 |
| Вечерняя Москва | Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл | 24.08.2006 |
«Идите, научите все народы…»
— Владыко, вы впервые в редакции «Вечерней Москвы», хотя отношения, в том числе и деловые, нашей газеты и Русской православной церкви имеют свою долгую историю. Самое крупное наше совместное начинание — это выпуск официального издания Московского Патриархата «Церковный вестник» в качестве вкладки в «Вечерку». Тогда вы принимали самое непосредственное участие в этом проекте. А потому наш первый вопрос вам как коллеге: расскажите об информационной политике Православной церкви. Почему до сих пор так мало программ на радио, нет православного телеканала?Хочу отметить, что и светские издания теперь по-другому подходят к освещению религиозной тематики. Если раньше информация о жизни верующих подавалась в каком-то лубочном духе, то сейчас в СМИ появляется все больше серьезных материалов, в том числе и комментариев, отражающих православный взгляд на актуальные события в нашей стране и в мире. Эти изменения, конечно, не столь масштабны, как хотелось бы, но положительный сдвиг есть.
— А почему у нас так мало священнослужителей, которые готовы выступать перед светской аудиторией — на радио, на ТВ, в прессе? Кроме вас, Владыко, и диакона Андрея Кураева, и назвать еще кого-либо сложно…
— Есть такое понятие — «приход», «церковный приход», то есть место, куда приходят люди. Так повелось исстари, со времен, когда в России была 100-процентная религиозность. Естественно, что у Церкви вне стен храма не было никаких миссионеров, потому что повсюду жили православные верующие, и для них надо было только строить храмы. А священнику в те времена не было нужды выходить на улицу, чтобы кого-то привлечь в храм: достаточно было позвонить в колокол, и все знали, что нужно идти к вечерне или к обедне.
В советское время вне храма священнику вообще нечего было делать. За общественную проповедь, за совершение богослужения вне церковной ограды власти могли запретить ему вообще служить и даже посадить в лагерь. Сегодня никто не запрещает построить храм, но чтобы дом Божий не остался пуст, служители Церкви должны нести людям христианское послание, которое найдет отклик в их сердцах.
В подтверждение этой мысли я всегда привожу один замечательный текст. Евангелие от Матфея кончается словами, с которыми Спаситель обращается к апостолам: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века» Разбирая в семинариях этот текст, мы никогда не акцентировали внимания на слове «идите». Такова была наша многовековая традиция, что идти мы не были научены, народ Божий сам шел в храм, создавая приход.
Но сегодня мы меняем эту традицию: все больше и больше священников идут с проповедью в мир — на предприятия, в армию, в исправительные учреждения, к социально незащищенным людям, участвуют в работе средств массовой информации.
Криминал к приватизации пустили, а Церковь — нет
— Почему, несмотря на поговорку «беден как церковная мышь», в обществе сложилось твердое убеждение, что Церковь у нас очень богата?— Да, легенда о том, что Церковь баснословно богата, что она зарабатывает едва ли не на всем, на чем только можно, что огромные деньги сами плывут ей в руки, очень живуча. Иногда это добросовестное заблуждение малоосведомленных людей, но чаще всего — злонамеренный «черный» пиар ее недругов. Даже в советские времена, когда Церковь вообще была лишена возможности свободно дышать, распространялись небылицы о ее несметных сокровищах.
До сих пор многие убеждены, что величественные и прекрасные храмы, в которых мы служим, являются собственностью Церкви. Увы, это можно сказать о считаных единицах из них. Напомню, что в свое время Церкви запретили участвовать в приватизации.
Получилось так, что всем желающим, включая бывших партаппаратчиков и криминал, можно было, а Церкви — нет. В годы премьерства Михаила Касьянова был издан указ о порядке передачи недвижимости религиозным организациям. Когда я его прочитал, то понял, что никогда ничего нам передано не будет.
— Во время больших церковных праздников мы постоянно видим на телеэкране госчиновников высокого ранга, представителей крупного бизнеса, стоящих в храмах со свечками в руках. Они что, не помогают Церкви?
