Черносотенцы и большевики: правый взгляд на триумфаторов Октября

Доклад, прочитанный на конференции «Революция 1917 года в России: новые подходы и взгляды» (Санкт-Петербург, 12 ноября 2008 г.)

Проблема, связанная с оценкой представителями правомонархического лагеря революционных событий октября 1917 года и большевистской власти в целом, несомненно, является недостаточно изученной. Для советской историографии характерны утверждения, согласно которым черносотенцы являлись ярыми противниками большевизма и активными борцами с ним. Подобный подход в историографии можно встретить в многочисленных идеологизированных научных и научно-популярных работах, изданных в период с 1920-х по 1980-е годы [1].

С другой стороны, в 1990-е годы отдельные исследователи в ряде работ пришли к совершенно противоположным выводам. Справедливо заметив, что некоторые представители правого лагеря если и не поддержали большевистскую власть, то отнеслись к ее утверждению как к закономерному явлению, они сделали далеко идущие выводы о намечавшихся контурах «черносотенно-большевистского симбиоза». [2]

Между тем, и первая, и вторая точки зрения грешат однобокостью и нуждаются в существенной корректировке и конкретизации. И без комплексного обращения к документальным свидетельствам — дневниковым записям, письмам, публицистике и воспоминаниям представителей правого лагеря, эту проблему не прояснить.

Очевидно, что революция, как Февральская, так и Октябрьская, воспринимались правыми монархистами крайне негативно. Но вместе с тем, черносотенцы, в отличие от многих либералов, были далеки от того, чтобы приписывать все обрушившиеся на Родину беды большевикам. Для монархистов приход к власти левых радикалов — большевиков — оказался вполне закономерным следствием развития революции, разразившейся в феврале 1917 г. Еще в 1912 г. лидер Союза русского народа (СРН) Н.Е. Марков предупреждал либеральную оппозицию, что у нее нет массовой поддержки, а потому народ пойдет либо с правыми, или с левыми, но не с либералами, ничего общего с народом не имеющими [3]. Позже, даже один из кадетских лидеров, В.А. Маклаков был вынужден признать, что «в своих предсказаниях правые оказались пророками», так как еще до революционных потрясений смогли понять, что либералы, дорвавшись до власти, вскоре будут вынуждены сдать свои позиции крайне левым [4].

Предугадав, что итогом крушения самодержавия станет приход к власти левых радикалов, черносотенцы не однозначно отнеслись к победе большевиков. И хотя на первый взгляд это может показаться странным, но среди черносотенцев, ранее активно боровшихся с «революционной крамолой», нашлись те, кто сочувственно воспринял ликвидацию большевиками либерального Временного правительства.

Так, спустя некоторое время после октябрьского переворота, во время выборов в Учредительное собрание, академик А.И. Соболевский, в недавнем прошлом товарищ председателя СРН, писал в письме другому видному члену Союза приват-доценту Б.В. Никольскому: «Я голосую за список большевиков (они теперь моя пассия), веду за собой сестру и братьев и убеждаю знакомых» [5]. Свой несколько странный для убежденного монархиста выбор Соболевский мотивировал тем, что его «теперешние любимцы» большевики «уж больно здорово… расправляются с либеральной слякотью» [6].

Любопытно отреагировал на победу большевиков и Б.В. Никольский. Как и другие монархисты, восприняв Октябрьскую революцию отрицательно, Никольский в письме В.С. Шилкарскому 28 октября 1917 г. писал: «Скажу одно: мало в истории было столь жалких, безнадежных и глупых авантюр, как нынешняя проделка большевиков. Они, в сущности, уже ликвидированы, хотя, мне думается, и дни Керенского сочтены. Впрочем, конец так близок, что подождем утра» [7]. Однако позже, несмотря на то, что оценка большевистской политики и ее последствий, которую дает Б.В. Никольский в дневнике, так и осталась негативной, тем не менее, с весны 1918 г. он не только идет на службу к большевикам, но и призывает не сопротивляться им.

