 |
| Смена | Валерия Яроновецкая | 07.06.2006 |
Солдаты вермахта умирали в церкви
…С отцом Вячеславом, настоятелем церкви Успения Божией Матери, едем в его приход в селе Лезье-Сологубовка. Говорят, что в здешних местах когда-то шумели рощи и дубравы. Сегодня о них напоминают только названия некоторых сел — леса сожгла война. На их месте сейчас огромная братская могила: Невский пятачок, Синявинские высоты. Самое кровавое место в Ленинградской области. Число погибших исчисляется сотнями тысяч. Только на одних Синявинских высотах полегло 125 тысяч наших солдат.Мы едем в «ближайший немецкий тыл» — пятнадцать километров от бывшей линии фронта. Дорога из Кировска в Сологубовку напоминает фронтовую. Наш «Фольксваген» то и дело подпрыгивает на ухабах.
— Хорошо, что техника «трофейная», наша бы не прошла, — говорит отец Вячеслав, объезжая очередную «воронку». Показывает в сторону железнодорожного полотна: — Там тоже много солдат лежит. В основном наших. Хороню по три тысячи в год.
Отца Вячеслава иногда даже называют фронтовым попом и «поисковым» батюшкой. Вместе с поисковиками он выезжает на места боев. Хоронит, поминает, отпевает…
Из-за поворота появляется указатель с надписью «Сологубовка». По обеим сторонам дороги немецкие доты. У обочины первые могилы. Оказывается, здесь лежат жители села, умершие в войну от голода. Немцы не разрешили похоронить их на кладбище.
Вскоре на живописном холме возникает церковь. Купола храма сверкают на солнце. В 41-м году их снесли немцы — уж очень хорошим ориентиром они были для нашей артиллерии. Чуть в стороне от церкви, за каменными строгими воротами, аккуратно подстриженная лужайка с такими же аккуратными вымощенными дорожками. Это и есть немецкое военное кладбище.
Со времен войны в Сологубовке было четыре больших немецких военных захоронения. Прямо перед церковью Успения Божией Матери немцы похоронили более трех тысяч своих солдат. После войны кресты на солдатских могилах какое-то время сохранялись. А потом было дано распоряжение все это сровнять с землей. Еще десять лет назад местные жители косили здесь траву.
А в подвалах храма во время войны был госпиталь. Вернее, сам госпиталь был неподалеку, через дорогу, — в помещении бывшей земской больницы. Но туда несли тех, кому еще можно было помочь. Остальных оставляли умирать на нарах в церковном подвале. Сегодня там, где когда-то стояли нары, в толстых томах на стеллажах имена всех погибших в России немцев.
Казнь русской крестьянки запечатлели в камне
Немцы вошли в Сологубовку 28 августа 1941 года. В храмовый праздник местной церкви Успения Божией Матери. Испокон веков в этот день все село гуляло. Праздничный день в 1941-м превратился в скорбный. Память о войне до сих пор жива. Есть здесь и своя святая мученица.Ее имя Ульяна Финагина. Было у нее трое мальчишек и грудная дочь. Муж на фронте. Оккупанты очень боялись партизан и заслали в ее дом провокатора. Ульяна его не выдала. Ее арестовали. И через несколько дней, согнав для устрашения на публичную казнь всех жителей сел Лезье и Сологубовка, расстреляли.
Несколько страшных дней до расстрела сыновья приносили Ульяне маленькую дочку и она кормила ее грудью. Фашисты-охранники позволяли. После расстрела матери умерла и девочка. Две бессмысленные жертвы войны.
Ульяне Финагиной и ее детям в Сологубовке поставили памятник. Его история любопытна. Эту каменную женщину с мертвым младенцем в поднятой руке — дар немецкого скульптора Ирсы фон Ляйстнер — Немецкий народный союз намеревался поставить в центре своего кладбища. Но наши воспротивились, посчитав, что скульптура «Трагедия войны» романтизирует смерть немецкого солдата. Поэтому дар приняли и установили, но не на кладбище, а рядом — в парке Мира. Тоже, кстати, созданного по инициативе отца Вячеслава.