— Если бы частный бизнес не помогал, то мы сегодня ничего не смогли бы ни построить, ни отреставрировать. Новые храмы возводятся во многом благодаря жертвенной помощи благотворителей — как личной, так и корпоративной. Кроме того, есть люди, которые добровольно приносят в храмы десятину от своих доходов, однако таких немного. Но, опираясь только на благотворительность, Церковь не может планировать свою деятельность. Нам необходимы постоянные источники для финансирования обширных церковных программ, в первую очередь социально ориентированных. Но у Церкви таких источников дохода нет. В этом, конечно, слабость нашего положения.
— А власти вам как-то помогают?
— Из госбюджета по закону это делать запрещено. Только пару лет тому назад в нем появилась строка, предусматривающая финансирование и восстановление памятников архитектуры, находящихся в пользовании религиозных организаций.
На сенсацию не надейтесь — Папа не приедет
— Владыко, за этим столом в редакции присутствуют как православные миряне, так и люди совершенно далекие от Церкви. Есть среди нас и… католики. Вы познакомились с нынешним Папой Бенедиктом XVI, тогда кардиналом Ратцингером, еще в 1974 году, на научно-богословском конгрессе, недавно дважды встречались с ним… Что он за человек? Многие уже заговорили о наступившей оттепели в православно-католических отношениях. Вы можете это подтвердить?— Со стороны Папы Бенедикта XVI проявлена заинтересованность в том, чтобы развивать с Русской православной церковью отношения в первую очередь по тем вопросам, которые сегодня волнуют и православных, и католиков, и весь мир.
Конечно, диалог с Ватиканом, который сегодня идет в сфере богословия и на уровне межцерковных отношений, должен быть восполнен диалогом по животрепещущим проблемам современности.
Если вы на улице спросите людей о догматах, которые разделяют православных и католиков, например, о «проблеме филиокве», то, наверное, мало кто поймет, о чем речь идет. Но людей, несомненно, заинтересует мнение двух Церквей о генной инженерии, о биоэтике, об отношении полов… Руководство Католической и Православной церквей понимают, что настало время для того, чтобы мы попытались совместно сформулировать ответы на вопросы, которые волнуют современного человека.
— Почему, на ваш взгляд, общественное мнение с такой настойчивостью задается вопросом о возможности визита Папы Римского в Россию? Кому это надо? И почему православных неизменно упрекают в косности и нежелании пойти навстречу католикам?
— Давайте уточним, в каких кругах идет об этом разговор.
— В светских.
— Нет, он идет исключительно в журналистских кругах. Никто и никогда в светских кругах мне не задал вопроса о том, приедет или нет Папа Римский, нужно это или не нужно. А вот журналисты действительно на каждой пресс-конференции спрашивают. Их понять можно, потому что приезд Папы в Россию — это мировая сенсация.
Сегодня есть понимание и в Риме, и в Москве, что наша задача — не удовлетворять спрос на сенсацию, а строить такие отношения, которые помогли бы радикально улучшить климат взаимоотношений церковного Востока и церковного Запада. В настоящий момент в повестке дня визит Папы Римского в Россию не значится.
Главное — восстановить церковное единство
— Есть такой анекдот. Попадает православный на необитаемый остров. Через год его находят моряки с проходящего судна и видят, что он жив-здоров, да еще храм построил, да не один, а два. Его спрашивают: «Ты на острове один, зачем тебе две церкви?» Тот отвечает: «Вот в этой я молюсь, а в ту ни ногой — там раскольники…» Можно ли на примере расширения общения с Русской зарубежной церковью говорить, что мы научились умирять расколы?Вот их и нужно решить до того, как будет подписан канонический акт воссоединения.
Конечно, требовать, чтобы Русская зарубежная церковь стала частью Московского Патриархата наравне, допустим, с Орловской епархией, — невозможно. Приходы Зарубежной церкви находятся во многих странах, и ее деятельность, соответственно, регулируется различными законодательствами.
Также сложилась многолетняя традиция автономной церковной жизни. Эту автономию мы договорились инкорпорировать в общую систему воссоединения нашей Церкви — так же, как это сделано с другими Церквами: Украинской, Латвийской, Эстонской и Молдавской.