Процитируем характерные высказывания из дневника и писем Б.В. Никольского по этому поводу, относящиеся к весне и осени 1918 г.: «…Остается ответить на Ваш вопрос об испанском подданстве. Не Вы первый хватаетесь за такую мысль, и не Вам первому я отвечаю: бросьте, будьте мужчиной, а не истерическою женщиною, мечущеюся в трудную минуту от одной беспочвенной фантазии к другой. Чем большевики хуже кадетов, эсеров, октябристов, Штюрмеров и Протопоповых? Ничем. Россиею правят сейчас карающий Бог и беспощадная история, какие бы черви ни заводились в ее зияющих ранах…» (из письма к Б.А. Садовскому, 8 (21) апреля 1918 г.) [8].

«Большевики пищат все больше, — но кому от этого лучше? Никому. Я злобы к ним не питаю. Не говоря о личностях и личной честности, это единственные политически честные люди за все время революции. Они беспомощны, бессильны, жалки, но они верны себе. Они не лгали политически. Ну, а что между ними жуликов не меньше, если не более, чем между другими, — так разве же это удивительно?» (запись в дневнике от 21 августа (3 сентября) 1918 г.) [9].

«В активной политике они (большевики — авт.) с не скудеющей энергиею занимаются самоубийственным для них разрушением России, одновременно с тем выполняя всю закладку объединительной политики по нашей, русской патриотической программе, созидая вопреки своей воле и мысли, новый фундамент для того, что сами разрушают. <…> Это разрушение исторически неизбежно, необходимо: не оживет, аще не умрет. <…> Ни лицемерия, ни коварства в этом смысле в них нет: они поистине орудия исторической неизбежности. <…> Лучшие в их собственной среде сами это чувствуют, как кошмар, как мурашки по спине, боясь в этом сознаться себе самим; а с другой стороны в этом их Немезида: несите тяготы власти, захватив власть! Знайте шапку Мономаха! <…> Они все поджигают и опрокидывают; но среди смердящих и дымящихся пожарищ будет необходимо строить с таким нечеловеческим напряжением, которого не выдержать было бы никому из прежних деятелей…» (из письма к Б.А. Садовскому, 26 октября (8 ноября) 1918 г.) [10].

Почему Б.В. Никольский призывал смириться с новой, чуждой для него властью, жертвой которой он вскоре стал? Говорить здесь следовало бы, на наш взгляд, не о «контурах возможного черносотенно-большевистского симбиоза», как это делает архивист С.В. Шумихин, а о православном понимании Никольским хода истории и исходящем из него восприятии большевизма как заслуженной Божией кары, ибо сказано в Священном Писании «несть власти, аще не от Бога» (Римл. 13, 1). Никольский, по справедливому замечанию исследователя В.В. Кожинова, в отличие от либералов, «героев Февраля», не менее, а может быть и более большевиков виновных в крушении исторической России, «принимал вину даже и на самого себя» [11], полагая, что народ получил именно ту власть, которую заслужил, и изжить которую можно только всеобщим покаянием. Так что к большевистской власти Никольский относился как к Божьей каре за предшествовавшее революции отступление народа от веры, и творимые им беззакония.

«Вы знаете, до какой степени я не большевик и даже не социалист, — писал Никольский Б.А. Садовскому, — но я, увы, много учился, много думал, и совесть и правда мне дороже всего. Заслуг у вождей нашего большевизма нет, как нет заслуг у бомбы, которая взрывает, как нет заслуги у рычага, который опрокидывает, у тарана, который проламывает: заслуга (или преступление) в той разумной воле, которая ими движет (когда такая воля есть); но они стихийные, неудержимые и верные исполнители исторической неизбежности. Делать то, что они делают, я по совести не могу и не стану… но я не иду и не пойду против них: они исполнители воли Божией и правят Россией если не Божией милостию, то Божиим гневом и попущением» [12].

