 |
| Русское Воскресение | Иван Дронов | 14.07.2006 |
 |
| Император Александр III |
Начало
(1845−1855 гг.)
Ранние сумерки зимнего петербургского дня были вдруг разорваны звуками орудийной пальбы. 301 пушечный выстрел с бастионов Петропавловской крепости возвестил жителям столицы Российской империи о рождении в семье наследника престола, цесаревича Александра Николаевича, второго сына — Александра.
Страна узнает об этом позже, когда до самых отдалённых мест дойдёт и будет прочтён с амвона священником изданный в тот же день, 26 февраля, Высочайший Манифест:
«Божией милостью,
Мы, Николай Первый,
Император и Самодержец Всероссийский,
и прочая, и прочая, и прочая.
Объявляем всем верным нашим подданным:
Таковое Императорского Нашего Дома приращение приемля новым ознаменованием благодати Божией, в утешение Нам ниспосланной, Мы вполне удостоверены, что верноподданные Наши вознесут с Нами ко Всевышнему тёплые молитвы о благополучном возрасте и преуспеянии Новорожденного.
Дан в Санкт-Петербурге, в 26 день сего февраля, в лето от Рождества Христова 1845-е, царствования же Нашего в двадцатое.
НИКОЛАЙ". [1]
По дписанный I 26 февраля, Манифест этот во всеобщее сведение распубликован был лишь 1 марта 1845 г. Через несколько десятилетий, 1 марта 1881 года, бомба террориста оборвёт жизнь императора Александра II и на престол вступит под именем Александра III его второй сын. Совпадение дат многим покажется тогда неслучайным, заключающим в себе некое знамение свыше. Их, подобных знамений, будет ещё много, очень много в жизни Александра III, — она вся пройдёт как бы под Божьим водительством…
Днём тезоименитства великого князя Александра Александровича было назначено 30 августа — день памяти Святого Благоверного Александра Невского. [2] Святой князь стал небесным покровителем будущего императора.
В самый день рождения началась и военная служба великого князя Александра Александровича. Высочайшим приказом императора Николая I он был назначен шефом Астраханского карабинерного полка и зачислен рядовым в гвардейские полки: Лейб-гусарский, Преображенский и Павловский.
Рождение ребёнка в семье наследника престола Александра Николаевича (впоследствии император Александр II) было встречено при Высочайшем Дворе с неподдельной радостью. Так, известный Леонтий Васильевич Дубельт (управляющий III отделением) с воодушевлением писал: «Воображаю, как доволен Государь, что у него вдруг два внука… Это видно по числу производств при рождении и крестинах. Дай Бог, чтобы новорожденный рос, был здоров и веселил сердце деда, родителей и все русские сердца не только здоровьем, но ещё более достоинствами, свойственными будущему повелителю шестой части света. Дай Бог! — Все русские помолятся об этом. — А я думаю, как вся Западная Европа бесится на это! Им бы хотелось, чтобы у нас и дети не родились…» [ВБ1] [3]
Говоря о «будущем повелителе шестой части света», Дубельт, конечно, подразумевал первого сына великого князя Александра Николаевича — Николая (родился в 1843 г.), которому по старшинству предстояло стать наследником российского престола. Но, не уточняя имени, он невольно смешивал его с новорожденным Александром, а ведь именно Александру суждено будет некогда взойти на трон вместо умершего совсем молодым (в 1865 г.) Николая…
В 1845 году в одном из столичных журналов появилось примечательное стихотворение безвестного поэта, написанное «На святое крещение Его Императорского Высочества, Великого Князя Александра Александровича». В нём многие потом увидели поразительное предсказание будущей судьбы Великого Царя-Миротворца. В этом стихотворении есть и такие строки:
Да будет же твой век России благодатен!
Как родом, так душой — будь Николаю внук!
Да будешь ты земле и небесам приятен
И брату-первенцу — всегда по сердцу друг!
Как Невский Александр — будь Князь благочестивый,
Как новый Александр, Герой позднейших лет,
Будь Александр Миролюбивый!
Смиреньем будь велик — любя небесный свет!
Благословенному достойно соименный,
Ещё величия России Ты прибавь,
И имя русское во всех концах вселенной —
Своею жизнию прославь!.. [4]
И действительно, безымянный автор этого стихотворения словно предугадал наиболее важные особенности характера и судьбы будущего царя Александра III: и то, что идеалом и примером для подражания станет для него именно его дед император Николай Павлович. И то, что из всех пяти его братьев именно старший, «брат-первенец», Николай станет ему дорогим, близким, нежно любимым и глубоко задушевным другом. И то, что ему будет присуща безупречная нравственная чистота и самая горячая, искренняя преданность истине Православной веры; глубокое христианское смирение и благочестие, редкие даже в царском семействе, всегда отличавшемся набожностью. Исполнится также предвидение о том, что царствование Александра III будет для России поистине «благодатным», исключительно плодотворным периодом духовного и материального возрастания. И о том, что именно в его правление авторитет России достигнет «во всех концах вселенной» небывалой высоты, причём без единого выстрела и пролития хотя бы одной капли русской крови, только благодаря великодушной и мудрой политике государя, за что он будет прозван Миротворцем…
Впрочем, в том далёком 1845 году никто не обратил внимания на казавшееся заурядным парадное стихотворение, составленное из первых пришедших на ум автору славословий. При дворе и в царской семье, как и в любой другой семье в таких случаях, замечали гораздо более обыкновенные вещи: что новорожденный великий князь был здорового и крепкого телосложения, что у маленького Саши был вздёрнутый кверху носик и большие круглые глаза. По воспоминаниям фрейлины Марии Фредерикс, «чертами лица малютка отчасти напоминал прадеда своего Императора Павла и второго сына его, Цесаревича Константина Павловича, что очень нравилось Императору Николаю I, благоговейно чтившему память отца и брата.» [5]
Младенец был сдан на руки нянек, бывших, согласно принятой в императорской семье традиции, англичанками. Первые два года за ним ходила Екатерина Страттон, потом (до семилетнего возраста) — Томасина Ишервуд. Последняя, по свидетельству современников, особенной воспитанностью и изысканностью манер не отличалась. Фрейлина А.Ф.Тютчева, дочь поэта, характеризовала её так: «Ишервуд, рыжая и вульгарная до последней степени англичанка, которая обращается с ребенком с грубостью и фамильярностью дурного тона, которая не может не иметь вредного влияния на его развитие». «Мне кажется, — замечает по этому поводу Тютчева, — что следует, как можно раньше окружать государей атмосферой учтивости и хорошего тона и внушать этим способом уважение к себе и к другим, чтобы впоследствии иметь право требовать того же к себе от них…» Мария же Александровна (мать Александра III), по её мнению, «недостаточно следит за воспитанием сыновей» и поэтому «им не дают того культурного лоска, который более чем кому-либо необходим государям.» [6]
И в самом деле, император Александр III — конечно, не в последнюю очередь благодаря полученному им воспитанию, — никогда не отличался тем, что называют «светскостью». Стараясь не нарушать без надобности требований придворного этикета, он не стеснялся, однако, при случае прямо назвать дурака дураком, подлеца подлецом, лентяя и лицемера безжалостно прогнать со службы. Многие находили это грубым и бесцеремонным… Он упорно не желал общаться с теми, в ком видел явных или тайных врагов Русского государства и Православной веры, гнушался ими и отвращался от них. С точки зрения петербургского комильфо, это считалось бестактным. Он держался просто и естественно — его называли «мужиком на троне"…
Много лет спустя один из современников Александра III (генерал А.А.Киреев) так описывал свои впечатления от встречи с царём на манёврах в Ропше (август 1884 г.): «После завтрака, поданного на лужайке в деревне, Государь пошёл поздравлять вновь произведённых офицеров. Он говорит, конфузясь… Вообще у него нет не только того «лоска», которым отличался его отец, нет и его знаний, может быть, и ума… и, тем не менее, когда с ним разговариваешь, чувствуешь, что имеешь дело с силой, чувствуешь, что есть нечто серьёзное, что нелегко поддаётся. Этого чувства я никогда не ощущал, разговаривая с покойным Александром II…» [7]
Кстати, и сама Анна Тютчева (тогда уже Аксакова) тридцать лет спустя воспринимала Александра III подобным же образом. «Я знала государя с детства, — писала она в своём дневнике в марте 1881 г., — так как ему было лет восемь-девять, когда я вступила в должность фрейлины к покойной императрице. [8] С этого раннего возраста отличительными чертами его характера всегда были большая честность и прямота, привлекавшие к нему общие симпатии. Но в то же время он был крайне застенчив, и эта застенчивость, вероятно, вызывала в нём некоторую резкость и угловатость, что часто встречается у тех натур, которые для внешнего проявления требуют тяжёлого усилия над собой. В его взгляде, в его голосе и движениях было что-то неопределённое, неуверенное, и я замечала это ещё очень немного лет тому назад. Теперь, глядя на него, я с изумлением спрашивала себя, каким же образом произошла эта полнейшая перемена, которая меня в нём поразила; откуда у него появился этот спокойный и величавый вид, это полное владение собой в движениях, в голосе и во взглядах, эта твёрдость и ясность в словах, кратких и отчётливых, — одним словом, это свободное и естественное величие, соединённое с выражением честности и простоты, бывших всегда его отличительными чертами. Невозможно, видя его, как я его видела, не испытывать сердечного влечения к нему и не успокоиться, по крайней мере отчасти, в отношении огромной тяжести, падающей на его богатырские плечи; в нём видны такая сила и такая мощь, которые дают надежду, что бремя, как бы тяжело оно ни было, будет принято и поднято с простотой чистого сердца и с честным сознанием обязанностей и прав, возлагаемых высокой миссией, к которой он призван Богом. Видя его, понимаешь, что он сознаёт себя императором, что он принял на себя ответственность и прерогативы власти. Его отцу, покойному императору, всегда недоставало именно этого инстинктивного чувства своего положения, веры в свою власть…» [9]
Из этих ярких отличительных качеств императора Александра III, отмеченных Анной Тютчевой, лишь немногие, на первый взгляд, могли быть привиты ему правильным воспитанием. Главные из них скорее имеют свойство дарований, у которых один источник — от Бога.
