 |
| Нескучный сад | Священник Борис Михайлов | 24.07.2006 |
В России христианская культура первенствовала со времени Крещения Руси (это конец Х века) до Петра, когда, совершенно очевидно, ее начинает вытеснять, маргинализировать культура светская.
Христианская культура — это не искусство, это символический материал. Что такое «Троица» Рублева, вообще любая икона? Это эпифанический символ. Эпифания — значит «явление». То, что связывает видимое с невидимым — являет это невидимое. Весь материал христианской культуры — это не искусство. Икона — не картина. Это символический материал. Потом, в эпоху Ренессанса в XIV—XV вв.еках, в нем постепенно возникает искусство. Высокий Ренессанс — это начало XVI века. Вот он уже — искусство в чистом виде.
А с начала ХХ века появилась демоническая культура. Ее главной ценностью является транс, свобода как произвол, свобода как разрушение, свобода как предельное выражение человеком самого себя. Очень немногие люди это сознают, по двум причинам: прежде всего, потому, что продолжает существовать христианская культура. Более того, она сейчас переживает время своего относительного возрождения. Во-вторых, продолжает существовать гуманистическая культура: художники выходят на пленэр и прочее. Да и не только в этом дело. Даже в таких новых формах искусства, как кино, которое по природе своей весьма агрессивно, человек может сделать очень многое.
Например, Андрей Тарковский. Хотя это трудные фильмы, это тяжелое испытание для зрителя, мы понимаем, что в этих фильмах есть настоящая подлинность, настоящая доблесть человеческая. Ценность Тарковского в том, что он выявил какое-то мало различаемое и мало познаваемое содержание нашей жизни. Это настоящее гуманистическое искусство, стоящее в одном ряду с произведениями таких великих мастеров, как Рембрандт.
И так как это великое искусство существует до сих пор, нам кажется, что положение мало изменилось. На самом же деле изменилось коренным образом. Куда ни пойдешь — ужас. С чем ни столкнешься — не понимаешь, что это такое, как это меня втянуло, почему я этому отдался…
А эти перемены начались с кубизма Пикассо. В России ранние работы Пикассо появились до революции в собрании Сергея Ивановича Щукина на Знаменке. Он привез из Парижа тогда Гогена, Матисса, «Даму света». И эти картины увидели наши религиозные философы — Николай Александрович Бердяев, Сергей Николаевич Булгаков (тогда еще светский человек). Они сразу же почувствовали, что перед ними. Булгаков назвал картины Пикассо «черными иконами». Он говорил, что из них истекает какая-то «черная благодать». Это настолько точное определение! Этой фразой он сказал самое главное о той культуре, которая только-только начала себя проявлять. Она, конечно, демоническая по своей природе.
Что такое кубизм? Кубизм — это не стиль. Стиль — чепуха. Кубизм — это разрушение формы и демонизация человеческого сознания. Кубизм — это уже не искусство. Это искусство, которое демонстративно выходит за свои пределы, сокрушая их. А пределы искусства, его содержательная сущность — это Логосность, совершенство, красота, которая является отблеском Доброты.
Что такое абстракционизм Кандинского, беспредметничество Малевича? Кандинский говорил: «Живопись обладает собственным глубоким духовным потенциалом. Надо освободить ее от рабского служения предмету, надо сокрушить предмет». И вот мы имеем 1913 год, произведения под названием «Композиция 6», «Композиция 7». Это «скрижали» современной культуры. Что это такое — разрушение предмета? Вспомним наречение зверей — когда Бог приводил животных к Адаму, он давал им имя. Теперь же происходит отнятие имени. И это не просто разрушение — это разрушение Логосности, это восстание на Творца и на Его творение.
Хотя Кандинский, например, в отличие от Пикассо и, скажем, Малевича, был благочестиво воспитанным человеком. Он не хотел зла, он хотел добра, но заблуждался. Он творил в уповании на то, что откроется новый мир. Этот новый мир открылся. Демонический. Кандинский со свойственным русским прямотой, решимостью и жертвенной полнотой до конца прошел в этом своем стремлении. Он действительно разрушил предметный мир. Он действительно разрушил искусство. Искусства больше нет. А что же есть? Есть этот демонический мир. Говорят, абстрактное искусство неизобразительно. Это так. Но все же оно изобразительно, так как изображает мир духов, демонический мир.
И сам Кандинский оторопел, обнаружив это. И потом все 20-е годы он занимался изучением свойств формы, организации формы и т. д. На этом он остановился. И в 30-е годы у него появляются биоморфные абстрактные произведения — воплощение самого настоящего тихого ада. Кандинский бежал от коммунистов, бежал от фашистов. Он скончался в 1944 году в Париже. Он был благородным человеком, в отличие от Пикассо и Малевича — это настоящие заплечных дел мастера. И несть им числа дальше.