Такой же позиции, кстати, придерживался и первый председатель Главного совета СРН доктор А.И. Дубровин: «Я как человек религиозный, прежде всего, все свои взгляды объясняю на указаниях Евангелия: „Всякая душа властям придержащим да повинуется, несть бо власти, аще не от Бога“», — заявил он большевикам на следствии, говоря о своем отношении к советской власти [13].

Б.В. Никольский, несмотря на многочисленные упреки в адрес большевиков, одним из первых среди правых пришел к мысли о том, что они, «вопреки своей воле и мысли», будут вынуждены строить сильное государство, создание которого — первый шаг на пути к выходу из революционного кризиса. Чуть позже к этим взглядам пришли и некоторые другие представители правого лагеря, например бывший черносотенец, а позже националист В.В. Шульгин, также вынужденный признать, что «… хотя и бессознательно, они (большевики — авт.) льют кровь только для того, чтобы восстановить «Богохранимую Державу Российскую"… Они своими красными армиями (сделанными «по-белому») движутся во все стороны только до тех пор, пока не дойдут до твердых пределов, где начинается крепкое сопротивление других государственных организмов… Это и будут естественные границы Будущей России…» [14]

Более категоричным в своих оценках октябрьских событий 1917 года оказался издатель крайне правой газеты «Гроза» Н.Н. Жеденов. В последнем номере «Грозы», увидевшим свет уже после Октябрьской революции, 5 ноября 1917 года (N 916 (28)), в передовой статье, составленной, судя по всему, самим Жеденовым, выражалась, как это ни покажется странным, симпатия к захватившим власть большевикам: «Порядок в Петрограде за 8 дней правления большевиков прекрасный: ни грабежей, ни насилий». Более того, антисемитская «Гроза» заверяла своих читателей, что «большевики имеют врагов в лице жидовского кагала, предателей и изменников из помещиков, генералов, купцов и чиновников», а «в войске против них лишь солдаты, проникшие в комитеты и заразившиеся властью». «В уездах к ним повсюду присоединяются. В Москве противники большевиков — городская дума с купцами, жидами и юнкерами, образовали комитет спасения».

Трудно сказать, чем мотивировала редакция газеты такой подход к освещению октябрьских событий — заискиванием перед большевистской властью или искренней верой в вышеизложенное. Однако существовать газете, несмотря на сделанные в адрес новой власти неуклюжие реверансы, оставалось недолго — в ноябре 1917 года «Гроза» окончательно была закрыта большевиками.

Интересен взгляд на большевиков и члена Русского народного союза имени Михаила Архангела (РНСМА) полковника Ф.В. Винберга. В дневнике, который он вел в 1917 — начале 1918 гг. Винберг писал: «…Должен откровенно признаться, что из двух зол (эсеров и большевиков — авт.) предпочитаю, пожалуй, большевиков, более сильную, более действенную, а потому и отколовшуюся от остальных социалистов группу: доводя до крайних пределов проведения в жизнь своих утопических теорий, большевики, пожалуй, подрывают все основы и всю популярность своей доктрины лучше, чем мог бы это сделать злейший и сильнейший враг социализма. Я рассчитываю и надеюсь, что после падения большевиков социализм потеряет свое обаяние и значение среди народных масс не только в России, но и во всем мире» [15].

При этом, уже в эмиграции Винберг отмечал: «Не думаю, чтобы нашлись люди, могущие меня заподозрить в пристрастии к большевикам: а между тем я утверждаю, что во многих случаях большевики бывали менее жестокими, менее беспощадными, менее несправедливыми и подлыми, нежели вы, господа эсеры, эсдеки, трудовики, меньшевики… не знаю, какими еще кличками различаются между собой ваши шайки» [16] Впрочем, полемизируя с В.Л. Бурцевым, Винберг делал существенную оговорку: «…не подумайте, что я каким-то образом хочу оправдывать большевиков или кровавую трагедию их злодеяний и насилий, истерзавшую Россию. Я хочу только указать, что не Вам кричать о большевиках и возмущаться делами их, ибо Ваши единомышленники, в общей гнусности своих действий, одинаково преступны против всех законов Божеских и человеческих. Вы все не смеете лицемерно выставлять себя какими-то защитниками Правды, от которой вы так же далеки, как и ваши товарищи — большевики» [17].