Но при этом отзыв Анны Фёдоровны явственно свидетельствует и о серьёзной и заметной перемене, произошедшей в императоре Александре Александровиче со времён его детства и юности (а Тютчева, выйдя замуж за И.С.Аксакова, отошла от двора в середине 1860-х, т. е. когда будущему императору было всего 20 лет). Встретив его снова в 1881 г., фрейлина указывает на значительный духовный рост, возмужание некогда довольно угловатого, неуверенного в себе, застенчивого молодого человека. Невольно вспоминается притча о «гадком утёнке», из невзрачного и жалкого птенца превратившегося в могучую, благородную и красивую птицу…
Очевидно, что сам факт подобных изменений, сам процесс развития и становления личности подразумевает участие некоторых внешних влияний: и сознательных педагогических усилий наставников, взывающих к воле и разуму воспитанника; и воздействий окружающей социальной среды, незаметно, но неотразимо проникающих в плоть и кровь человека. В этом смысле для понимания того, как из вполне обыкновенного («как все») мальчика, затем из вроде бы заурядного юноши получился Великий Царь, исключительно важное значение приобретает изучение тех условий и обстоятельств, в которые был он поставлен случайностью рождения, анализ той нравственной атмосферы, того воздуха, которым дышала его душа с самого нежного возраста. Традиции семьи, тип религиозной культуры, национальные исторические предания, философия и самая личность воспитателей — всё это вкупе, истекая из одного — русского — источника, и действуя, соответственно, в одном направлении, создавало духовное единство личности и цельность характера, служащих основой и предпосылкой любого величия и силы, и устраняло опасность того внутреннего раскола, который ведёт нередко к духовной расслабленности, нравственному разложению и творческому бессилию…
Из записок той же А.Ф.Тютчевой (и из других источников) мы узнаём о редкостной набожности императора Николая Павловича, который неукоснительно соблюдал все обряды, принятые в Православной церкви, приходил к воскресной обедне в дворцовой церкви раньше всех, причём любил, стоя у клироса, рядом с хором певчих, подпевать им своим красивым и звучным голосом. Такого же серьёзного отношения к делам веры он требовал и от всех членов своей семьи. Внуки его, маленькие великие князья, уже с 2−3-летнего возраста приходили в церковь и вместе с взрослыми отстаивали службы до конца. [10]
Назначив в 1849 г. во главу Министерства Народного Просвещения князя П.А.Ширинского-Шихматова, любившего повторять, что «польза философии не доказана, а вред от неё возможен», [11] император Николай в том же 1849 году и своим внукам вполне сознательно и последовательно предпочёл «фельдфебеля в Вольтеры дать», не без основания полагая, что боевой офицер гораздо успешнее, чем какой-нибудь серый «штафирка», учёный профессор из университета, сумеет преподать русским великим князьям то «единое на потребу», что, прежде всего прочего, необходимо было усвоить будущим властителям русского государства: веру в Бога, любовь к Отечеству, верность Государю…
Помимо того, младшие братья наследника русского престола по давней традиции имели перед собой только две возможные карьеры — армию и флот. В согласии с этой традицией подбирались и воспитатели: это обязательно должны быть люди военные. Например, первым воспитателем у Николая I и его брата Михаила был генерал М.И. Ламздорф, у Александра II — капитан К.К. Мердер.
К сыновьям цесаревича Александра Николаевича (Николай, Александр, в 1847 г. родился ещё Владимир, а в 1850 г. — Алексей), по распоряжению Николая I, были приставлены генерал-майор Н.В.Зиновьев и полковник Г. Ф. Гогель. Оба типичные военные николаевской эпохи с её суровой простотой, бесхитростной верой в Бога, культом преданности Престолу и Отечеству, они в соответствующем духе старались воспитывать и царских детей. Их методы были незатейливы и прямолинейны, но ведь и воспитывали они своих подопечных солдатами империи, а не великосветскими денди или парламентскими краснобаями.
До наших дней дошли подневные донесения воспитателей великих князей, которые составлялись Гогелем и Зиновьевым для представления их отцу, во время отсутствия последнего по делам службы, поскольку наследник цесаревич Александр Николаевич тщательно следил за воспитанием сыновей даже в периоды своих многочисленных и продолжительных отлучек. Сохранились донесения за 1850, 1852, 1853, 1855−1860 гг. Таким образом, в нашем распоряжении имеется бесценный источник, в котором отражены повседневный обиход августейших детей с точностью до четверти часа и подробная картина их умственного развития и нравственного становления в течение почти целого десятилетия. Единственным, но весьма серьёзным недостатком этих подневных записей является то, что по ним мы можем наблюдать за процессом формирования личности Александра III и его братьев лишь извне, со стороны — глазами их воспитателей. Сокровенная внутренняя история их духовного развития во многом останется тайной навсегда.
Что касается самых ранних детских лет (с 1 до 5) Александра III, то о них можно сказать немногое. Из переписки его родителей, которая свидетельствует, помимо всего прочего, о поистине нежной их любви к детям, мы узнаём, например, о появлении в сентябре 1845 г. первого зуба у «нашего Сашки». «Дай Бог, — писал цесаревич жене 24 сентября, — чтобы все прочие зубки прорезались у него так же счастливо…» [12] Через год, осенью 1846 г., Саша уже ходил и даже говорил некоторые слова, радуя отца с матерью своим быстрым и гармоничным развитием. Однако по-настоящему серьёзные события, которые могли оставить неизгладимый след в душе мальчика, произошли в бурном 1848 г.
Едва Саше в феврале исполнилось 3 года, как в Россию дошла весть о революции во Франции. Свержение парижской толпой короля Луи-Филиппа и установление республики во главе с радикальными деятелями, среди которых были и крайние социалисты, заставило многих в России с содроганием вспомнить кровавые для всей Европы события полувековой давности: Великую французскую революцию, якобинскую диктатуру, наполеоновские войны и т. п. Император Николай Павлович, узнав в прощеное воскресение 22 февраля о провозглашении в Париже республики, поспешил явиться прямо на масленичный бал у наследника цесаревича, чтоб объявить об этом. «Залы были наполнены как блеском огней, так и блеском туалетов, — рассказывал очевидец, — взгляд на беззаботно танцующую массу людей мог породить уверенность, что находишься в вечном царстве мира и счастья. Но вдруг раскрываются двери шумной залы; взоры всех устремляются туда, и через дверь выходит на середину залы император, с сумрачным видом, с бумагой в руке, подаёт знак, музыка обрывается на полутакте, и танцующее общество по его мановению замирает в безмолвной неподвижности. После нескольких секунд боязливого ожидания услышали, как государь громовым голосом возвестил на всю залу: «Selles vos chevaux, messieurs: la republique est proclamee en France !» [13] Затем он покинул залу, и бал прекратился…» [14]
Тревога императора Николая не была напрасной. В считанные недели революционный пожар распространился по всей Европе: на улицах Берлина и Вены, столиц двух соседних с Россией государств — Пруссии и Австрийской империи, — полыхали кровопролитные бои между восставшими народными массами и сохранявшими верность своим государям войсками. Шатались и падали под яростным революционным натиском тогда ещё многочисленные троны в германских землях. Отрёклись от престола австрийский император Фердинанд I, король баварский Людвиг I… Именно в эти февральско-мартовские дни 1848 г. лишился короны и дед Александра III по материнской линии — великий герцог Гессен-Дармштадтский Людвиг II.