Поэтому, когда говорят «современное искусство», надо говорить «современное НЕискусство». Потому что те, кто стоял у его истоков и их последователи, именно этого хотели. И хитрый Пикассо понимал, что, если он слишком далеко зайдет, как Кандинский, там нечего особенно делать. Поэтому он все время манипулирует — чуть высунется за эту самую невидимую грань, потом назад. Так создается острое переживание.
Кубизм — это разрушение формы и демонизация. И это преодоление заповеди Божией дает силы, дает черное вдохновение. А. Глез и Ж. Метценже, авторы первой теоретической работы о кубизме, изданной в 1912 году, писали, что в кубизме главное — не прикончить некое существо, а придушить и показать полуудушенную жертву.
Именно это и называется современным неискусством. Самое главное в этом неискусстве — преодолеть границу. Если перейти к нашему времени, то вспоминаются скандальные случаи на выставках. Тот же Тер-Оганян, который демонстративно рубит иконы на выставке в Манеже. Они теперь нашли границу, еще не порушенную. Раньше была граница — Советский Союз, советская идеология. И протест против тоталитарной идеологии был внутренне оправдан. Но они переходили эту границу не потому, что она черная или красная, а потому, что она незыблема. Потому что сам акт разрушения — это и есть современное неискусство, он проявляет себя в действии. Предмет этого неискусства — не объект, а событие. Социальное действие, направленное своим безбожным острием против Творца и человека как чада Божия.
— Означает ли это, что православному человеку вообще не стоит ходить ни на какие выставки?
— Я так не считаю. Православный человек, может быть, даже должен ходить. Например, я считаю это своим долгом. Но «блюдите яко опасно ходите». Конечно, надо с осторожностью ходить на такие вещи. Мы должны наших прихожан просветить, рассказать им, что это такое. Люди должны знать, куда они идут. Я возьму за руку такого вот прихожанина и скажу: «Пойдем, мы будем с тобой смотреть выставку». И буду ему объяснять, что к чему. Так же, как я вам только что объяснил. Чтобы преодолеть это неискусство. Позиция православных должна быть не в морализаторстве, не в охаивании, а в творческом о Господе преодолении этого зла.
— Почему так получается, что намеренно морализаторские произведения не достигают своего эффекта? А когда художник просто творит, у него получается нечто такое, что действительно затрагивает зрителя?
— Да потому, что это искреннее человеческое проявление. Смотрите, что делает, например, иконописец архимандрит Зенон. Он не ставит своей задачей кому-то оппонировать своим искусством. Но только в том, что он делает великие свидетельства о Боге, о Царствии Небесном, уже есть это самое противостояние.
— Но, чтобы увидеть архимандрита Зенона, нужно пойти в церковь. Но человеку недостаточно только ходить в церковь, смотреть на иконы и читать святых отцов. Душа ищет прекрасного — и в музыке, и в литературе, и в кино.
— Верно. Мы не имеем права прятаться от культуры. Однако, как говорит апостол Павел, «всего испытывайте, лучшего держитесь». Христианство — это творческая жизнь в богодарованной свободе. Не в моем произволе, не по моему хотению. Бог сотворил нас свободными, и поэтому мы не должны бегать и прятаться. Да, я пойду посмотреть на что-то мне интересное. Но я заведомо не пойду на какой-то скабрезный фильм.
Лично я, как искусствовед, обязательно хожу на все выставки — «Арт-Москва» и т. д. И везде хожу в рясе. Однажды я попал на выставку «Русский поп-арт» в Третьяковской галерее на Крымском валу. Там была такая стряпня под названием «Икра». Автор взял золоченый оклад от иконы и накрыл ею паюсную черную икру, сфотографировал это и выставил. Идиот! Ему надо было именно этого — выставить на посмешище святыню, чтобы выявить свою свободу, вдохновиться этим черным вдохновением. Меня попросили написать статью по этому поводу, что я и сделал. Но я хотел еще поговорить с коллегами. Мы встретились с искусствоведами, которые устроили эту выставку. Я высказал свои впечатления, а молодая сотрудница в ответ проговорилась: «Разве искусство не имеет право на детабуированное пространство?» Получается, искусство находится в особой плоскости, в особом пространстве. Искусство якобы имеет право на безапелляционную свободу. А началось все это как раз в начале прошлого века с Пикассо. Для него нет границ. Имеется в виду, он их перешагивал, и в этом смысле они ему очень нужны.
Когда мы включаем телевизор, попадаем на какой-нибудь блокбастер, нам трудно оторваться. И мы погружаемся в черноту, во мрак. Поэтому надо понимать, что смотришь. Если тебе хочется идти в подвал, где крысы живут, ты должен понимать, что делаешь.