Винберг, как и многие правые монархисты, был далек от мысли приписывать всю вину за развал России на большевиков. «Проклятие и позор большевикам, на немецкие и жидовские деньги торгующим Россией оптом и в розницу. Но первое и сугубое проклятие, несмываемый позор нам, всем без меры преступным русским людям, нанесшим первые удары, поведшие к развалу и гибели родной страны», — отмечал он в дневнике [18]. «Считая их всех, и большевиков, и эсеров, и кадет, виновными в развале и гибели России, меня несказанно бесит это непонимание своей тяжелой вины и самообольщение партий, стоящих правее большевиков, — писал он далее. — К нашему национальному позору все вы руки приложили, государи мои, одни по незнанию и неумению, другие по глупости и злобности, третьи по пристрастью к немецким подкупам, четвертые по дикости и невежеству — все виноваты общей вашей круговой порукой и партийной косностью…» [19]

«…Мне противно и мерзко читать и слышать теперь слезливые жалобы этих преступных партий, сетующих на то, что не сумели удержать, выпустили из своих рук свое злое дело, и решающихся взывать к таким святым словам, как Родина, национальность, между тем как сами же они одухотворяющую силу этих слов систематически разрушали. И как смеют они теперь, все, сколько их не есть, участники пресловутого «освободительного движения», сваливать всю вину на большевиков, не то злобных фанатиков, не то немецких или жидовских наймитов, когда сами же виноваты во всей катастрофе, когда сами же они подготовили возможность для большевиков стать у власти <…> Напрасно только все эти господа «освободители», начиная с Родзянко и Милюкова и кончая Савинковым и селянским Черновым, стараются на большевиков свалить вину за то, что хваленая их революция оказалась охваченным пожаром публичным домом. Большевики в своем роде также хороши, но это — особая статья. Но в развале России и в гнусных формах, принятых революцией, они нисколько не больше виноваты, чем все их предшественники. В самой же революции виновато, разумеется, все гнилое и безнравственное русское общество, все русские люди…» — писал в дневнике Винберг [20]. «Господа меднолобые «борцы за освобождение России»! Бросьте ваши негодующие возгласы по адресу большевиков, не будьте лицемерами или, может быть, настолько простоватыми людьми, что вы, пожалуй, сами не понимаете, что, осуждая большевиков, вы себе самим подписываете смертный приговор? Неужели вы действительно не понимаете, что большевики — это те же вы, только более сильные, умные и последовательные?» — обращался к социалистам всех мастей Ф.В. Винберг [21].

Вторил ему и правый публицист А.Д. Муретов, полагавший даже, что винить в чем-либо большевиков бессмысленно, так как в их политических успехах в революционной России виновато русское общество это допустившее. «Винят «большевиков» с их «безответственной агитацией». Но узколобые изуверы бывали во все времена и у всех народов. Винить большевиков — все равно, что винить холерного эмбриона. Разве его вина, что он создан бациллою?» — задавал риторический вопрос Муретов. [22]

Резко отрицательно к советской власти отнесся член Главной палаты РНСМА и Русского собрания Г. А. Шечков, который, как и многие черносотенцы, воспринял победу большевизма как явление религиозное. Под большевизмом этот видный правый деятель понимал воплощение борьбы сил зла с христианством, т.к. большевизм, по его мнению, опирался на самые низменные свойства человеческой души: эгоизм, жадность, вероломство, разврат, жестокость. Если не положить ему конец, предсказывал Шечков, «то Россия останется без Церкви, без национальной интеллигенции, без традиций и обратится в страну измученных, голодных, обнищалых рабов, готовых за краюшку заплесневелого хлеба работать физически на кого угодно, кто только обеспечит им кое-какую безопасность и относительное спокойствие» [23].