Ещё накануне революции, в 1846 году, известный английский политический деятель Бенджамин Дизраэли (выкрест из евреев, впоследствии лидер консервативной партии и премьер-министр Великобритании в 1868, 1874−1880 гг.) бахвалился, что «мощная революция, подготовляемая в настоящий момент в Германии… развивается полностью под еврейским руководством». [15] И действительно, позаимствовав антимонархические и антицерковные лозунги Великой французской революции, свергая троны и разрушая алтари во имя «свободы, равенства и братства», общеевропейская смута конца 1840-х годов имела и те же последствия, что и революция 1789 г., но уже в масштабе целой Европы. И одним из главных её результатов стала повсеместная эмансипация евреев (т.е. упразднение всякого рода ограничений гражданских прав и свободы отправления религиозного культа в отношении лиц иудейского вероисповедания): в 1848 г. она произошла в Австрии, Швеции, итальянском Сардинском королевстве (Пьемонт), большинстве мелких германских государств, в 1849 г. — в Дании, в 1850 г. — в Пруссии. [16]
Другой значительный результат революции — отмена существовавших до того времени феодальных повинностей крестьян в пользу сеньоров (германских, австрийских, венгерских и т. д. дворян-помещиков) — также оказался на руку прежде всего потомкам Авраама, так как устранил для еврейских торговцев и ростовщиков сильного конкурента в закабалении «освобождённых» крестьян. Повсеместное создание всевозможных парламентских и конституционных учреждений дало еврейству (а в эти учреждения естественно избирались не труженики от плуга и станка, а творцы и властители общественного мнения — еврейские адвокаты-ораторы, газетно-журнальные магнаты и т. п.) полномочные органы для выражения и осуществления своих интересов… Об этой закономерности демократических переворотов с солдатской прямотою выразился упомянутый генерал Киреев: «Страшная вещь этот либерализм (политический); кажется: какая хорошая, — а смотришь, кто воспользовался — жид!..» [17]
Один из вождей этого нового порядка еврей Исаак-Адольф Кремьё, ставший после революции 1848 г. в Париже министром юстиции Временного правительства, на встрече с представителями «Великого Востока Франции», старинного масонского ордена, гроссмейстером которого он являлся, признавал масонское происхождение либеральных ценностей: «Во все времена и при любых обстоятельствах, — заявил Кремьё, — масоны непрерывно повторяли эти высокие слова: Свобода, Равенство и Братство.» [18] В специальном адресе от имени масонства, приветствующем революционно-либеральное правительство, также говорилось: «Во все времена слова «свобода», «равенство», «братство» красовались на масонских знамёнах, а теперь когда эти слова перешли на знамёна французской нации, мы в них приветствуем торжество своих учений и рады возможности сказать, что благодаря им всё отечество получило масонское крещение!» [19]
Другой пророк будущего «царства свободы» (тоже еврей) Карл Маркс именно в 1848 г. издал свой «Манифест коммунистической партии» с печально знаменитыми призывами к мировому революционному катаклизму и мировому же господству. «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма…» — таинственно начинался этот манифест, а заканчивался откровенным провозглашением преследуемых целей: «Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путём насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир…» [20]
В 1848 году, однако, «мировой пожар» раздуть ещё не удалось. На пути его стала Россия. «Духу века сего», масонским идеям «свободы, равенства и братства», уже покорившим всю Европу и посеявшим в ней вместо провозглашённых благ лишь новое рабство, всеобщую взаимную вражду и тотальное разрушение национального своеобразия, русский царь противопоставил иные ценности, ценности охранения и созидания: «православие, самодержавие и народность». 14 марта 1848 г. Николай Павлович издал свой Манифест, в котором объявлял всем верноподданным:
«После благословений долголетнего мира запад Европы внезапно взволнован ныне смутами, грозящими ниспровержением законных властей и всякого общественного устройства…
Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своём и нашей Богом вверенной России.
Но да не будет так!
По заветному примеру наших православных предков, призвав на помощь Бога Всемогущего, мы готовы встретить врагов наших, где бы они ни предстали, и, не щадя себя, будем в неразрывном союзе с святою нашей Русью защищать честь имени русского и неприкосновенность пределов наших.
Мы удостоверены, что всякий русский, всякий верноподданный наш, ответит радостно на призыв своего Государя, что древний наш возглас: «за веру, царя и отечество», — и ныне предукажет Нам путь к победе, и тогда, в чувствах благоговейной признательности, как теперь в чувствах святого на Него упования, мы все вместе воскликнем:
«С нами Бог! Разумейте, языцы, и покоряйтесь, яко с нами Бог!» [21]
В тот же день, воскресенье 14 марта, царский Манифест был прочитан всенародно во всех петербургских церквях, а вслед за ним пели торжественно тропарь: «Спаси, Господи, люди Твоя».
Как всегда утром по воскресеньям, у наследника цесаревича Александра Николаевича собрались полковые командиры и адъютанты всей гвардейской пехоты, которой он в то время командовал. «Цесаревич, — писал историк николаевского царствования Н.К.Шильдер, — сам прочёл им Манифест. По мере чтения, всё более и более видимо для всех, возрастало его волнение, так что последние строки были произнесены совершенно дрожавшим и прерывавшимся голосом. Окончив чтение Манифеста, он первый возгласил «ура». Тут раздался общий нескончаемый крик; все бросились целовать ему руки… Между тем находившиеся тут же маленькие дети цесаревича, испуганные страшным криком, с своей стороны также начали плакать, так что пришлось их унести…» [22]
Таким, величественным и, должно быть, немного жутким для детского восприятия, впечатлением легли на душу маленького Саши грозные потрясения 1848 года.
Этот год разнуздал много тёмных энергий, выпустив на волю духов всеевропейской революции. Одна Россия, тогда ещё сильная верностью преданиям предков, сумела покамест отбить их свирепый натиск. Глубинный смысл тех роковых событий с редкой прозорливостью выразил русский поэт и дипломат Фёдор Иванович Тютчев. В специальной записке, представленной им императору Николаю Павловичу в апреле 1848 года, [23] он писал: «Уже с давних пор в Европе только две действительные силы, две истинные державы: Революция и Россия. Они теперь сошлись лицом к лицу, а завтра, может быть, схватятся. Между тою и другою не может быть ни договоров, ни сделок. Что для одной жизнь — для другой смерть. От исхода борьбы, завязавшейся между ними, величайшей борьбы, когда-либо виденной миром, зависит на многие века вся политическая и религиозная будущность человечества… Россия прежде всего держава христианская; русский народ христианин не в силу только православия своих верований, но также в силу чего-то такого, что ещё более сокровенно, нежели принадлежность к вероисповеданию. Он христианин по той способности к самоотвержению и самопожертвованию, которая составляет как бы основу его нравственной природы. Революция же, прежде всего, враг христианства. Антихристианским духом одушевлена Революция: вот её существенный, ей именно свойственный характер. Наружные формы, в которые она от времени до времени облекалась, лозунги, которые попеременно усваивала, всё, даже её насилия и преступления, всё это придаток или случайность. Но что не придаток и не случайность — это антихристианское начало, её вдохновляющее; оно-то и доставило ей такое грозное господство над миром. Человеческое я, хотящее зависеть только от самого себя, не признающее, не принимающее никакого иного закона, кроме собственного изволения, — человеческое я, одним словом, поставляющее себя вместо Бога, — явление, конечно, не новое между людьми, — но что было ново — это самовластие человеческого я, возведённое на степень политического и социального права, и его притязание в силу такого права, овладеть человеческим обществом. Эта-то новизна и назвалась в 1789 году Французской Революцией…» [24]
Новая судорога Революции в 1848 году предопределила духовную ситуацию в Европе на несколько десятилетий вперёд. Обнажившийся тогда подлинный смысл революционных идей неограниченной свободы, поголовной эмансипации и уравнительного всесмешения, основанных на самоутверждении отдельного индивидуума, заставил противостоящие этим идеям силы — силы традиционного порядка, опорой имеющего веру в Бога, — сознать себя, и сознать именно в качестве защитников христианства и его спасительной истины, а не в качестве поборников тех или иных отживших привилегий и устаревших догм, как представляли дело их враги. А сознав, выступить на борьбу не только с оружием в руках, — такую борьбу с Революцией вели в 1799 г. Суворов, в 1812 г. Кутузов (с Наполеоном-«Антихристом»), в 1849 г. Паскевич, возглавивший поход против революционной Венгрии, — но и на духовную, невидимую брань, почин которой положила николаевская эпоха. Святое знамя этой духовной борьбы подхватит впоследствии царь Александр III — русский до мозга костей, ярчайшее олицетворение того идеального начала, которому Тютчев в своей историософской схеме дал название «Россия», — и станет крепкой преградой пред бесами Всемирной Революции.