— А какова судьба наших приходов за границей?
— Пока что все остается на своих местах. Вопросы канонического устроения зарубежных приходов Русской православной церкви будут решаться потом. Сейчас главное — восстановить церковное единство.
— Встречный вопрос. А какова будет судьба приходов Зарубежной церкви на территории России?
— В течение переходного пятилетнего периода они будут находиться в ведении Владыки Евтихия, который сейчас принадлежит Зарубежной церкви, но будет также и епископом единой Русской православной церкви. С канонической точки зрения это, конечно, неправильно: на территории той или иной епархии не должны находиться приходы, не подчиняющиеся местному архиерею. Но надо напомнить, что приходы Зарубежной церкви чаще всего возникали на почве конфликта отдельных священников с местными архиереями. Поэтому теперь необходим переходный период, чтобы можно было адаптироваться к условиям совместной жизни.
Я много раз задавал себе вопрос: что такое антихрист?
— Владыко, вы недавно сказали, что многие годы мы возводили здание нашего общества без фундамента, строили новый Вавилон. А как вы думаете, сейчас мы продолжаем его строить?
— Думаю, что за последнее время произошли очень существенные сдвиги в нашем общественном сознании. Раньше на Пасху в храм приходили небольшая группа верующих и… молодежь. Комсомольцы устраивали во время богослужения танцы, девицы вскарабкивались на плечи своих друзей, короче, превращали все в хулиганскую тусовку. Был и такой способ борьбы с религией. Сегодня атмосфера во время богослужений совершенно другая. Абсолютное большинство прихожан — это люди молодого и среднего возраста, семейные пары с детьми. Когда смотришь в глаза этих людей, то понимаешь, что в России произошли колоссальные перемены. Я очень рад тому, что все больше наших соотечественников стараются мотивировать свои поступки, как в личной, так и в общественной жизни теми истинами, которым учит их религиозная вера. Вот если эта тенденция получит свое развитие, то лицо России изменится радикально.
— Ваше выступление на Х Всемирном Русском Соборе, посвященное теме прав, свобод и ответственности человека, было встречено представителями радикального либерализма очень настороженно. Вы же знали, что ваши слова будут встречены критически… Зачем же пошли на конфликт?
— Конечно, знал… Было ясно, что свидетельство о необходимости соединить идею прав и свобод с идеей нравственной ответственности вызовет отрицательную реакцию у тех, кто вообще не признает абсолютной духовной истины, придерживается идеи антропоцентризма, согласно которой человек — центр мироздания, сам определяющий для себя, что хорошо, а что плохо. И поэтому якобы нет нужды в каком-то нравственном законе, ограничивающем безбрежность индивидуальных свобод. Но если нет запретов и ограничений, то нет и понятия греха. Тогда действительно «все дозволено». Это мировоззрение вполне отвечает нынешней эпохе постмодерна, которая отрицает понятие объективной истины, существующей вне нас, и утверждает плюрализм всех существующих на свете ценностей, идей и взглядов, включая совершенно неприемлемые для нравственной личности. Если идею постмодерна развить и довести до логического предела, то она сомкнется с идеей апокалипсиса.
— При каких условиях может исчезнуть человеческая цивилизация?
— Я много раз задавал себе вопрос, что такое антихрист. С ним мы связываем представление о конце человеческой цивилизации. Антихрист — это персонифицированное зло. Если антихрист будет править миром, то это означает, что зло получило добровольную поддержку абсолютного большинства людей.
Может ли сегодня получить поддержку абсолютного большинства политический лидер, который скажет, что самоубийство — это хорошо, что убийство — тоже неплохо, что педофилия — прекрасно, что разводы — нормально, что воровство — отлично?.. Понятно, что такой политический лидер будет отторгнут людьми.
А почему отторгнут? Потому что люди способны отличать добро от зла. То есть они сохраняют в себе нравственное начало. Ведь нравственность — это способность отличать добро от зла. А если вы говорите о том, что сколько голов, столько умов, что каждый человек может сам вывести для себя, что такое добро и зло, то что мешает ему принять зло за добро, а ложь — за правду?! Например, совсем еще недавно было невозможно себе представить, чтобы общество допустило уравнивание нормальных браков с гомосексуальными. Это казалось совершенно немыслимым. А сегодня в ряде западных стран становится законодательной нормой.