Другой видный деятель черносотенного движения — лидер РНСМА В.М. Пуришкевич, один из первых проницательно обративший внимание на опасность большевизма [24], также был убежден, что приход большевиков к власти — во многом «заслуга» Временного правительства, допустившего его. Впрочем, это нисколько не «обеляло» в его глазах узурпировавших власть большевиков — буквально сразу же после октябрьского переворота Пуришкевич со свойственной ему энергией включился в борьбу с ними, уже 4 ноября 1917 г. призывая атамана А.М. Каледина скинуть с Петрограда «большевистское ярмо» и очистить столицу от захвативших ее «преступников и черни» «публичными расстрелами и виселицей» [25].

Выступая в начале 1918 г. перед революционным трибуналом, Пуришкевич, еще не исцелившийся от быстро усвоенной им в февральско-мартовские дни революционно-патриотической риторики, обвинил большевиков в… контрреволюции: «…И теперь, когда партия большевиков захватила власть, — Россия стала распинаться ими, и начался великий распад. Стали отделяться Украина, Дон, Финляндия, за ними объявляют свою независимость чуть не каждая область — вся Россия, не признавая власти большевиков, раскалывается, уходит от них. Что же это? Все они заговорщики против вас, ничтожного меньшинства? Заговорщики — вы. Контрреволюционеры — вы, ибо в тюрьмы сажаете всех истинных защитников революции» [26].

Оказавшись в ходе Гражданской войны на Белом Юге, Пуришкевич будет пытаться разъяснить вождям Белого движения, что, борясь исключительно с большевиками, они борются лишь с последствиями, а не с причинами (ослаблением православной веры и монархического чувства в народе; либерализмом, подготовившим почву для прихода к власти большевиков) [27]. Являясь непримиримым борцом с большевизмом, главной целью которого Пуришкевич считал «растление христианских народов мира в интересах иудаизма», лидер правых признавал и «твердость этой (советской — авт.) власти и волевой импульс ее проводников» [28]. Но ничего позитивного, в отличие от некоторых своих недавних единомышленников, в установлении советской власти Пуришкевич не усматривал — для него большевики всегда оставались узурпаторами и насильниками, «заливающие реками русской народ[ной] крови родные поля в братоубийственной распре» [29].

Разгон большевиками Учредительного собрания в начале января 1918 года, также был отмечен комментариями черносотенцев. Причем, являясь убежденными идеологическими противниками большевизма, к факту разгона демократической «Учредилки» многие из них отнеслись сочувственно. Комментируя в своем дневнике бесславный конец Учредительного собрания, Б.В. Никольский отмечал: «Учредилку-то разогнали, — слава Богу. Эти люди, по крайней мере, имеют энергию, пропорциональную их идиотизму, и топят и себя и весь наш подлый бунт, и заодно социализм» [30].

Импонировал разгон этого демократического органа и бывшему председателю Главного совета СРН Н.Е. Маркову. С нескрываемым удовлетворением он описывал конец единственного заседания «Учредилки», «когда по приказу шустрого иудея Урицкого пьяный матрос Желязняков вошел в зал торжественного заседания Учредительного собрания и, хлопнув по плечу председателя собрания — великого селянина Чернова, заявил, что ему, Желязнякову, и его матросам надоела эта болтовня и что Учредительному собранию приказано зашабашить…» [31]

При этом Марков, отказываясь примириться с советской властью и объявив ей войну, отдавал должное решительности своих противников слева, отмечая, что «если говорить правду, то в большинстве своем народ сочувствовал матросу Желязнякову». «Для простонародья (значит для большинства) социалисты-большевики были желаннее всех, ибо все то, что социалисты отдельных мастей обещали давать лишь в постепенности и в соразмерности с остатками здравого смысла, социалисты-большевики выбрасывали сразу же и без всякой соразмерности» [32].