1848 год оказался отмечен для нашего героя ещё одним своеобразным «воспоминанием о будущем». В середине года Россия была поражена невиданной эпидемией холеры. До 1 млн. человек выморила она по всей России. [25] Это бедствие вынудило царскую семью провести всё лето в Царском Селе в условиях строжайшего карантина. Тем летом, гуляя в царскосельском парке, Саша наверняка не раз натыкался на солдат оцепления, охранявших высочайшую резиденцию от проникновения страшной заразы. Через десятилетия, в начале 1880-х годов, уже будучи императором, ему придётся вот так же укрыться в Гатчине, за стеной военных караулов и оцепления, от ещё более страшной эпидемии, охватившей Россию, — эпидемии нигилизма…
Лето следующего 1849 года семья цесаревича Александра Николаевича провела в Ревеле, на морских купаниях. Сам же он вместе с войсками Гвардейского корпуса, находившегося под его началом, отправился в поход против венгерской революционной армии. С дороги он писал жене (15 июля, в день именин сына Владимира): «Поздравляю тебя снова, дорогой друг души моей, с праздником нашего милого Куксы. Да сохранит нам Бог это дорогое дитя и да сделает его, как и его братьев, достойным того положения, которое он призван занять здесь, т. е. да станет он добрым, усердным и верным слугою своего Государя, а следовательно и Отечества, нераздельных в моём уме. Такова молитва, которую я утром и вечером возношу за наших трёх мальчиков. Их будущность часто пугает меня, в особенности будущее Никсы, так как ему на долю выпадет самая трудная роль. Но в этом, как и во всех прочих случаях жизни, нужно повторять: Да будет воля Его!..» [26]
Выраженную в этом письме простую жизненную философию русского человека отец в полной мере старался передать и своим августейшим детям. Чувство беззаветной любви к Отечеству прививалось им с самых ранних лет. Патриотические мотивы — защита Родины, её слава и величие — занимали преобладающее место в их забавах и играх, которые, как известно, для ребёнка и являются настоящей серьёзной жизнью. Венгерский поход, а вскоре и Крымская война давали в этом отношении немало пищи детскому воображению. Так, из переписки родителей мы узнаём, что однажды шестилетний Никса, постоянно слыша взволнованные разговоры взрослых о боевых действиях русской армии в Венгрии, признал необходимым, ввиду возможной диверсии неприятеля, укрепить Ревель и принялся вместе с малютками-братьями (Александром и Владимиром. — И.Д.), при помощи нескольких сапёр, усердно воздвигать в саду земляное укрепление, торжественно названное им: форт «Дебречин» (в честь венгерской крепости, взятой русскими войсками во время похода 1849 г.). [27]
В 1850 г. известный религиозный философ, один из основоположников славянофильства, А.С.Хомяков составил специальную записку «Об общественном воспитании в России», предназначенную для наследника престола Александра Николаевича. «Воспитание в умственном и духовном смысле, — говорилось в этой записке, — начинается так же рано, как и в физическом. Самые первые зачатки его, передаваемые посредством слова, чувства, привычки и т. д., имеют уже бесконечное влияние на дальнейшее его развитие. Строй ума у ребёнка, которого первые слова были: Бог, тятя, мама, — будет не таков, как у ребёнка, которого первые слова были: деньги, наряд или выгода. Душевный склад ребёнка, который привык сопровождать своих родителей в церковь по праздникам и по воскресеньям, а иногда и в будни, будет значительно разниться от душевного склада ребёнка, которого родители не знают других праздников, кроме театра, балов и картёжных вечеров… Воспитание, чтобы быть русским, должно быть согласно с началами не богобоязненности вообще и не христианства вообще, но с началами Православия, которое есть единственное истинное христианство…» [28]
Цель такого воспитания Хомяков видел в выработке «соборной» личности, в которой все способности — воля, разум и чувство — были бы объединены в одно целое и пронизаны православным духом; чтобы в каждой мысли, в каждом поступке будущего властителя России сказывался один источник — вера в Христа и христианская любовь к ближнему.
Родители великих князей, по-видимому, учли эти советы философа. День свой сыновья наследника начинали непременно усердной молитвой, а ложились спать, только «хорошо помолившись Богу» перед сном, о чём с удовлетворением рапортовали воспитатели. Мать, цесаревна Мария Александровна, сама учила детей креститься, говеть, исповедываться, — воцерковляла их. Объясняя сокровенный смысл обрядов, она лично подавала пример прилежного и сознательного их соблюдения. Материнская любовь в обрамлении ярких красок православной обрядности отпечатлевалась в детских душах представлением о подлинно христианской любви, о Боге-Христе, который и есть сама Любовь…
Так, понятие о Боге стало одним из первых и главных понятий, которое усвоили мальчики, — наряду и во взаимосвязи с другими ключевыми словами-понятиями: «мама», «папа», «Отечество», «Государь"… И из этих ключевых понятий, постепенно накрепко соединявшихся между собой основополагающими человеческими чувствами, имя которым «любовь», «благоговение», «преданность», «служение» и т. д., рождался в их существах великий смысл, одухотворявший в дальнейшем всю их земную жизнь.
Путь к этому великому смыслу лежал через первоначальные правила нравственности, через усвоение простейших навыков бытового благоприличия. Чувство долга внушалось исподволь вместе с необходимостью опрятности за столом, прилежности в учёбе; чувство справедливости — выработкой корректного отношения к окружающим и культивированием строгости к самому себе; чувство личного достоинства, чести, благородства — через уважение к любому, даже самого простого звания, человеку — лакею, истопнику, няне и т. д.; чувство сострадания — через жалость к беззащитным живым существам — птичкам, кроликам — и деятельную заботу о них…
Лето 1850 года семья цесаревича провела в Царском Селе. С этого времени мы можем следить за жизнью Саши и его братьев по донесениям Гогеля и Зиновьева. Судя по ним, распорядок дня великих князей начиная с этого года был установлен следующий.
Вставали в 7 часов, молились, пили чай. Потом ходили здороваться и желать доброго утра матери, цесаревне Марии Александровне, государю императору Николаю Павловичу и царице Александре Фёдоровне.
От 8 до 11 часов они, под присмотром полковника Гогеля, гуляли, ходили купаться на море (во время пребывания в Гапсале или Петергофе) и занимались фронтовым учением (т.е. обучением «фронту», строю). Маршировать, выполнять строевые команды и различные ружейные приёмы их обучал отставной унтер-офицер Лейб-Гвардии Семёновского полка Тимофей Хренов, назначенный комнатным дядькой к великим князьям Николаю, Александру и Владимиру Александровичам ещё 2 октября 1848 г.
С 11 до 12, под общим руководством генерал-майора Зиновьева, дети два раза в неделю (по понедельникам и четвергам) обучались артиллерийской прислуге при орудиях, два раза в неделю — гимнастическим упражнениям (по вторникам и пятницам), а в среду и субботу гуляли. В этот же промежуток времени они завтракали.
С 12 до 2 ½ часов занимались с Верой Николаевной Скрипицыной, [29] которая обучала их первоначальной русской грамоте и арифметике. Обедали обыкновенно в 2−3 часа пополудни.
От половины третьего до 4 часов снова гуляли с Николаем Васильевичем Зиновьевым: летом — просто резвились, зимой — расчищали дорожки в парке, катали друг друга в салазках, лепили из снега «болвана"…
От 5 ½ до 7 вечера по понедельникам и субботам у них бывали уроки танцев, по вторникам и четвергам — занятия с В.Н.Скрипицыной, а в остальные дни — гулянье с Григорием Фёдоровичем Гогелем.
Время после вечернего чая до сна (а ложились они, как правило, в 9 часов) великие князья проводили с матерью, цесаревной Марией Александровной. В хорошую погоду ездили с ней кататься в открытом экипаже по окрестностям, в случае холода и дождя обыкновенно играли в её комнатах либо же слушали чтение вслух В.Н.Скрипицыной, Гогеля или кого-нибудь из фрейлин. Читали обыкновенно Священную историю, сказки А.П.Зонтаг, рассказы о Кавказской войне или географических открытиях и путешествиях. Тут же отец их, цесаревич Александр Николаевич, играл в вист со своими адъютантами и придворными. На чайном столе кипел самовар, велись неторопливые беседы — нередко весьма откровенные и задушевные, к чему располагал тесный семейный круг. Прислушиваясь к этим взрослым разговорам, маленькие великие князья черпали свои первые сведения как из житейской, так и из идейно-политической сферы.