Знаете, что будет следующим шагом? Педофилия. Недавно я прочитал сообщение о том, что в Голландии официально зарегистрирована партия педофилов, которая ставит целью легализацию педофилии. Думаю, что они, к прискорбию, добьются своего.
Но тогда почему бы не возникнуть, например, партии, которая провозгласила бы своей целью повышение качества смерти? Есть понятие качества жизни, будет и понятие качества смерти, комфортного ухода в мир иной. И этому процессу нет конца.
Так вот, когда в сознании людей, воспитанных в философии постмодерна, правда окончательно смешается с ложью и перестанет распознаваться человеком, тогда антихрист и придет. Но если зло восторжествует, если нравственное начало будет уничтожено в душах, то это будет означать конец цивилизации, потому что зло всегда динамично, всегда идет до конца, а его апогеем становится безвозвратное небытие, смерть без воскресения.
Русская церковь долгое время находилась в положении, когда она не могла свободно говорить, ее уделом было молиться о лучших временах, терпеливо переносить испытания и делать все возможное для того, чтобы сохранились основы православной веры в жизни народа, чтобы не прекращалась Божественная литургия, чтобы продолжались исповедь и покаяние людей, чтобы они могли венчаться, крестить детей, собороваться, отпевать сродников…
Кое-кто обвинял нас в том, что мы смирились с конформизмом, господствовавшим в советском обществе, что у нас не хватает мужества для открытого сопротивления. Но мы знаем, что у Церкви всегда хватало мужества и жертвенности, в том числе и готовности к гражданскому неповиновению. Среди наших новомучеников и исповедников были как священнослужители, так и миряне. Они могли бы с легкостью выторговать себе жизнь и свободу, предав свои убеждения, но в застенках и перед казнью они не отказывались от отеческой веры. Никто не вправе бросить Церкви обвинение в отсутствии мужества. Но реальная ситуация в стране требовала, чтобы нашей главной задачей стало хранить веру и Церковь для нынешнего и последующих времен.
Однако если Церковь будет молчать сегодня, то люди ее не поймут. Хотя говорить народу и власти пророческое слово — это всегда опасно, ибо мир гонит пророков и побивает их камнями.
Что касается реакции наших неолибералов на Х Всемирный Русский Собор, состоявшийся в апреле 2006 года, то она свидетельствует о принципиальной и глубокой неправде наших критиков. Я еще не успел закончить свой доклад, ни один документ Собора еще не был распечатан, прочитан и осмыслен, как сразу же после показа по телевидению церемонии открытия нашего форума в неолиберальных СМИ началась форменная идеологическая истерика. Голословные обвинения Церкви, органическое и не подкрепленное аргументами неприятие ее инициатив мне очень напомнили пропагандистские кампании советского периода против Солженицына или Сахарова.
Вместе с тем с некоторыми представителями нашей либеральной мысли мы начинаем договариваться о необходимости совместного осмысления важных проблем, поднятых Собором.
Казалось бы, очевидная вещь — соединить идею прав и свобод человека с темой нравственной ответственности. Но вот вопрос: кто будет определять критерии? Наши недруги упорно навязывают обществу мысль: это Церковь хочет вершить моральный суд над всеми, стать высшей инстанцией по вопросу о правах и свободах. А это значит, пугают они, что страна погружается во мрак клерикализма, что игнорируется многорелигиозный характер нашего общества, ущемляются права неверующих людей и так далее.
Со всей определенностью должен заявить: Церковь меньше всего озабочена тем, чтобы стать судьей над всеми, чтобы диктовать каждому, как ему жить и что ему делать. Критерии бытия, достойного человека, должен определять сам человек. Мы же только утверждаем идею присутствия универсальных нравственных ценностей, практически единых для всех мировых религий, в жизни личности, семьи и общества.
