 |
| Правая.Ru | Михаил Смолин | 18.08.2006 |
Все это, конечно, составляет определенный аналитический материал для размышлений. Но дает ли эта тактическая проблематика внутренней политики на «Украйне», хоть какое-то представление о стратегических целях России в этом регионе, каких то пятнадцать лет назад бывшей ее территорией.
Но что представляет из себя феномен «украинства» — оторвавший от общерусского тела огромный кусок населенный сорока миллионами еще совсем недавно наших соотечественников?
Когда Германия была разделена между военными блоками победителей, когда появились ФРГ и ГДР, — немцы достаточно быстро определились, что являются разделенным народом. Одно осознание этого дало им стратегический вектор на объединение, создало шкалу по которой мерили деятельность национальных политиков.
Наше же политологическое сообщество склонно безоговорочно принимать все происходящее с нашей страной как должное без интеллектуального противодействия. Никто не ставит неудобных вопросов людям, отвечающим на формирование политической линии государства.
Что сделано у нас, чтобы отторгнутое в перестроечном помутнении, возвратить к единству? Где сеть радиостанций, вещающих на «Украйну» и «Беларусь», денно и нощно рассказывающих о том, что Россия вновь стремится собрать во едино всю Русь? Где журналы, газеты, книги, интернет-порталы, которые бы стали альтернативой жуткой компании по одурачиванию, которая называется «украинизацией»?
То и дело слышишь от наших политиков, что России не хватает людских ресурсов, и это в то время когда пятьдесят миллионов русских людей находятся на территории Большой России в никогда ранее не существовавших государственных образованиях «Украйна», «Беларусь», «Казахстан"…
Хочет ли вообще Российская Федерация быть продолжательницей исторической России, или она будет вторым изданием беспочвенного СССР, только в меньших размерах?..
Сегодня Россия борется уже более десятилетия, чтобы некий чеченский субъект нашей Федерации не откололся от нас. Погибли несколько тысяч русских солдат, сотни тысяч русскоязычных покинули предгорья этой кавказской области, были потрачены многие миллиарды рублей (в том числе и на бессмысленные вливания в незамиренную «республику»). Не меньшие финансовые силы тратятся и на «хорошее настроение» у других нацменьшинств (яркий пример Татарстан).
Если мы готовы тратить столько сил и средств для того, чтобы сохранить Чечню и другие федеральные субъекты в составе РФ, то почему на собственно русские земли государств «Украйны» и «Беларуси», «Казахстана» мы не обращаем почти никакого внимания?
Современные отношения РФ и «Украйны» похожи на соседство США и Мексики, в которых американцы хотят видеть мексиканцев в едином экономическом пространстве и иметь в Мексике наиболее лояльное политическое руководство. То есть сохранить статус кво.
Россия при настоящей ее политике в отношении «Украйны» ищет представляемое для себя меньшее зло, по вопросам вступления в НАТО и по государственному статусу для русского языка. Всякий политик, который выступает против вступления в НАТО и за русский язык считается пророссийским. Но возможно ли добиться этого желаемого без стратегической цели собирания земель и общерусского воссоединения? Думаю, что нет.
Суверенитет «Украйны» предполагает независимость прежде всего от России, да, пожалуй, даже только от России. Так что любая другая зависимость от НАТО, от ЕС, от католичества не будут для «украинства» нежелательны. А потому они всеми силами будут стремится к подобным зависимостям, причем для него желательно будет зависимость ото всех сразу. В этом самостийники видят наибольшую гарантию от влияния России. Только при таком положении вещей «профессиональные украинцы» будут считать свои тылы (Вашингтон, Брюссель, Берлин, Варшава, Ватикан) крепкими и свою независимость от России настоящей.
Мы в России, к сожалению, до сих пор пытаемся облегчить себе задачу в отношении «украинства» — ничегонеделаньем, недооценивая разрушительной опасности этого явления. Мы уговариваем себя, что все дело в «оранжевых», что, не будь их, все было бы хорошо: и «славянское братство», как в старые «добрые» советские времена, и единое экономическое пространство, да и вообще…
Отчасти это происходит от безразличия к проблеме нашего высокооплачиваемого политологического сообщества, обслуживающего все властные инициативы Кремля. Этим людям (в каком-то очень значительном числе) абсолютно наплевать, на чем зарабатывать свои гонорары, что комментировать, подо что писать предвыборные программы. Они, прежде всего, участники распила большого «бабла», который с недавнего времени крутится вокруг предвыборных компаний на «Украйне».