Установили и вдруг поняли, что это вовсе не скорбящая Мать-Германия. А русская крестьянка Ульяна Финагина и ее дочь. История их убийства, как факт военного преступления, прозвучала на Нюрнбергском процессе.
— Когда я рассказываю эту историю немцам, — говорит отец Вячеслав, — они рыдают.
«Каждый солдат имеет право на могилу»
На входе в парк Мира нас встречает памятный камень с надписью: «Воинам Ленинградского и Волховского фронтов, погибшим в боях за Ленинград». Возле камня сложены горкой ржавые простреленные каски наших солдат. Чуть дальше — другой гранитный камень. На нем надпись: DEUTSCHER SOLDATENFRIEDHOF SOLOGUBOWKA 1941 — 1945.Кроме нас с отцом Вячеславом, на кладбище ни души. Тепло и солнечно. Где-то в лесу кукует кукушка. Здесь хорошо думать о жизни и смерти. Ряды гранитных плит стоят как солдаты в последнем вечном строю. На этих — почти в человеческий рост — каменных страницах книги памяти и скорби только треть имен тех, кто здесь лежит. Без чинов и званий. Как и принято у немцев, всегда хоронивших рядом своих рядовых и офицеров. Только имя и даты рождения и смерти. Сверху донизу убористо, без пробелов — имена, имена, имена…
Отец Вячеслав, касаясь ладонью шершавого камня, отыскивает имя — Wolfgang Buff 15.11.1914 — 01.09.1941. Он хотел стать священником. А пошел на эту войну.
— Я читал его дневники, — говорит отец Вячеслав, — и встречался с его братом. Вольфганг Буфф погиб в бою у Ладожского озера.
Читаем надписи на плитах. Вот этот Герман прожил на свете всего 20 лет, Алекс — девятнадцать, Рихард — восемнадцать…
— Мы наделяем их зверскими чертами, — говорит русский священник, — а они мальчишки — пушечное мясо Гитлера. Но вот под этим черным камнем действительно лежат звери…
Черный обелиск на самом деле выделяется среди всех остальных. Надпись на нем гласит: «Здесь лежат неизвестные, но не забытые».
— Вот это тоже ложь, которую я так не люблю, — говорит отец Вячеслав. — Все про них известно, только помнить их некому. Это солдаты-добровольцы из Фландрии. Они пошли на войну выслуживаться перед немцами, многие — в части СС, в самые страшные айнзатцкоманды. Они погибли под Красным Селом. Но их забыли в Голландии намеренно. Как предателей.
Зеленые лужайки, по которым мы идем, — это все могилы. Три стоящих в линию невысоких каменных креста — знак братской могилы. Таких здесь много.
Иногда встречаются персональные: с именем и фотографией. Формально это — нарушение. По соглашению немцы не вправе ставить персональные кресты. Но отец Вячеслав не возражает:
— Каждый солдат имеет право на могилу. Память у нас всегда персонифицирована, связана с личностью. Без конкретного имени история не имеет никакого смысла. Даже без имени Иуды. Если нет личности, это не история, а байка.
«Меня называли защитником оккупантов»
Когда в 1995 году отец Вячеслав взялся восстанавливать полуразрушенную церковь в селе Лезье-Сологубовка, он совсем не предполагал, что ему придется еще отстаивать и существование немецкого воинского кладбища. Ведь страсти вокруг создания захоронения кипели нешуточные.— Я ходил как по передовой. По той линии, которая разделяет противников. В меня «стреляли» и те, и другие, — говорит священник. — Даже в церкви. Ведь многие туда приходят сегодня с опытом партийной работы, а партийность подразумевает жесткое разделение на своих и чужих. Такие люди всюду ищут врагов. Меня называли защитником оккупантов. Но я на глупые обвинения не отвечал. И верил, что Господь рассудит…
Отцу Вячеславу пришлось пять лет «воевать» и с немцами. «Немецкий народный союз по уходу за воинскими захоронениями», получив землю под кладбище, намеревался снести полуразрушенную церковь. И наши чиновники-патриоты тут же все бумаги им подмахнули. Только один отец Вячеслав не сдался.