Нам говорят, что это неправильно, так как бытие определяет сознание индивидуума, а культурный, исторический, социальный, политический и иные контексты обуславливают для него то или иное понятие совести. Я отвечаю — нет, это ложная и лукавая посылка. Десять заповедей Моисея — это неизменное и великое нравственное достояние всего рода человеческого, равно близкое всем культурам, всем народам и всем временам.
В детстве я играл в «церковную службу»
— Владыко, а можно личный вопрос? Как вы сами пришли к вере?После революции, когда начались закрытия храмов и монастырей, а потом инспирированный богоборческой властью обновленческий раскол и борьба с ним верных чад Церкви, дед, понятно, скоро оказался на Соловках. Потом его выпустили, но за протест против закрытия монастыря в городе Лукоянове Арзамасской губернии снова посадили. Он провел в тюрьмах, в лагерях и в изгнании около 30 лет. А в его семье оставались семеро родных детей и одна приемная девочка. Господь не дал всей этой семье пропасть. А уже после войны, через десять лет после того, как мой отец стал священником, священный сан принял и дед. Он закончил свою жизнь в 91 год от роду, будучи настоятелем прихода в деревне Уса Степановка в Башкирии. Когда дед стал слепнуть, он приехал к патриарху Алексию I за благословением покинуть приход. И патриарх его благословил уйти на покой, он тогда вернулся домой к бабушке и вскоре скончался. Бабушка была на 5 лет моложе дедушки. А достигнув его возраста, умерла в тот же день — 31 октября.
Мой папа занимал весьма высокую должность на военном заводе в Ленинграде. А через год после моего рождения стал священником. Таким образом, я вырос и был воспитан в семье священника.
У нас была очень хорошая библиотека. В доме были и те книги, которые советские люди получили возможность прочесть только во времена перестройки, — все, что касалось Серебряного века, расцвета русской религиозно-философской мысли, эмигрантские парижские издания. Это сыграло большую роль в осознании и самостоятельном выборе мною жизненного пути. Я даже в детстве играл в «церковную службу».
Атмосфера в семье была очень открытая, были удивительные отношения взаимного уважения и доверия между родителями и детьми. Нас было трое. Сегодня старший брат — профессор Санкт-Петербургской Духовной академии и настоятель Преображенского собора, сестра — педагог, заведует православной гимназией.
— Вы родились в религиозной семье, и это предопределило весь ваш жизненный путь. Вы сделали стремительную карьеру: митрополит, руководитель ключевого Синодального отдела, постоянный член Священного Синода, у вас много административной работы и общественных обязательств, вы известный человек в России и в мире… Понятно, что ваше нынешнее служение очень важно для Церкви, но вы не тоскуете о несостоявшейся судьбе приходского священника?
— Сегодня я уже просто не представляю себе другой жизни. Конечно, когда-то я готовил себя к судьбе приходского священника, но не получилось…
Есть много мест, где я могу чувствовать себя как дома
— Нас как журналистов столичной газеты очень порадовало то, что в прошлом году вы были удостоены знака отличия «За безупречную службу городу Москве — XX лет». Но ведь вы тоже, как многие нынче в Москве, — питерский. Сейчас вы работаете в столице, живете в элитном поселке в Серебряном Бору… Вы чувствуете себя москвичом?— Трудно сказать. Вообще очень трудно забыть Петербург — это город моего детства, юности, зрелости. К сожалению, я редко бываю в Петербурге, разве что на годовщину смерти родителей или на годовщину смерти моего духовного отца митрополита Никодима. Сегодня моя жизнь проходит в Москве, в Смоленске, в Калининграде или за границей. И поскольку примерно равное время я провожу в поездках, в моей епархии и в столице, сказать, что считаю себя только москвичом или только смолянином, я не могу. Конечно, я россиянин. Но у меня нет дома и есть много мест, где я могу чувствовать себя как дома. А в Серебряном Бору — официальная резиденция председателя Отдела внешних церковных связей, в ней я пребываю по должности.
— Шумно там?
— По-разному. Иногда ракеты запускают до трех часов ночи, такие теперь новые русские развлечения.