Характерно и показательно, что подавляющее большинство активных деятелей черной сотни, не испытывая никаких симпатий к большевистской власти, тем не менее уклонились от вооруженного противостояния ей. Лишь единицы из них приняли участие в Белом движении, да и то, как правило, находясь в правой оппозиции белому генералитету (например, Н.Е. Марков и В.М. Пуришкевич). В отличие от либералов и социалистов, процент вынужденно бежавших из страны черносотенцев также невелик — большинство из них осталось в России, разделив свою судьбу с Родиной. Но почти все они вскоре были уничтожены — основная часть в годы «красного террора», остальные — в 1930-е.

Известны также случаи и добровольного сотрудничества отдельных черносотенцев с большевиками. Так, член Совета Русского собрания видный русский военный инженер К.И. Величко одним из первых поступил на службу в РККА, поскольку счел для себя необходимым в деле обороны России от немцев примкнуть к единственной в стране организованной политической силе. Член СРН, секретарь видного правого сановника И.Г. Щегловитова А. Колесов поддержал власть большевиков с первого дня. А священник С. Фрязинов утверждал, что к большевикам «примыкают и все те громилы, которые раньше представляли из себя грязную, и вместе с тем, грозную армию так называемых черносотенцев» [33]. Впрочем, приведенное выше свидетельство весьма тенденциозно и, как очевидно, принадлежит противнику правых.