С 1852 г. у великих князей появляется больше уроков: теперь в утренние часы три дня в неделю (понедельник, среда и пятница) они занимаются французским языком, ещё три дня (вторник, четверг, суббота) посвящены Закону Божию. Усложняются и их фронтовые занятия: они уже не только маршируют, но и учатся обращению с офицерской саблей, стрельбе в цель из пистолета и ружья. Во дворе под окнами Царскосельского дворца была установлена так называемая «сетка», т. е. мачта, какие бывают на парусниках, с соответствующим такелажем: канатами, верёвочными лестницами и т. п., — что-то вроде шведской стенки, — которая служила детям для забав и гимнастических упражнений. Тут же, рядом с «сеткой», стояла маленькая пушечка, используемая ими для учебной артиллерийской стрельбы.
Вообще, в эти ранние годы военным занятиям великих князей уделялось основное внимание. Зачисление Александра Александровича в воинскую службу в самый день появления на свет имело отнюдь не только символическое значение. Едва начав ходить, он уже учился маршировать. Ежедневные многочасовые строевые занятия, отработка ружейных и сабельных приёмов, обучение пушечной пальбе, спортивные упражнения, верховая езда и т. д. занимали практически всё их время. Образ их жизни, в сущности, мало чем отличался от образа жизни мальчиков в кадетских корпусах и школах кантонистов, где также с детского возраста готовили профессиональных военных, офицеров.
Александру Александровичу, по выбору его деда, императора Николая I, предстояла карьера артиллериста: высочайшим приказом от 28 января 1848 года он был назначен состоять по Гвардейской конной артиллерии. Другому его брату, Алексею Александровичу, суждено было стать моряком, и поэтому уже с ранних лет он воспитывался отдельно от старших братьев, обучаясь по специальной программе морскому искусству под руководством контр-адмирала К.Н.Посьета. Брат Николай Александрович служил в Лейб-Гвардии Гусарском, а брат Владимир — в Л.-Гв. Преображенском пехотном полку…
Великий князь Александр, прежде чем получить первый офицерский чин, должен был в совершенстве освоить солдатскую науку. Лишь после нескольких лет службы он был произведён в прапорщики (в 1852 г.). Через год он получил чин подпоручика, а в 1856 г. — поручика, после того, как приобрёл необходимые навыки командования — как на плацу, так и в полевых условиях — небольшими воинскими подразделениями (взводом, ротой). Получение каждого следующего звания обусловливалось приобретением соответствующей квалификации и выслуги. Любопытна в этом отношении дневниковая запись великого князя Александра Александровича, сделанная им 14 июля 1866 г., которая показывает, каково было его отношение к своей воинской службе. «У меня есть мысль, — писал великий князь, — которую я бы очень желал привести в исполнение. Мне наверно дадут командовать какой-нибудь частью после моей свадьбы, и я желал бы просить, чтобы позволили мне начать с командования полком, для того, чтобы хорошенько познакомиться с этим делом, и получить совершенно полк в командование, т. е. быть командиром, а не командующим (курсив наш. — И.Д.). Я хочу просить ещё, чтобы мне дали кавалерийский полк и именно Конную Гвардию, потому что я очень люблю этот полк…» [30]
Звания полного генерала он будет удостоен лишь в 1874 г., т. е. после почти 30-летней армейской службы, и на деле, во время русско-турецкой войны 1877−1878 гг., докажет свою способность успешно командовать крупнейшим боевым соединением (Рущукский отряд, бывший под его началом в период военных действий, состоял из двух корпусов)…
Мы обратимся к донесениям Гогеля и Зиновьева за 1850 год, которые они посылали раз в неделю с фельдъегерем к наследнику цесаревичу, чтобы увидеть, как конкретно происходила эта ежедневная, ежеминутная неустанная черновая работа воспитателей, как посредством определённой системы поощрений и наказаний, увещаний и порицаний, посредством благих и дурных примеров происходила огранка характеров и выделка душ августейших детей.
31 августа 1850 года «за обедом Александр Александрович был непослушен и очень раскапризничался, за что был лишён сладкого…»
1 сентября «утром молились Богу очень хорошо, за чайным столом сидели хорошо, кроме Александра Александровича, который не совсем был умён, ссорясь с братьями…»
10 сентября Г. Ф.Гогель рапортовал о поведении великих князей: «Утром были умны, но гуляя по саду, я был недоволен Николаем Александровичем за то, что он не хотел поделиться с Александром Александровичем игрушками, имея две при себе, и хотя я говорил ему, что это дурно не делиться, когда брат так убедительно просит, но Николай Александрович не хотел исполнить доброю волею, и тогда я приказал ему отдать пику брату, что он исполнил тотчас же, но с неудовольствием…»
17 сентября Н.В.Зиновьев, в свою очередь, сообщал родителям: «После чая, гулявши в залах и играя в прятки, я был недоволен старшими Великими Князьями за то, что часто ссорились и даже дрались, и хотя несколько раз им напоминал сделанное нами условие, что каждому воздастся тем же, однако же Александр Александрович, рассердясь на Владимира Александровича, ударил его 2 раза остриём своей деревянной сабли довольно сильно по руке, за что я вынужден был тою же саблею ударить по руке Александра Александровича и лишить его удовольствия играть с нею…»
18 сентября: «Николай Александрович был приглашён к Маменьке обедать, а Александру Александровичу обещано это удовольствие, когда будет опрятнее кушать; это обещание так его поощрило, что он в первый раз в жизни ничего не пролил себе за обедом на салфетку…»
22 сентября: «Играли в больших залах и я должен был побранить Николая Александровича за то, что он позавидовал брату, когда Александр Александрович выиграл 2 партии в кегли…»
13 октября: «Николай Александрович был оставлен без пирожного за то, что выщипал несколько перьев у залетевшей в комнату птички…»
Г. Ф.Гогель 8 ноября 1850 г. отмечал в своём отчёте: «Пришедши в 5 часов к Великим Князьям, я застал Александра Александровича стоящего в углу за ослушание против нянюшки своей, которая была им чрезвычайно недовольна за то, что он ещё, кроме того, был с нею невежлив. Я с трудом мог уговорить Александра Александровича извиниться перед нею, что он, однако же, исполнил, и тогда только мы сели за чайный стол, где все были умны и сидели прилично. Не могу умолчать при сём случае об милом поступке Николая Александровича, который, видя брата довольно долго в углу, просил меня простить его и, наконец, сам пошёл уговорить Александра Александровича извиниться пред M — me Ишервуд…» и т. д. (курсив везде наш. — И.Д.) [31].
Так проходил день за днём. Жизнь царской семьи, как и всей России, после 1848−49 гг. вошла в спокойное русло. Зиму 1850−51 гг. августейшее семейство провело в Петербурге, в Зимнем Дворце, а весну, лето и осень в Царском Селе и Петергофе. Этот сезон ознаменовался для Николая и Александра Александровичей важным событием — они в первый раз в жизни присутствовали на балу. Правда, пока ещё только на детском, но зато в качестве полноправных участников, — до этого им приходилось быть исключительно зрителями, наблюдая с хор парадных зал Зимнего Дворца разнообразные праздничные балы и военные церемонии, торжественные придворные выходы и приёмы. 1 августа 1851 г. они приняли участие ещё в одном публичном торжестве — открытии памятника Павлу I в Гатчине. На состоявшемся там в честь этого праздника высочайшем смотру гвардейским частям, сформированным в царствование этого государя, великий князь Николай Александрович (уже получивший свой первый офицерский чин), в мундире Л.-Гв. Павловского полка, командовал взводом, а Александр Александрович, одетый в парадную солдатскую форму павловцев, в их, прославленной ещё с суворовских времён, остроконечной гренадерке, с ружьём у ноги, стоял на часах рядом с памятником.
Но, пожалуй, наиболее ярким впечатлением того года стало для них посещение в конце августа Москвы (тоже впервые в жизни), где пышно отмечалось знаменательное для России событие — 25-летие со дня коронования на царство Государя Императора Николая Павловича. К этой годовщине было приурочено и празднование открытия железной дороги, соединившей две русские столицы. 19 августа 1851 г. в 4 часа утра царское семейство выехало из Санкт-Петербурга по новой железной дороге, и в тот же вечер, в 11 часов, поезд прибыл в Москву. На каждой станции по пути в первопрестольную императора встречало громадное стечение народа, люди стояли даже вдоль полотна железной дороги, чтобы хоть мельком взглянуть на царский поезд. Николай Павлович остался весьма доволен постройкой дороги и на одной из станций, обращаясь к собравшимся и указывая на паровоз, сказал: «Вот какую я нажил себе лошадку!» Потом, взяв за плечи восьмилетнего Николая Александровича, поднял его и, поставив на тумбу, прибавил: «Вот вам мой старший внук.» В ответ на эти слова императора загремело всеобщее «ура!» и шапки полетели вверх.