Полная погруженность в тактические соображения и политтехнологические мероприятия при личной индиффирентности (в не самом плохом случае) к самой проблеме «украинства» не давало и не даст нужного результата.
Надо констатировать, что произошла великая трагедия. Что мы все являлись свидетелями этого грандиозного преступления — великий православный народ после многолетней советской подготовки был одномоментно разделен на несколько частей. Вирус самовлюбленного регионализма, столь тяжело изживаемый и ранее в русской истории, вновь жестоко поразил постсоветскую элиту южнорусского населения, и Большой Русский мир оказался в результате политически раздроблен.
«Украинство» проявило себя как своеобразное южнорусское западничество, черпавшее свои идейные предпочтения из польско-католического мировоззрения. Под сомнение был поставлен смысл участия южнорусского населения в строительстве общерусского мира.
Любое умаление общерусского православного мира было всегда усилением Запада, в данном случае — польско-католической авангардной ее части. По глубокому замечанию галицкого публициста Андрея Каминского (1873−1957), так называемая «идея соборной Украины, — это в результате всех метаморфоз великая Польша на русских землях. Под лозунгом: «спиной к врагам под пение патетических, обманных гимнов»» [i].
«Украинство» становится полуавтономным анклавом, проходным двором между этими действительно самостоятельными мирами. При этом Запад хочет контролировать этот «двор» ограничивая его суверенитет путем приглашения в НАТО и контроля за политиками, часто напоминающими своими действиями многочисленных малороссийских гетманов XVII столетия.
Здесь все непоследовательно, в силу того, что шкала, по которой двигается «украинство» в своем развитии, имеет на одном конце Польшу, а на другом — Россию. Последовательный «украинец», по-настоящему не желающий быть русским, рано или поздно понимает, что нет середины между этими двумя пунктами, есть только временные остановки. «Украинцы» кочуют, а точнее дрейфуют под воздействием тех или иных сил, от Польши к России и обратно. Атаманы же «Украйны» все так же ищут, где они могут больше поиметь вольностей и средств к материальному благоденствию.
Нам нужно, переболев «украинством», получить новый иммунитет от всевозможных местечковых, хуторских самобытностей, возводящих свои узкоэтнографические установки в универсальные принципы для сорокамиллионного населения.
Понять, что кто-то хочет быть «украинцем» можно, но вот понять, почему человек себя считает «украинцем» уже гораздо сложнее. Обычно не приводится ни одного исторического или какого либо иного довода (или приводятся, но абсолютно мифические) в существовании такой нации. Откуда на месте исторических русских появились «украинцы»?
В заявлениях о своей отличной от русских национальной идентичности, удивляет как раз публичная их экспансивность. Она больше убеждает в обратном, в том, что преодолеть русскость по рождению так же трудно как изменить свой врожденный характер. Публичные заявления о том, что я никогда не ощущал себя русской или русским, были бы уместны в устах потомка эмигрантов, который ассимилировался уже настолько, что только происхождение его предков говорит о его этнических корнях, а сам он уже давно культурно принадлежит к другой общности, в которой он вырос и в которой себя чувствует своим. В данном же случае подобные заявления (о своей нерусскости) скорее говорят о внутренней борьбе, которую переживает человек, о раздвоенности его сознания и чувств. Он себя убеждает в одном, а психологические установки, находящиеся вне власти человека, постоянно напоминают ему о совсем другом.
Никому из русских не придет в голову публично говорить о том, что он, скажем, никогда не считал себя австралийцем или китайцем, немцем или французом. Сама постановка вопроса не имеет смысла, а потому нет смысла делать и такие заявления. В случае же с русскостью, вопрос имеет права быть поставлен, а потому и отказ носит публичный характер. Здесь очень много идеологического содержания. «Украинство» — это прежде всего идеологический, с оттенком религиозности, культ, требующий публичной защиты и исповедания.