А что такое кино? Кино же нет. Предметно его нет. Какая-то пленка лежит — пленка разве искусство? Ее ставят, выключают свет, закрывают двери. Люди приходят в эту темноту для того, чтобы перед ними вспыхнуло нечто невероятное. Но здесь присутствует момент нашего согласия на мрак и на некую иллюзию. Кино — это фантом.
Большие художники, такие, как Тарковский, чувствовали эту природу кино. Его фильм «Солярис», например, или «Сталкер» — это абсолютно киношные произведения. Там чувствуется эта иллюзорность, нереальность. Помните, как в «Солярисе» на поверхности планеты возникают и снова тают какие-то образования?
— Мы подробно обсудили с вами живопись и кино. А что же музыка?
— То же самое касается и так называемой современной музыки. Конечно, это не музыка. Это блоки звучания. И конечно, в этой «музыке» важен процесс. Что такое дискотека? Выход в астрал. А мы устраиваем в школах дискотеки, и наши дети с разрешения педагогов, родителей проходят через растабуированное пространство. Мы считаем, пусть они лучше покуролесят у нас на глазах, чем они будут в подъездах этим заниматься. То есть родители сдаются этой волне, по сути это происходит с их попущения. А может быть, лучше будет, там бы ребенок, в этом самом подъезде, обжегся посильнее — может, тогда скорее покончил бы с этим. А на дискотеке ребенок ватками обложен, а внутри тлетворщина. Так мы воспитываем цинизм в своих детях.
Никакого православного рока быть не может, как не может быть холодного огня. Можно только прийти на концерт, как это делает отец Андрей Кураев, только ради того, чтобы свидетельствовать своим видом, своим словом, но никак не подыгрывать.
— Как понять разницу между чем-то откровенно поп-артовским и тем, где есть искренность?
— Это непросто. Даже в среде неискусства бывают очень серьезные художники. Жизнь многообразна, она же не разлинована. Год тому назад на выставке «Россия-2» была выставлена трехсоставная большая композиция художника Гора Чахала с горящим человеком, как бы распятым. И вот ревнители чистоты от Православия накинулись на эту композицию: «Что это за лже-Христос? Почему ты такого нарисовал Христа? Христос должен быть правильно нарисован! Почему он горит на кресте?!» И совершенно неправильно восприняли это произведение, как кощунство. А это ведь было такое живое свидетельство, трагическое свидетельство.
Но тогда возьмите то, как Врубель писал Христа. Художник же не кощунствовал, но Христос у него демонизирован. При этом нельзя сказать, что Врубель кощунник — это неправда. В полотне Врубеля выражается попытка преодоления собственной одержимости. Но это не просто акт болезни, а глубокое свидетельство о том, что художник не вмещает изображение Христа. Это ведь огромная проблема, в частности, русской живописи XIX века. Ведь все пытались изобразить Христа, в том числе и по-настоящему великие живописцы. Александр Иванов с его циклом еврейских эскизов, Николай Ге, Крамской. Но у всех у них не получается, не выходит. Так становится очевидным наша неспособность вместить и явить это свидетельство. Сергей Иосифович Фудель говорил, что «лик Христа уходит из жизни людей».
— Считается, что дети, воспитанные в культурной среде, более восприимчивы к вере. Что вы думаете по этому поводу?
— Конечно, предпочтительно православное образование. Это не значит, что всех детей мы должны стараться устроить, например, в православную школу, гимназию. Это значит, что семья должна подлинно жить по-христиански. Не обманывать ни себя, ни детей. И конечно, детям надо давать хорошее образование. А хорошее образование — это основательное гуманитарное образование. Родители должны понимать, что дети в школьном возрасте обязаны прочитать Шекспира и других классиков из «золотой серии». Хорошо, когда родители могут прокомментировать эти произведения. Хорошо, если родители понимают, что пришло время, когда со вчерашним ребенком, а ныне подростком можно говорить, пусть сперва не на равных, но постепенно поднимая уровень общения. И атмосфера в доме должна быть живой, творческой, не шаблонной, не мещанской. И конечно, церковная жизнь, обязательно.
— Не получается ли, что православный человек идет по жизни вперед, лицом обернувшись назад?
— Допустим, у меня есть ребенок, и я должен научить его правде. Он ее узнает, потому что в нем она уже есть. Но он должен многое знать из того, что было в прошлом. А также из того, что происходит сейчас. Это вовсе не означает какой-то ретроспективы. Человек должен обращен быть к своему сердцу. А не назад и не вперед. Потому что сказано: «Царство Божие внутрь вас есть».
Интервью взяла Анна ПАЛЬЧЕВА
http://www.nsad.ru/index.php?issue=21§ion=9999&article=462