С не меньшим восторгом встречали царскую семью и в Москве. Все московские улицы и площади на пути от вокзала до Кремля были запружены толпами ликующего народа. У Иверской часовни августейшие путешественники вышли из карет, чтобы помолиться перед чудотворной иконой Божией Матери и возблагодарить Господа за благополучное окончание дальней дороги. Затем, через Красную площадь и Спасские ворота, они проследовали в Большой Кремлёвский дворец, сопровождаемые громогласным «ура!» москвичей.
На другой день состоялся торжественный выход Их Величеств через Красное крыльцо в Успенский собор. «Торжественное богослужение под древними сводами первопрестольного храма Русской Земли; гул колоколов, сливающийся с пушечною пальбою, но покрываемый восторженными кликами несметной толпы при двукратном появлении Венценосной Четы в дверях дворца и собора; одушевление, ликование, умиление, слёзы, неподдельный восторг народа, достигающие апогея в ту психологическую минуту, когда Император и Императрица, остановясь на высшей ступени Красного крыльца, милостивым поклоном отвечают на выражения народной любви; всё это могучее и живое проявление таинственной и неразрывной связи Самодержавного Русского Царя с его народом не могло не произвести на юные умы Николая и Александра Александровичей глубокого и неизгладимого впечатления. Расширялся и светлел их умственный кругозор и в детских их сердцах зазвенели им самим дотоле неведомые струны», — так описывал переживания детей наследника С.С.Татищев.
«Царская Семья, — продолжает он, — провела в Москве целые три недели, в продолжении которых молодые Великие Князья могли вдоволь насладиться своеобразною прелестью древней столицы с её златоглавым Кремлём, древностями, святынями, с чудным видом с дворцовой террасы на Москву-реку, со всем её чисто русским народным складом и особенностями. Не подлежит сомнению, что с этого первого посещения Белокаменной глубоко запала в чуткие и отзывчивые души обоих братьев и там пустила крепкие корни любовь ко всему родному, к русской старине и народности, о которых они до тех пор не имели ясного представления и которые впервые поразили их в Москве, как некое откровение…» [32]
Лето следующего 1852 года дети цесаревича провели на балтийском побережье в Гапсале (Эстляндия), а на осень переехали снова в Царское Село. Приведём ещё несколько характерных эпизодов из жизни Саши и его братьев в этот период по журналам Гогеля и Зиновьева. Цели и методы воспитателей предстают в них ещё более выпукло. Послушание, прилежание, воздержанность, скромность, благочестие, строгость к себе и снисходительность к другим — вот какие требования предъявлялись детям, и, пожалуй, таковыми эти требования были тогда в любой русской семье, таковыми остались и поныне. Наказания за непослушание были хотя и не строги — лишение за обедом десерта (кстати, весьма скромного: сухари, хлеб с маслом), отобрание игрушек, стояние в углу и т. п., — но зато всегда неотвратимы, что делало их довольно эффективным средством воздействия. [33]
Осенью 1852 г. семилетний Саша знакомится со известными произведениями Михаила Николаевича Загоскина «Юрий Милославский, или русские в 1612 году» и «Рославлёв, или русские в 1812 году». Вечерами, сидя на диване вместе с братьями, под шелест осеннего дождя за тёмными окнами, он, затаив дыхание, слушал чтение этих романов Гогелем или Зиновьевым. Впоследствии он прочтёт их уже самостоятельно. Так, в журнале воспитателей за 1860 г. (запись от 5 октября) отмечено: «Александр Александрович читал повесть Загоскина (Рославлёв или русские в 1812-м году), чтение это очень занимает Александра Александровича…» [34]
Другим его излюбленным автором стал Иван Иванович Лажечников. По словам К.П.Победоносцева, сказанным 6 апреля 1895 г. в речи, посвященной памяти императора Александра III: «Ещё в детстве любимым Его чтением были исторические романы Загоскина и Лажечникова, и в Нём, как во многих русских детях, это чтение возбудило первое движение любви к Отечеству и национальной гордости…» [35] В связи с празднованием в 1869 г. 50-летия литературной деятельности Лажечникова Александр Александрович в особом рескрипте на его имя вынес такую оценку значения и меры влияния на него творчества обоих писателей: «Мне приятно заявить, что «Последний Новик», «Ледяной дом» и «Басурман», вместе с романами Загоскина, были в первые годы молодости любимым моим чтением и возбуждали во мне ощущения, о которых и теперь с удовольствием вспоминаю. Я всегда был того мнения, что писатель, оживляющий историю своего народа поэтическим представлением её событий и деятелей в духе любви к родному краю, способствует к оживлению народного самосознания и оказывает немаловажную услугу не только литературе, но и целому обществу». [36]
Собственное признание великого князя Александра того глубокого воздействия, которое оказали на него названные произведения, заставляет остановиться на них подробнее. Содержание их достаточно характерно. Романтическая интрига в книгах Загоскина и Лажечникова играет второстепенную роль: любовь всегда бывает вынуждена уступить первое место патриотизму в сердцах их героев, как это происходит, например, с главным действующим лицом романа «Рославлёв». Другой персонаж этого романа (русский офицер, умирающий от ран после Бородинской битвы) выражает квинтэссенцию этого патриотического миросозерцания предсмертными словами: «Отечество!.. Россия!.. Пусть судит меня Господь! Но я чувствую, что даже и там не перестану быть русским…» [37]
И Юрий Милославский, герой одноимённого романа Загоскина, тоже «любит свою земную родину почти так же, как должны бы мы все любить одно небесное отечество наше», и страстно убеждён, что «умереть за веру православную и Святую Русь честнее, чем жить под ярмом иноверца и носить позорное имя раба иноплеменных». Светлому началу в лице Юрия противостоит тёмное — «польский жид» Тушинский вор; бесчестный узурпатор Сигизмунд, самозванный «король польский и царь русский»; низкий предатель боярин Кручина-Шалонский, которого «упрекали в подражании иноземцам и в явном презрении к простым обычаям предков». [38]
Поляки, «жиды», космополиты, предавшиеся «иноземным влияниям», навсегда останутся для Александра III олицетворением зла, воплощением начал, несущих разрушение и гибель России.
Сам Загоскин смысл своей литературной деятельности видел в том, чтобы «воевать против наших скептиков, европейцев, либералов, ненавистников России, обожателей Запада и всех его мерзостей». [39] Пафос этой поистине «священной войны» с «Западом», «либерализмом», с такой страстностью выразившийся в романах Загоскина, проник глубоко в душу Александра III и сделался впоследствии основным мотивом его царствования.
Что касается произведений И.И.Лажечникова, то самое знаменитое из них — роман «Ледяной дом» — живописует борьбу русской партии «истинных патриотов» во главе с кабинет-министром Артемием Волынским против немецкой партии, «против чужеземного нашествия и предводителя его» герцога Бирона во времена Анны Иоанновны. Среди сторонников Бирона — разные несимпатичные личности, вроде подлого шпиона Липмана, [40] о котором автор говорит: «Родом жид, он остался жидом, хотя по наружности обновил себя водою и духом». [41] В конечном итоге курляндские выходцы с помощью клеветы и низких интриг погубили благородного и честного, но простодушного и вспыльчивого Волынского и его верных друзей.
Трагическая история русских патриотов, воспроизведённая талантливым пером, не могла не возбудить в юном Александре живого отклика, тем более что мотивы борьбы «русской» и «немецкой» партий, засилья остзейских выходцев при дворе были вполне созвучны ситуации середины XIX века, [42] а пламенные филиппики, вложенные Лажечниковым в уста главного героя «Ледяного дома» Волынского, были обращены прежде всего к современникам автора, читателям романа: «Не люблю выходцев, — говорил он, — ничтожных своими душевными качествами и между тем откупивших себе тайною монополиею, неизвестными народу услугами право грабить, казнить и миловать нас, русских!.. Как смотреть мне равнодушно на раны моего отечества; слышать без боли крик русского сердца, раздающийся от края России до другого!..» и т. п. [43]
Не исключено, что отчасти отражением этих пламенных речей стало болезненное отношение Александра III к проблеме засилья нерусских (в основном немецких) выходцев при дворе и на высших должностях в армии и бюрократическом аппарате империи. Взойдя на трон в 1881 году, он устроил основательную «чистку» в своём окружении, так что уже в 1883 году присутствовавшие на коронационных торжествах отмечали: «Кроме старейших сановников, несущих регалии, трон окружён придворными почти исключительно из старинных русских фамилий: тут Голицын, Гагарин, Юсупов, Мещерский, Всеволожский, Ушаков, Уваров, Балашов, Апраксин. Немцы заметны лишь как остатки прошлого царствования…» [44]
Другой популярный роман Лажечникова — «Последний Новик» — посвящён истории завоевания Россией Прибалтики в начале XVIII века. За фасадом романтических и героических приключений скрыто вполне определённое идеологическое содержание: целый ряд исторических, экономических, геополитических и нравственных аргументов, обосновывающих права России на прибалтийские земли. Высказываемые от лица разных персонажей, они органично складываются в определённую систему, с которой впоследствии великий князь Александр встретится в политических трактатах Ю.Ф.Самарина и М.П.Погодина.
