу буквально с первых дней жизни. В люльку только что родившегося ребенка отец клал меч и говорил: «Я не оставлю тебе в наследство никакого имущества, и нет у тебя ничего, кроме того, что приобретешь этим мечом». (Ибн-Русте).
Ал-Марвази писал о русах: «Храбрость их и мужество хорошо известны так, что один из них равноценен многим из других народов». Очевидно, что эти русы сыграли огромную роль в становлении самого Русского государства. Сами они жили некоей вольницей, но, как явствует из источников, подчинялись русскому кагану (то есть, князю). Каган считался очень высоким титулом, его могли прилагать к правителю, чья власть была подобной императорскому. Ясно, что таким правителем не мог быть вожак полу-разбойного острова. Очевидно, что речь шла о киевском князе, которому русы всячески помогали. Возможно, от них и произошло само имя нашего народа и нашего государства («поляне, ноне зовомые Русь»). Показательно, что одного из воинов князя Святослава византийский автор Лев Диакон описывает следующим образом: «Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос…». Очень напоминает запорожских казаков — не правда ли?
Вероятно, мы имеем дело с весьма устойчивой дионисийской традицией, которая просуществовала века и была основана на сосуществовании Царства и Сечи, имперского аполлонизма и казачьего дионисийства. Причем последнее было очень тесно связано с морем и его символизмом (остров, морские походы). Это не случайно, ведь воды, вообще, и море, в частности, считаются символом хаоса. (В годы гражданской войны этот дионисийский символизм был воспроизведен в анархизме матросов, столь художественно описанном в разных фильмах и книгах.)
Налицо некоторый символизм. Русское Царство было, по преимуществу, континентальной державой Суши, тогда как казачья вольница оказалось весьма сильно погружено в стихию Моря. И здесь было некоторое взаимодополнение.
Впрочем, если обратить внимание на Сечь, то мы увидим еще один символизм — скотоводческий. «Будучи христианским братством, „Арматное стадо“ возводило себя к евангельскому „малому стаду“ (Лк. 12, 32), а в кошевом атамане, которому вручался тростниковый посох с золоченым яблоком-навершием, видело воплощенный образ Пастыря Доброго. „Мы как стадо без пастуха!“ — уговаривали Богдана Хмельницкого в апреле 1648 г. Кроме главного атамана в Войско входили многочисленные табунщики, скотари и овечьи пастухи — чабаны». (Р. Багдасаров). Опять же налицо некоторый дуализм. Русское царство — держава земледельческая, а Сечь более ориентирована на скотоводство.
Ликвидация Запорожской Сечи была мощным ударом по всему традиционному порядку. Показательно, что она совпала с освобождением дворян от необходимой службы. С одной стороны была уничтожена кшатрийская вольность, в которой все обязаны воевать, с другой — уничтожено тягловое государство, в котором все обязаны служить. Можно сказать, что во второй половине XVIII века (многие называют данный период эпохой «порнократии») и произошел тот самый антитрадиицонный перелом, который закономерно привел страну к 1917 году. Освобожденная от тягла элита стала капитализироваться, приближая революцию. При этом не было уже той среды (Сечь), которая могла бы перехватить революционные энергии и направить их в традиционное русло.
Возрождение традиционной России должно стать и возрождением ее самобытного дионисийского уклада. В какой форме это произойдет — покажет время. Может быть, речь пойдет о некоей военно-казацкой республике, находящейся в составе Империи. А, может быть, русские дионисийцы захотят жить в Мировом Океане, по которому они будут ходить на своих военных судах. Главное — сама готовность к возрождению — как Царства, так и Сечи.