Подводя итог, заметим, что известные на сегодняшний день факты говорят о том, что одна часть известных деятелей черносотенного движения не признала власти большевиков, и пыталась противостоять ей путем создания подпольных монархических организаций; другая — смирились с советской властью, воспринимая ее как кару, постигшую народ за его прегрешения. Вместе с тем, вполне можно допустить, что бывшая инертная социальная база многотысячной черной сотни, в изменившихся политических условиях действительно могла переориентироваться, как это не покажется на первый взгляд парадоксальным, с крайне-правых на крайне-левых — ведь в социально-экономических доктринах и антибуржуазном пафосе этих двух политически противоположных течений было немало схожего.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] См., напр.: Касвинов М.К. Двадцать три ступени вниз. М., 1987. С. 416.
[2] См., напр.: Монархист и Советы. Письма Б.В. Никольского к Б.А. Садовскому 1913−1918. Публикация С.В. Шумихина // Звенья. М.; СПб., 1992. С. 347.
[3] Государственная дума. Созыв IV. Сессия I. СПб., 1912. Стлб. 527.
[4] Двуглавый орел. (Париж). 1929. N 34. 30 ноября (13 декабря). С. 1627.
[5] Степанов А.[Д.] Соболевский А.И. // Черная сотня. Историческая энциклопедия. 1900−1917 / Сост. А.Д.Степанов, А.А.Иванов. М., 2008. С. 494.
[6] Степанов С.А. Черная сотня. Изд. 2-е, доп. и перераб. М., 2005. С. 462.
[7] РГИА. Ф. 1006 (Б.В. Никольский). Оп. 1. Д. 4 а. Л. 72 об.
[8] Там же. Л. 186 а.
[9] Там же. Л. 315 а — 315 б.
[10] Письмо Б.В. Никольского к Б.А. Садовскому, 26 октября (8 ноября) 1918 г. // Монархист и Советы. Письма Б.В. Никольского к Б.А. Садовскому 1913−1918. С. 371−372.
[11] Кожинов В.В. «Черносотенцы» и революция. М., 1998. С. 157.
[12] Монархист и Советы… С. 372−373. А в 1930-е гг. и писатель-монархист Б.А. Садовский запишет в дневнике: «Всякий честный монархист должен сознаться, что большевики все же лучше президента Милюкова или императора Кирилла…» (Цит. по: Репников А.В. Консервативные концепции переустройства России. М., 2007. С. 446).
[13] Следственное дело доктора Дубровина / Вст. ст., публ. и прим. В.Г. Макарова // Архив еврейской истории. Т. 1. М., 2004. С. 301. Примечательно, что во время допроса Дубровин также назвал себя «коммунистом-монархистом», поясняя, что всегда желал, «чтобы при монархическом правлении были бы все те формы правления, которые могли бы принести народу улучшение его благосостояния» (Там же. С. 280). Как тут не вспомнить консервативного философа К.Н. Леонтьева: «Чувство мое пророчит мне, что славянский православный царь возьмет когда-нибудь в руки социалистическое движение… и с благословения Церкви учредит социалистическую форму жизни на место буржуазно-либеральной. <…> Если социализм — не как нигилистический бунт и бред всеотрицания, а как законная организация труда и капитала, как новое корпоративное принудительное закрепощение человеческих обществ — имеет будущее, то в России создать и этот новый порядок, не вредящий ни Церкви, ни семье, ни высшей цивилизации, — не может никто, кроме Монархического правительства» (Цит. по: Репников А.В. «Славянский царь… учредит социалистическую форму жизни…» // Россия XXI. Общественно-политический и научный журнал. 2002. N 2 (март — апрель). С. 136−137).
[14] Шульгин В.В. Дни. 1920. М., 1989. С. 527−528.
[15] Винберг Ф.В. В плену у «обезьян» (Записки «контрреволюционера») // Верная гвардия. Русская смута глазами офицеров-монархистов / Сост. и ред. А.А. Иванов; вступ. ст., биограф. словарь и коммент. А.А. Иванов, С.Г. Зирин. М., 2008. С. 101.
[16] Винберг Ф.В. Берлинские письма. IV. «Меднолобые» // Луч света. Кн. 3. Берлин, 1920. С. 59.
[17] Там же. С. 61.
[18] Винберг Ф.В. В плену у «обезьян». С. 108.
[19] Там же. С. 121.
[20] Там же. С. 107, 275.
[21] Винберг Ф.В. Берлинские письма. С. 70. В другом месте «Писем» Винберг развивал эту мысль: «Напрасно вы стараетесь отмежеваться от большевиков, своих недавних партийных товарищей, с которыми вы поссорились только потому, что не сумели поделить поровну доставшейся вам добычи, уподобляясь собакам, грызущимся из-за кости» (Там же. С. 58).
[22] Муретов А. Накануне. Пг., 1917. С. 5.
[23] Цит. по: Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода кн. Н.Д. Жевахова. СПб., 2007. С. 579−580.
[24] См., напр. Пуришкевич В.М. Без забрала: открытое письмо большевикам Совета петроградских рабочих депутатов. Пг., 1917.
[25] Заговор монархической организации В.М. Пуришкевича / Публ. И. Тоболина // Красный архив. 1928. Т. 1 (26). С. 171.
[26] Новая жизнь. 1918. 5 (18) января.
[27] Подробнее см.: Иванов А.А. Всероссийская народно-государственная партия: последнее детище В.М. Пуришкевича // Герценовские чтения 2006. Актуальные проблемы социальных наук. Сб. науч. и уч.-метод. трудов / Отв. ред. В.В. Барабанов; сост. А.Б. Николаев. СПб., 2006. С. 116−118.
[28] Пуришкевич В. (Вступление) // Пуришкевич М. Монархия или Республика? Издание Главного Совета Всероссийской Народно-Государственной Партии. Ростов-на-Дону, 1919. Стр. без номера.
[29] «27-го февраля мы могли стать гражданами…» Тюремные записи В.М. Пуришкевича. Декабрь 1917 — март 1918 г. / Публ. И.С. Розенталь // Исторический архив. 1996. N 5−6. С. 122.
[30] РГИА. Ф. 1006 (Б.В. Никольский). Оп. 1. Д. 4 а. Л. 119 а.
[31] Марков Н.Е. Учредительное собрание // Марков Н.Е. Войны темных сил. Статьи. 1921 — 1937 / Сост. М.Б. Смолин. М., 2002. С. 374.
[32] Там же.
[33] Цит. по.: Лебедев С.В. Русские идеи и русское дело. Национально-патриотическое движение в России в прошлом и настоящем. СПб., 2007. С. 225.