По мнению Лажечникова, «самое положение Лифляндии, отделяя её морем от Скандинавского полуострова, должно, рано или поздно, прикрепить её нравственно к России, как она физически прикреплена к материку её». Устами Пётра I утверждается в романе исконная принадлежность этих земель России: «Видишь Лифляндию: это член России отсеченный. Если его не возвратим, то напрасны и початки наши». Другой герой романа, офицер русской армии, заявлял: «Русские — и мёртвые — не хотели спать на земле чужой: они купили её кровью своею для имени русского!.. Отдадим ли мы иноплеменникам кладбище наших отцов? Не отдадут и наших могил на стороне ливонской дети и внуки наши; положат на них камушки, и на них поставят кресты русские…» [45]
Такого рода идеи, облечённые в яркую художественную форму, западающие в самые глубокие и сокровенные тайники души, взывающие к основополагающим ценностям — Богу, Родине, чести, заветам предков и т. д., — не только составили костяк политических взглядов Александра III, но и сохранили у него живую, глубоко эмоциональную окраску детских впечатлений. А образы благородных и бескорыстных патриотов — героев Загоскина и Лажечникова, — проникнутые имперским, национально-государственным сознанием, с которыми он познакомился на заре своей сознательной жизни, очевидно, оказали решающее воздействие на формирование внутреннего «я» будущего императора.
В горячих мальчишеских мечтах Саша наверняка сражался в доспехах Юрия Милославского за Русь Святую против иноземных и иноверных захватчиков, вместе с петровскими гренадерами отвоёвывал для России отнятые некогда у неё западными агрессорами прибалтийские земли, смело вступался за национальную честь против узурпировавших власть немцев в период бироновщины…
Отождествление себя с образами бесстрашных и благородных защитников «православной веры и Святой Руси» в духе Загоскина и Лажечникова было столь устойчивым у Александра III, что и много лет спустя его фигура и поведение вызывали в современниках соответствующие ассоциации: он представлялся им как «старинный русский богатырь, среднее между Ильёй Муромцем и князем Серебряным. Честный, добрый, храбрый медведь, которому трудно воевать с лисицами XIX столетия». [46] Неслучайно художник В.М.Васнецов писал своего Илью Муромца (картина «Богатыри»), вдохновляясь образом Александра III.
Последующие события показали, что Александр III, очевидно, в детстве читал нужные книги. Эти книги во многом ориентировали его в предстоящей ему государственной деятельности, позволяя занимать, подчас в сложнейших условиях, единственно правильную позицию с точки зрения инстинктивно чувствуемого «русского интереса». Придёт время, и на его плечи тяжёлой ношей ляжет борьба и с немецким засильем в верхах, и с остзейским сепаратизмом, ставившим под сомнение принадлежность Прибалтики Российскому государству, и с революционным движением, слишком часто олицетворяемым в XIX веке поляками и евреями, снова, как и в начале XVII столетия, несшими жестокую смуту в сердце России.
Одним из первых проявлений усвоенных юным Александром идей стала история с О.Б.Рихтером, относящаяся к 1858 г. «Генерала Рихтера, которого все называли Оттон Борисовичем, — рассказывает в своих воспоминаниях Н.А.Вельяминов (личный врач царя Александра III), — государь и великий князь [47] всегда называли почему-то Дмитрием Борисовичем. Я как-то позволил себе спросить государя, почему он так называет Рихтера. Государь ответил мне следующее: «Вы знаете, вероятно, что Дмитрий Борисович был воспитателем моим и моих старших братьев… Мы с братьями очень не любили немцев и были недовольны назначением его нашим воспитателем и не хотели называть его Оттон. Тогда мы спросили его, нет ли у него, как у лютеранина, другого, более русского имени. Оказалось, что его звали и Дмитрием. Мы попросили разрешения у него называть его Дмитрием Борисовичем. Он разрешил, и вот мы, братья, с детства так и зовём его». [48]
Немало способствовала патриотическому воспитанию великих князей и разразившаяся в конце 1853 г. Крымская война. Война эта, принёсшая неувядаемую славу русскому оружию (Синопская победа, героическая оборона Севастополя, взятие Карса), в целом оказалась для России неудачной. Творящая «общественное мнение» интеллигенция обеих столиц не видела трагедии в поражении России, надеясь при таком исходе войны на либеральные реформы государственного и общественного строя империи, на слом николаевского самодержавия. С восторгом встречали в этой среде всякое известие о поражении русских войск. Один из видных либералов того времени А.И.Кошелев признавался: «Высадка союзников в Крым в 1854 году, последовавшие затем сражения при Альме и Инкермане [49] и обложение Севастополя нас не слишком огорчили, ибо мы были убеждены, что даже поражение России сноснее и даже для неё и полезнее того положения, в котором она находилась в последнее время…» [50] (т.е. после 1848 г. — И.Д.). А ещё один из тогдашних «либералистов» П.П.Пекарский, будущий академик, по воспоминаниям Н.В.Шелгунова, в день получения в Петербурге известия о поражении русских войск на Чёрной речке, выглядел именинником: «Пекарский шёл опустив голову, выглядывал исподлобья и с подавленным и худо скрытым довольством, — писал Шелгунов, — вообще он имел вид заговорщика, уверенного в успехе, но в глазах его светилась худо скрытая радость. Заметив меня, Пекарский зашагал крупнее, пожал мне руку и шепнул таинственно, в самое ухо: «Нас разбили"…» [51]
Император Николай был полон решимости воевать до победного конца, до полного изгнания чужеземных армий с русской территории. К нему по-прежнему, как и в продолжение всех тридцати лет его царствования, сходились все нити управления огромной страной, на нём лежала вся тяжесть организации её обороны. Деятельную помощь и нравственную поддержку он ощущал лишь со стороны своих сыновей: наследника цесаревича Александра Николаевича как командующего войсками Гвардии и великого князя Константина Николаевича, главноначальствующего флотом. Однако и в семье цесаревича происходила некоторая «переоценка ценностей». На вечерах у цесаревны, где раньше обыкновенно после семейного чаепития мужчины мирно играли в вист, а дети резвились или слушали чтение сказок, теперь всё чаще разгорались бурные споры о войне, о политике, о судьбах России. Так, например, 27 октября 1854 г. А.Ф.Тютчева записала в своём дневнике следующий разговор между родителями Саши: «Великий князь и великая княгиня продолжали разговор на ту же тему, выражая по всем вопросам дня такие мысли, каких бы сами они не допустили или, во всяком случае, не высказали полгода тому назад. Они говорили, что Россия никогда не будет у себя хозяйкой, пока не получит Дарданелл, что естественными союзниками России являются славянские народы, которых во что бы то ни стало нужно вырвать из-под ига Турции и образовать из них самостоятельные государства. Великая княгиня выразила сожаление, что в прошлом году, из опасения не иметь достаточно сил для их поддержки, был упущен самый благоприятный момент их вооружить, тогда как теперь, когда Россия имеет против себя всю Европу, этот благоприятный случай упущен и т. д. Она с большой горечью высказывалась по поводу политической системы, введённой Александром I на основах Священного союза, системы глубоко антинациональной, как показали последствия… Великий князь добавил: «Мы не проявили достаточного национального эгоизма, но обстоятельства толкнули нас на правильный путь и доказали, до какой степени ложна и опасна наша политическая программа…» [52]
Детский ум жадно впитывает все впечатленья бытия. Мысли и мнения, высказанные взрослыми под влиянием эмоций и стечения обстоятельств, впоследствии могут быть ими изменены и пересмотрены (как это произошло в данном случае с Александром II), но эти же мнения, именно благодаря тому, что были эмоционально, резко выражены и сопряжены с драматической ситуацией, производят глубочайшее воздействие на ребёнка, составляя на всю жизнь для него внутренний, подчас бессознательный, но наиболее глубокий и значимый критерий оценки происходящего.
В записанных Тютчевой рассуждениях родителей Александра Александровича времён Крымской войны уже содержатся основные моменты политических взглядов будущего царя Александра III: противостояние «Европе», необходимость захвата проливов, славянская солидарность, политика «национального эгоизма».