Мне молодежная субкультура не очень понятна
— Ну, это все о работе, простите, об архипастырском служении… Хотя вы человек открытый для прессы, но о вашей личной жизни все же известно немного. Как вы проводите свободное время? Что читаете, что смотрите по телевизору, что видели из новых художественных фильмов?— По телевизору смотрю в основном информационные блоки на разных каналах и те дискуссионные передачи, которые представляют для меня интерес. На все остальное нет времени. Я очень поздно прихожу с работы. Чтение «для себя» физически невозможно: и без того прочитываю в день около 300 страниц текста. Если к этому добавить еще и Акунина, то будет слишком…
— Но такого писателя тем не менее знаете!
— Знаю. Потому что художественную литературу читаю в отпуске, который у меня очень короткий. Но «Пелагею» и все прочее прочитал. А мой любимый писатель — Достоевский.
— А «Код да Винчи» читали или смотрели экранизацию?
— Не читал и не смотрел принципиально. Я не хочу, чтобы на оскорблении моего религиозного чувства не уважаемые мною люди зарабатывали деньги. А что касается театра, то в свое время я очень его любил. Но сейчас понимаю так, что если приду и сяду в рясе, то буду своим присутствием отвлекать кого-то от спектакля, и поэтому очень редко это делаю.
— Как вы относитесь к тому, что рок-музыка проникает во все?
— В церковную музыку рок не проникает, и я думаю, что не будет проникать, так как церковная культура является достаточно ярко выраженной и самодостаточной субкультурой, имеющей свою собственную ценность. Не думаю, что нужно разрушать эту особую церковную субкультуру, потому что она дорога абсолютному большинству верующих людей.
Но и массовая субкультура сегодня является очень привлекательной для молодежи. Так почему же не использовать эту субкультуру для передачи христианского послания? Где сказано, что этого делать нельзя? Ведь в свое время в Православной Церкви было только унисонное византийское пение, так сейчас старообрядцы поют. Но с конца XVII века и, особенно с начала XVIII века, когда была создана придворная певческая капелла, в России стало развиваться церковное партесное пение. В результате в ней начал формироваться совершенно новый стиль церковного пения, которого не существует нигде больше, кроме русской церковной традиции. Наше церковное пение — это абсолютное новаторство. И если на это новаторство пошли в XVII—XVIII вв.еках и даже включили его в литургию, то возникает вопрос: почему нельзя вне богослужения использовать музыкальный язык, понятный современной молодежи? Лично мне эта молодежная субкультура не очень понятна.
Меня она не трогает. Но я вижу, что она трогает миллионы молодых людей. И если это так, то почему нельзя в этих музыкальных формах передавать им какое-то содержательное послание, исполненное сильного нравственного чувства, будоражащее их мысль, побуждающее задуматься о вечности, о своем земном предназначении?
— Последний вопрос. Нашей газете «Вечерняя Москва» уже 84-й год. Я не знаю, насколько близко вы с нею знакомы, но, надеюсь, она попадает в поле вашего зрения. Что вы могли бы нам посоветовать, какое напутствие дать нашей газете, подсказать, куда двигаться?
— Трудно давать советы. Но мне кажется очень важным, чтобы «Вечерняя Москва», которая является достаточно респектабельным и при этом массовым изданием, газетой «для всех», единственной в столице «вечеркой», была интересна всем читателям, чтобы у людей было доверие к той информации, которая публикуется на ваших страницах. Такая газета, как «Вечерняя Москва», не может и не должна быть элитарной. Но чтобы стать газетой по-настоящему народной, нужно сохранять трезвость ума, остерегаясь опасности стать «желтой» прессой. И это, наверное, требует особого такта и умения.
Даже неверующий человек под Божией правдой должен понимать нравственные и духовные идеалы, так вот — в борьбе за это сегодня никто не может позволить себе оставаться в стороне. Опять-таки учитывая специфику газеты, нужно тему добра и зла сохранять в центре вашего внимания. И если вы, используя особый язык газеты, сможете эту тему доносить до сознания людей, то это будет очень и очень значительно. И для газеты, и для людей, и для Москвы, и для страны.
Евгений СТРЕЛЬЧИК
http://www.vmdaily.ru/main/viewarticle.php?id=26 480
