 |
| Литературная газета | Протоиерей Михаил Ходанов | 12.07.2006 |
Пётр СЕРГЕЕВ, ЛАКИНСК, Владимирская обл.
Добавляет проблем здесь и собственная неутверждённость в вере, к которой большинство россиян только-только начинает приходить. Из-за этого к таинству исповеди у таких людей пока ещё нет серьёзного отношения — и, стало быть, искренности.
Из серьёзных элементов исповеди у людей, более или менее уже укоренённых в вере, можно отметить следующие: в современных условиях дикого капитализма люди простые (рабочие, деревенские жители, низовые представители торговой сети и т. д.) часто жалуются на свою беспомощность, беззащитность и ненужность.
Они искушаются тем, что сильные мира сего их обманывают, жестоко эксплуатируют и мало платят. Основная масса рядовых граждан жалуется на страдания, которые приносит в их семьи современная индустрия разврата и наркомании.
Они не видят правды в этом мире, где они стали лишними, переживают за своих сыновей, которые обречены идти в непопулярную армию, чтобы страдать от дедовщины и умирать за чьи-то интересы в горячих точках; за дочерей, которых совращают и толкают на панель эмиссары шоу-бизнеса. Простые люди в большинстве своём считают, что страна идёт не туда.
Вместе с тем некоторые из них каются и в том, что причиной всех указанных выше настроений являются они сами. А точнее, их безответственный образ жизни по принципу «моя хата с краю» и «плыви, куда все», когда нет ни любви к ближнему, ни желания изменить ситуацию силой своего личного примера, ни собственного нравственного перерождения. Когда преобладают эгоизм, страх и отчуждённость от участия в устроении общественных дел. В личном плане для них характерно достаточно глубокое покаяние, искренние слёзы и способность к живой сердечной молитве.
Богатые — чаще всего в церковь приходят наиболее порядочные представители этой среды — каются в обманах и аферах, к которым их подталкивают новые капиталистические принципы конкуренции и выживания. Как правило, они вынуждены выбирать не между хорошим и плохим, а между дурным и ещё более дурным. В свою очередь, большие деньги и возможности искушают их позволять себе то, что непозволительно простому смертному. Деньги и власть постепенно размывают в сознании богатых понятие греха, делают его доступным и естественным.
Богатые каются также в противоестественных наклонностях, извращениях, в личной жестокости, в искушении разделаться со всеми своими противниками. Деньги иногда подводят их к мысли заказать киллера и через него решить все проблемы. Богатый из-за обладания властью чувствует, что он — соль земли и что он — совершенно особый человек, не такой, как все. На исповеди он нередко требует к себе значительных послаблений.
Особенно сложно бывает с богатыми, но невоцерковленными людьми, которые становятся спонсорами прихода. Большинство православных приходов в России — материально более чем скромные, поэтому спонсорам там всегда рады. И они этим подчас пользуются, искушая батюшку закрыть глаза на их грехи. И священнику здесь достаточно трудно балансировать на грани: с одной стороны, нужны деньги на церковь, а с другой, совершенно не хочется идти у спонсора на поводу и потакать ему в каких-то грехах. Это действительно сложная проблема. Она решается только через принципиальность батюшки и его человеческую тактичность. Деньги деньгами, но о спасении души — как спонсора, так и своей собственной — надлежит думать с особым тщанием. Ибо «какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16, 26).
Приходят иногда в церковь и представители криминального мира, бандиты из тех или иных группировок. Каются они, впрочем, не очень охотно, предпочитая ставить дорогие свечи за успех своих «ратных» дел перед иконами великомученика Георгия Победоносца и святителя Николая Чудотворца. Но подчас и они исповедуются в своих преступлениях. Это их основная тема.
И здесь перед батюшкой встаёт крайне тяжёлая дилемма: тайна исповеди и гражданский долг информировать правоохранительные органы об узнанном преступлении — убийстве при разборках, хищении, коррупции, избиении, изнасиловании и т. д.
Что здесь делать?