Почему Киев, желающий жестко строить «украинский» проект, должен стать объединяющим центром для регионов, не желающих говорить на «украинском» языке и не разделяющим его окраинный ригоризм?
Почему «Украйна» может отделится от России, а Чернигово-Северщина, в свою очередь, не может отделиться от «Украйны»? Почему-то же самое не могут сделать Донбасс, Новороссия, Левобережная Малороссия, Слобожанщина, Крым, Подкарпатская Русь или другие регионы? Почему регионализм «Украйны» в отношении Большой России оправдан, а регионализм уже в отношении самой «Украйны» — нет?
«Украинство» на территории «Украйны» вообще представляет из себя меньшинство, подавляющее своей агрессивностью пассивное и дезориентированное постсоветское большинство населения.
Действительно, неужели не вызывает удивление тот факт, что в государстве «Украйна» только небольшая часть населения постоянно употребляет в своей повседневной жизни (а думает ли — еще больший вопрос) официально признаваемый родным «украинский» язык, в то время как на «неродном» русском говорят и думают все. Есть ли еще где-нибудь государство, в котором бы язык подавляющего меньшинства был бы государственным, а язык всего населения считался бы официально чужим, иностранным? Пожалуй, такое возможно только при оккупации или колонизации.
Нам говорят, что «украинский» язык преследовался. Меня однажды на полном серьезе пытались убедить, что он запрещался в Российской Империи более 25 раз…
Все это хорошо укладывается в контекст старого демократического мифа о России как «темном царстве», под который подверстывают самые разнообразные страшилки. Но к реальности это не имеет никакого отношения.
«Украинцами» не рождаются — ими становятся путем долгой обработки. «Украинизации» были бы не нужны, если бы «украинцем» можно было бы родиться. Убежденный «украинец» — это тот, кого убедили, что он лучше, чем русские, а значит, другой. А в сложные смутные времена считать себя «другим» очень удобно: можно ускользнуть от давления, от необходимости предпринимать усилия во благо возрождения своей общей Родины и благоустраивать в региональной тиши свою личную хату, делая вид, что, собственно, никогда не имел отношения к поругаемой врагами матери.
Все на «Украйне» становится зыбко и нестабильно. Она все более и более становится похожей на «Гуляй-поле», где мечутся банды во главе с неуправляемыми вольными атаманами, приводящими на южнорусские земли врагов со всех сторон.
Вот еще недавно «украинствующие» гордились перед Россией, что у них нет своей Чечни. Прошло некоторое время, и становится понятно, что Крым и населяющие его татары будут не меньшей проблемой для них, чем чеченцы для нас. Оттого так велико желание побыстрее отдать свой юридический суверенитет под покровительство то НАТО, то Европейского Союза. Есть подсознательное ощущение, что невозможно удержать столь различные регионы культивированием одних «украинских» мифологем. «Украйну» — хотят сделать передовым оранжевым редутом Запада направленным против России.
«Чтобы понять украинство в образе, — писал Андрей Каминский, — представим себе строительство наций и государств в форме построения коралловых рифов или горных массивов. Получится, что, например, немцы, как муравьи, сносили столетиями землю на кучу и наносили массив, как Кордильеры; англичане, скажем, как Гималаи, французы как Альпы, соборная Русь — это тоже огромное плато. А украинцы? Вместо массива самая большая в Европе депрессия, низина ниже уровня моря. Почему? Потому что украинцы, строя свой массив, не носили землю в кучу, а носили воду и размывали украинские земли. И им еще мало размытой земли, продолжают и дальше без усталости размывать свою землю». [ii]
Опасность «украинства» в том, что на плодородных культурных русских почвах «украинизаторы» устраивают степные «гуляй-поля» и децивилизовывают южнорусское население. «Украинство» — это возрождение языческой дикости, помноженной на степную вольницу.
Это опасно не только для России, но для всех окружающих «Украйну» народов. «Украинство» надо преодолеть!
[ii] Там же. С. 10−11.