Антизападные настроения, возбуждённые перипетиями Крымской войны, и впрямь были столь сильны в придворной среде, что легко проникали в детские души. В октябре 1855 года 12-летний наследник цесаревич Николай Александрович высказывал, из патриотических побуждений, нежелание разговаривать по-французски и намерение воевать с «Европой», «когда вырастет». Сообщая об этом в своём дневнике, А.Ф.Тютчева отметила, что «эта черта и тысячи других дают право надеяться, что время исключительного влияния Запада миновало безвозвратно. Россия направляется к другим судьбам, она постепенно вернётся к своей национальной жизни и исторической миссии…» [53]
Так оно и будет. Но ждать этого момента придётся гораздо дольше, чем могло показаться в 1855 году, и во главе возвращения на путь «национальной жизни» встанет не Николай Александрович, а его младший брат.
ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ 1.
[1] ПСЗ, собр. 2, т. ХХ, 1845 г., N 18 776.[2] В этот день в 1724 г. состоялось перенесение мощей Александра Невского из Владимирского Рождественского монастыря, где они покоились со дня его погребения, в Александро-Невскую лавру, основанную Петром I (в 1712 г.) на месте битвы русского войска под предводительством святого князя против шведов в 1240 г.
[3] Дубельт Л.В. Заметки и дневники (1840−1862). — Российский архив, т. 6, М., 1995, с. 120.
[4] Корольков К. Жизнь и царствование Императора Александра III (1881−1894 гг.), Киев, 1901, с. 6.
[5] Фредерикс М.П. неопубликованные «Записки». Цит. по: Татищев С.С. Император Александр III. Его жизнь и царствование. — ГА РФ, ф. 543, оп. 1, д. 649, л. 30.
[6] Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров, Тула, 1990, с. 192.
[7] Киреев А.А. Дневник за 1884−1887 гг. — ОР РГБ, ф. 126, д. 10, л. 39−39 об.
[8] Т. е. к Марии Александровне (1824−1879), жене Александра II и матери Александра III.
[9] Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров, Тула, 1990, с. 338.
[10] Там же, с. 49−50.
[11] См.: Никитенко А.В. Дневник, т. 1, М., 1955, с. 334.
[12] См.: Татищев С.С. Император Александр III. Его жизнь и царствование. — ГА РФ, ф. 543, оп. 1, д. 649, л. 31.
[13] «Седлайте коней, господа: во Франции объявлена республика!» (фр.).
[14] Шильдер Н.К. Император Николай Первый. Его жизнь и царствование, т. 2, М., 1997, с. 489.
[15] Дуглас Рид. Спор о Сионе, М., 1998, с. 161.
То, о чём говорил Дизраэли в 1846 г., после европейской революции 1848 г. стало очевидно для всех, но лишь очень немногие отваживались говорить об этом открыто. В частности, сам Дизраэли, будучи по происхождению евреем и потому не боясь получить страшное клеймо «антисемита», выступая в Палате Общин английского парламента в 1852 г., продолжил эту тему, заявив: «Влияние евреев может быть установлено в последнем взрыве принципа разрушения в Европе. Здесь имеет место мятеж против традиции и аристократии, против религии и собственности. Равенство всех и отмена собственности провозглашаются тайными обществами, создающими временные правительства, а во главе всех их стоят люди еврейской расы» (там же). Автор этой интересной книги Д. Рид вполне резонно отмечает, что в феврале 1917 г. в России всё именно так и произошло, как предсказывал Дизраэли.
[16] См.: Лависс и Рамбо. История XIX века, т. 6, М., 1938, с. 535−536.
[17] Киреев А.А. Дневник за 1887−1894 гг. — ОР РГБ, ф. 126, д. 11, л. 64−64 об.
[18] Вебстер Неста. Всемирная революция. Заговор против цивилизации, Киев, 2001, с. 138.
[19] См.: Селянинов А., Тайная сила масонства, М., 1999, с. 98−99.
[20] Маркс К. и Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии, М., 1988, с. 23, 61.
[21] Шильдер Н.К. Император Николай Первый. Его жизнь и царствование, т. 2, М., 1997, с. 498−499.
[22] Там же, с. 498.
[23] Эта записка была в 1849 г. издана в Париже в виде брошюры под названием «Россия и революция» (на фр. языке). По-русски впервые опубликована в N 5 «Русского архива» за 1873 г.
[24] См.: Аксаков И.С. Биография Фёдора Ивановича Тютчева, М., 1886, с. 135−136.
[25] Подробнее об этой эпидемии холеры см.: Нифонтов А.С., Россия в 1848 году, М., 1949.
[26] Цит. по: Татищев С.С. Император Александр III. Его жизнь и царствование. — ГА РФ, ф. 543, оп. 1, д. 649, л. 33−33 об.
[27] Там же, л. 34 об.
[28] Хомяков А.С. Полное собрание сочинений, т. 1, М., 1900, с. 351−374. См. также: Хомяков А.С. О старом и новом, М., 1988, с. 437.
[29] Вера Николаевна Скрипицына до назначения наставницей к детям наследника цесаревича, последовавшего 18 мая 1846 г., служила инспектрисой Воспитательного общества благородных девиц в Санкт-Петербурге. Вдова ярославского помещика, она ко времени своего назначения к великим князьям была уже преклонных лет.
[30] ГА РФ, ф. 677, оп. 1, д. 299, л. 151.
[31] См.: ГА РФ, ф. 678, оп. 1, д. 978.
[32] Татищев С.С. Император Александр III. Его жизнь и царствование. — ГА РФ, ф. 543, оп. 1, д. 649, лл. 45 об.-46 об.
[33] См.: ГА РФ, ф. 678, оп. 1, д. 962.
[34] ГА РФ, ф. 678, оп. 1, д. 978, лл. 86 об.
[35] Речь эта была произнесена в заседании императорского Русского исторического общества, которого Александр III был долгое время самым ревностным покровителем. Цит. по: Русский Архив, 1906, N 4, с. 621.
[36] Цит. по: Корольков К. Жизнь и царствование императора Александра III, с. 32. Кстати, рескрипт этот составлен был Победоносцевым, о чём свидетельствует запись в дневнике великого князя Александра Александровича от 23 апреля 1869 г.: «В ¼ 11 зашёл ко мне К.П.Победоносцев и принёс проект письма, которое я хочу послать старику Лажечникову, нашему почтенному литератору, который празднует 50-летний юбилей. С письмом я посылаю свой портрет…» (ГА РФ, ф. 677, оп. 1, д. 302, л.161).
[37] Загоскин М.Н. Исторические романы, М., 1993, с. 537−538.
[38] Там же, с. 37, 65, 218, 249 и др.
[39] Цит. по: Григорьев А.А. Эстетика и критика, М., 1980, с. 277, 280 (из письма М.Н.Загоскина 1840 года к П.А.Корсакову, издателю журнала «Маяк»).
[40] Реальное историческое лицо, ростовщик, кредитовавший Бирона, глава еврейской колонии в Петербурге в 1730−40-х гг.
[41] Лажечников И.И. Ледяной дом, М., 1980, с. 73.
[42] Подробнее об «остзейском вопросе» в эти десятилетия см. весьма обстоятельную книгу М.М.Духанова «Остзейцы. Политика остзейского дворянства в 50−70-х годах XIX века и критика её апологетической историографии», Рига, 1978.
[43] Лажечников И.И. Ледяной дом, с. 48, 128 и др.
[44] Дневник государственного секретаря А.А.Половцова, т. 1, М., 1966, с. 95.
[45] Лажечников И.И. Последний Новик, М., 1983, с. 10, 172, 433 и др.
[46] См.: Киреев А.А. Дневник за 1887−1894 гг. — ОР РГБ, ф. 126, д. 11, л. 181 об.
[47] Имеются в виду государь Александр III и его брат Владимир Александрович.
[48] Вельяминов Н.А. Воспоминания об императоре Александре III, в кн.: Российский архив, т. 5, М., 1995, с. 275.
Рихтера звали Оттон Бурхардович. Он был выходцем из остзейского дворянства.
[49] Кровопролитные сражения в Крыму против англо-французских войск на реке Альма (8 сентября 1854 г.) и около Инкермана (24 октября того же года), в которых русская армия потерпела поражения, понеся громадные потери.
[50] Записки А.И.Кошелева, М., 1991, с. 94.
[51] Шелгунов Н.В., Шелгунова Л.П., Михайлов М.Л., Воспоминания, т. 1, М., 1967, с. 232−233.
[52] Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров, Тула, 1990, с. 105−106.
[53] Там же, с. 192−193.
[ВБ1]