Церковь отделена от государства, но все священники — законопослушные граждане. В то же время они не должны разглашать исповедь и в силу своего статуса имеют право не выступать свидетелями на суде. А если исповедник — террорист, замысливший стрелять в кортеж с президентом на Рублёвском шоссе? А если он прямиком после того, как сознался в греховном замысле, направится к зданию городского рынка, чтобы его взорвать?
Выход здесь, наверное, один — если человек искренне кается в содеянном (а понять это может любой опытный священник) или отказывается от осуществления какого-то преступного умысла, то здесь происходит именно таинство исповеди, то есть очищение души человеческой от греха, и сообщать об услышанном никуда не надо. Следует лишь посоветовать преступнику добровольно пойти в правоохранительные органы с признанием (если речь идёт о совершённом преступлении).
Нить доверия человека к священнику сакральна и очень тонка. Порвав её, можно совершенно погубить душу кающегося грешника, который пришёл к тебе с полным доверием и положился на твою порядочность и верность священническому слову.
А вот если так называемый исповедник сознался в намерении совершить теракт и упорно не отступает от своей мысли, то здесь, наоборот, вполне можно поставить об этом в известность и правоохранительные органы — ибо это уже никакая не исповедь, а прямая попытка сделать священника соучастником готовящегося преступления.
Как ни странно, лучше всех исповедуется молодёжь, особенно та её часть, которая ещё только совсем недавно пришла в церковь.
Ей свойственны искренность и чувство стыда, открытость и доверчивость. Хотя, с другой стороны, именно молодые люди сейчас особо сильно подвергаются страшному воздействию как наркотика, так и пропаганды вседозволенности, которые, как динамит, оглушают всякую нравственность и движение совести.
По этой причине у многих из молодых соотечественников существенно атрофировано чувство греха, они воспринимают его как нечто нормальное, хорошее и природное. Их грехи, кстати, стали сегодня особенно тяжкими — беспрестанный блуд, групповые оргии, пьянство, наркотики, коллективные извращения, жестокость к противоположному полу, садомазохизм, культ удачи любой ценой, практика «модной» однополой любви.
Тем не менее именно представители молодёжи исповедуются в настоящее время наиболее глубоко, поскольку по сравнению со взрослыми процесс их закоснения в грехе до конца ещё не произошёл.
Женщины, недавно пришедшие в церковь, на исповеди каются в недовольстве мужьями, детьми, соседями и знакомыми.
Некоторые из них постоянно мучаются подозрениями на чей-то сглаз и порчу. Они нередко осложняют жизнь батюшек ненужным многословием, постоянным осуждением ближних и дальних, часто пытаются батюшкой верховодить.
Кстати, в обществе в этом смысле ещё от социализма сложилась парадоксальная ситуация, когда мужчина во многих аспектах давно перестал быть для женского сообщества авторитетом, и женщина взяла на себя чисто мужские общественные функции. В Церкви женщины — после победы Советской власти и после её падения — до сих пор играют исключительно большую роль. Это неудивительно. В годы атеизма именно самоотверженные женщины спасали православные храмы, не давая им закрыться, посещая службы и обеспечивая тем самым продолжение церковной жизни — в отличие от тех мужчин, которые либо пополняли собой ряды воинствующих атеистов, либо попросту забывались в пьянстве.
Женщин в церкви и по сей день подавляющее большинство, а мужчины, как и прежде, в массе своей ходят на службу достаточно вяло. Они большей частью заняты политикой и чемпионатами, бизнесом и водкой с пивом.
Однако в результате получается, что на батюшку, почти что единственного мужчину в приходе, женщины порой автоматически переносят весь негатив своего наболевшего отношения к мужской части населения России.
Скажем сразу, что перенос этот — в корне неправильный, и таким женщинам надо в нём каяться и духовно подчиняться батюшке. А то не раз и не два приходилось видеть, как в приходе после службы женщины батюшке и рта не дают раскрыть — и даже во время трапезы, когда по традиции церковной всем собравшимся полагается либо благоговейно молчать, либо слушать чтение Жития (или же пастырское слово того же батюшки), то и дело слышатся эмоциональные женские речи наподобие выступлений думских парламентариев.