— Мне пришлось доказывать, что это памятник XIX века! — вспоминает настоятель Успенской церкви. — Но наших чиновников это ничуть не волновало. Немцы тоже сначала отказывались замечать руины храма и маленький сельский приход. И тогда я доказал, что они были причастны к разрушению храма. Даже нашел свидетелей — местных жителей и немецких солдат из саперного батальона, которые разрушали церковь.
Битву за храм отец Вячеслав выиграл. И, похоже, церковь стала гарантом мира на этой земле. Ни одного случая вандализма. Кстати, иконостас в Успенской церкви тоже уникальный. Его написал немец-фронтовик, потерявший ногу под Сталинградом. Его имя Андрей Блок. За год до смерти художник попросил отца Вячеслава поместить эти иконы у себя в храме. Он написал: «Это мое покаяние и приношение всем жертвам войны».
Немецкое воинское захоронение находится в нескольких километрах от мемориала «Синявинские высоты». Некоторые до сих пор недоумевают, как можно хоронить здесь останки врагов.
— Убитый солдат — это уже не противник, — считает отец Вячеслав. — Ну что мы сделаем с этими костями? Высечем? Сожжем? Распылим?
Через три года после возникновения кладбища сюда пришли наши ветераны и… возложили цветы. А 9 Мая нынешнего года отец Вячеслав был на Синявинских высотах — отпевал наших солдат. Потом приехал к себе в приход, в Лезье-Сологубовку. И увидел, как на немецкое кладбище зашел российский офицер. Отдал честь, развернулся и вышел.
— Я был обескуражен, — говорит отец Вячеслав. — Но считаю, что этот офицер поступил правильно. Точно так же поступали японские самураи, отдавая честь нашим могилам в Манчжурии, а русские цари заботились о достойном погребении французов на Бородинском поле и австрийцев в Галиции в Первую мировую войну. Потом я встретил того офицера, и он так объяснил мне свой поступок: «Солдат есть солдат, кем бы он ни был. И он не должен отвечать за глупость и преступления командования».
«Мнения разные, но ненависти нет»
— Мой отец попал на фронт семнадцатилетним. Перепутали в документах год рождения и призвали, — продолжает священник. — Он прошел всю войну. Был ранен. В окопах получил туберкулез. Вернулся с одним легким и медалью «За отвагу». О войне рассказывал мало. Но один из его рассказов — про танковую атаку — я хорошо помню. Он говорил, что страшнее ничего в жизни не видел. Он, раненый, выползал с поля боя почти полтора километра, все его друзья были расплющены в блины. Когда я первый раз собрался ехать в Германию, вдруг узнал от него еще одну историю. Отец попросил меня передать, если встречу, привет немцу по фамилии Шнайдер. Оказалось, с этим Шнайдером отец познакомился в лагере для военнопленных в городе Шарья Костромской области. Он тогда только вернулся с фронта. Работы не было. И отец пошел в лагерь для военнопленных — там, в конторе, требовался счетовод. Отец всех немцев тогда люто ненавидел, но совершенно неожиданно подружился с молодым военнопленным по фамилии Шнайдер. Отец нашел в себе силы после всего этого кошмара простить немца. Увидеть в нем человека, а не врага. А ведь ему это было сделать гораздо тяжелее, чем нам… Историю о своем отце и немце Шнайдере священник часто рассказывал приезжавшим в Сологубовку немцам. И однажды ему пришло письмо от Карла Шнайдера. Он тоже воевал на Восточном фронте. И тоже побывал в русском плену. Его письмо — несколько листков, исписанных неверным старческим почерком. Немец писал: «Я был молодой и глупый солдат. В июне 41-го я шел с дивизией на Ленинград. До сих пор помню названия населенных пунктов. В том числе и Сологубовку. Я тоже мог бы лежать там. Но меня спас Бог. Это ужасное время никогда не должно повториться…»Перед отъездом из Сологубовки мы зашли в кладбищенскую сторожку, где нас радушно встретил сторож Саша. Я спросила, как наши люди относятся к этому месту.
— У каждого свое мнение. Хотя ненависти нет. Правда, когда видят ухоженное немецкое кладбище, возмущаются… Ведь в каком жутком состоянии наши воинские захоронения. И сколько останков наших солдат на том же Невском пятачке или Синявинских высотах до сих пор не предано земле. Но тут уж немцы ни в чем не виноваты…