Причина этому явлению — их поверхностная воцерковленность и извечное человеческое ячество. Это, кстати, ещё одна тема для исповеди.
Ну, а православные женщины, которые ходят в храм постоянно и имеют глубокую христианскую веру, ведут себя всегда скромно, исповедуются с сокрушением сердечным и являются настоящей и незаменимой опорой для священника в его нелёгких приходских буднях. И ещё: общая тема в исповеди всех женщин — мужская грубость и фривольность.
Что касается интеллигенции (людей творческих профессий, «белых воротничков», учителей, библиотекарей и т. д.), то исповедь традиционно даётся им с трудом.
Интеллигенты подспудно тяготеют к неограниченной личной свободе (которую Церковь понимает как произвол и анархию), выступают в оппозиции к власти и ощущают себя носителями высшей правды, точное определение которой они, впрочем, сами дать затрудняются.
Убеждённость в своей авангардной общественной роли мешает им смириться перед авторитетом Церкви, признающей богоустановленность нелюбимого ими института власти, и открыть свои тайные грехи перед «ретроградами». Им кажется, что священник «не имеет права» принимать на себя функцию их духовника, потому что он «многого не понимает», «далёк от творчества и прогресса», «стиснут узкими и отсталыми догмами».
Однако среди священства процент людей, которые до принятия сана занимались творческим родом деятельности, весьма высок. Так что не в этом здесь дело, а скорее в том, что интеллигенции уже не первый век свойственна тенденция «врачевать» и «изменять» общество не с помощью покаяния и исправления собственных грехов, а силой «очистительной революции», «прогресса» и «красоты» (часто понимаемой ими как сексуальная вседозволенность).
При этом как-то забывается, что политические спекуляции этими идеями во все времена и особенно в ХХ веке обходились человечеству в миллионы и миллионы жертв. Интересно, что искренне кающийся и глубоко уверовавший интеллигент признаётся на исповеди именно во всех вышеуказанных заблуждениях. И хочет уже исправлять не «народы и страны», а прежде всего себя.
Военные исповедуются достаточно редко, для их исповеди характерна чрезмерная краткость. Как людям, призванным исполнять приказы, им не хватает самоосуждения на личном уровне.
Покаяние у них в основном бытовое — недовольство начальством, домашними, маленькая зарплата, большие нагрузки, необеспеченность. Искушаются они и неясностью оборонной доктрины, двойственным отношением к патриотизму и армии в обществе. Нередко они (прежде всего офицеры) с большим удовольствием читают не Евангелие, а «Мастера и Маргариту» М.А. Булгакова.
Однако именно в среде военных для Церкви открываются большие перспективы. Настоящее мужество требует крепкого духовного стержня.
Гастарбайтеры в основном просят на исповеди помолиться за устроение их дел, жалуются на бесправие, трудности с регистрацией, денежные вымогательства со стороны тех, от кого зависит их пребывание на чужбине, недоплату от работодателей, на излишние притеснения со стороны милиции.
Русские беженцы из бывших советских республик говорят о том, что они всеми брошены и никому не нужны, что никто из российских чиновников, равно как и местное население, им не рады и делами их заниматься не собираются. Страх безысходности и искренний, граничащий с отчаянием порыв к Богу с просьбой защитить от всех свалившихся бед — вот что составляет на сегодня нерв их внутренних переживаний.
Заключённые в тех местах, где есть храм, тоже исповедуются и делают это весьма охотно.
С одной стороны, тяжесть совершённых ими преступлений требует духовного врачевания и помощи, а с другой, некоторые из них полагают, что исправное посещение храма и участие в исповеди не останутся без внимания со стороны тюремного начальства и могут способствовать их досрочному освобождению за примерное поведение.
Исповедь — это взгляд, обращённый внутрь себя, это начало внутреннего преображения. И как бы ни была сложна и трудна наша жизнь, каждый должен побуждать себя к этой необходимой внутренней работе. Как сказал поэт — «душа обязана трудиться, и день и ночь, и день и ночь…»
