 |
| Радонеж | Наталья Ларина | 07.06.2006 |
С детства у Славы Гаврилова была мечта — служить Богу. Бабушка частенько водила внука в храм. В девять лет прочёл он Евангелие. Но семья его была нерелигиозна, а потому прятал он эту свою мечту от родителей, которые по-своему видели жизненный путь сына.
Закончив художественную школу, Слава заявил родителям, что будет поступать в духовную семинарию. Отец и мать были в шоке, ведь в то время коммунистическая партия вела решительную борьбу за полное «очищение советских людей от религиозного дурмана». Едва только Слава подал заявление в семинарию, как его вызвали в райком и при грозили отправить в психушку. В конце концов оказался он в живописном цехе студии Мосфильм.
Искушений вокруг было немало, на его глазах многие спивались, ударялись в разврат. Но Гаврилова этот соблазнительный мир не затянул. Он часто ходил в церковь. Однажды в праздник Преображения Господня Святослав вместе с тремя приятелями отправился в Рижскую пустынь — в монастырь. К ним из алтаря вышел архимандрит Таврион и приветствовал пришедших: «Как много у меня сегодня священников». «Я оглянулся, — вспоминает отец Иоанн, — никого кроме нас в церкви не было». Прошло одиннадцать лет и все четверо действительно стали священниками. Вскоре после этой поездки Гаврилов сменил московскую квартиру, престижную работу на сельский храм Вознесения Христова. Двести восемь лет стоит он на земле. История его поучительна.
…Жил-был в деревне Охотино бедный крестьянин Александр Петрович Березин. Пас стадо. Однажды было ему видение, что оставит он голубые волжские дали, сладко пахнущие медовой смолой сосны и уедет в Санкт-Петербург. Там разбогатеет, а со временем станет даже губернатором северной столицы. Прошло время, и видение это исполнилось. И вот в благодарность Господу Березин возводит на свои деньги два храма в столице и храм Вознесения Христова на своей малой родине.
Таких березиных= было немало в старой России, именно духовность подвигала наших предков на высокие поступки. Об этом поневоле вспоминаешь сегодня, когда видишь, как «новые русские» добившись материального благополучия, тратят своё богатство на то, чтобы прирастить его ещё и ещё. Так что уроки предков нам, к сожалению, не указ…
В советские времена охотинский храм, как и тысячи других, подвергся поруганию. Двухвековые фрески выжигали паяльными лампами, часть икон сожгли, а другие соседний дом отдыха использовал как крышки для столов. И наконец, заключительный удар: местные начальники позвали трёх мужичков-колхозников, дали им металлическую удавку и трактор. И сделали они своё чёрное дело — с куполов полетели кресты. За что и получили свои тридцать сребреников на несколько бутылок водки да нехитрую закуску. Конец у этой истории тоже знаменательный: от количества выпитого да испорченных грибов все трое в одночасье скончались…
Но и в наше время уже в действующем, восстанавливаемом трудами отца Иоанна храме «потомки» тех мужичков-разрушителей не боятся святотатствовать…
Отец Иоанн открыл массивную дверь храма, и по-над Волгой, нарушив тишину до звона в ушах, завыла мощная сирена. Я вздрогнула.
-Вот приходится сто замков вешать, — словно бы извиняется священник, — двадцать раз грабили храм за последние шесть лет. Восемнадцать старинных икон украли. Да вот не далее как весной красил я двери храма. Подошли трое подозрительного вида парней с девушкой, просят разрешения посмотреть росписи. Я насторожился, отошёл к печке, там у меня ломик припрятан на всякий случай. «Гости» осмотрели храм — и к выходу. Я им говорю: «Ребята, подумайте, может, не стоит делать, что задумали?». Ночью храм был ограблен…
С утра на дворе стоит солнечная, безветренная погода. Уже немолодой отец Иоанн опоясывается страховочным поясом. Берёт в руки тяжёлый металлический крест и начинает долгое-долгое восхождение на сорокаметровую высоту к луковке храма. И вдруг неизвестно откуда поднялся ветер, набежали тучи и полило как из ведра. На какой-то миг картина, разворачивающаяся передо мной, как бы переносит меня на съёмочную площадку фильма «Андрей Рублёв». Идут долгие-долгие дожди, и вода эта, светлая, животворящая, омывает каждого человека, очищает греховные дела рук его. Одно мгновение — и видение исчезает. И я вижу, как отец Иоанн водружает крест туда, где он находился два века.
Шесть лет по досочке, по камешку восстанавливает отец Иоанн разрушенный храм. Взобравшись на неустойчивые деревянные подмостки, батюшка наносит первые контуры настенной росписи лика Николая Угодника. Впереди — роспись всего храма. Благо, опыт немалый. Ведь сколько икон, фресок расписал художник Свят (так звали его на студии) в съёмочных павильонах, работая над «Андреем Рублёвым»! Он же и плотник, и каменщик, и штукатур, и столяр. А какую печь он сложил! Батюшка шутит:
-Да что вы так восхищаетесь? Ведь как-никак причастен я даже к космической технике, правда на мосфильмовском полигоне: для «Соляриса» звездолёт пришлось строить.
Я удивляюсь, почему же он всё один да один трудится.
-А это парадокс нашего времени, — отвечает отец Иоанн с горечью.- Вот говорю мужикам: помогите, заплачу, ведь без денег же сидите, без работы. Но что-то охотников не нахожу. Тут один возмутился: «Да ты что, батюшка, чтобы я с тебя деньги взял, да что я, нехристь, что ли? За водочку помогу». Так что, думаю, не получится у наших перестройщиков с капитализмом. Ну не манит народ наш богатство, разве только на уровне разговоров, мечты…
В фильме Тарковского «Жертвоприношение» есть многозначащая сцена. Маленький мальчик вопреки здравому смыслу поливает и поливает погибшее дерево. Тарковский как бы говорит: поливай с глубокой верой, и успех придёт.
-Эх, матушка Россия, — рассуждает отец Иоанн, — не уподобилась ли и ты тому засохшему древу? Нужно помочь человеку восстановить храм собственной души, которая не умеет даже общаться ни с Господом, ни с ангелом-хранителем. Тогда восстановятся и материальные храмы. А если душа останется темна, то ни каменные, ни серебряные, ни золотые храмы не дадут своего плода. Вглядитесь в современных человеков — какой дух в них обитает? Впору вспомнить Евангелие, где сказано: за наше беззаконие горы падите на нас и холмы покройте нас.
…Нет-нет и сегодня кино вторгается в жизнь отца Иоанна. Вот совсем недавно приглашали его в столицу штатным художником, хорошие деньги предлагали. Но он предпочёл свой совсем небольшой иерейский оклад, который ему к тому же платят ой как нерегулярно.
Недавно приезжали в Охотино американцы снимать фильм о русской провинции. Частенько обращались к отцу Иоанну за консультацией. Он помогал, чем мог. Но главные результат того общения — священник окрестил в Волге американских актёров.
Спрашиваю батюшку, как же он и Тарковский сочетали веру с таким полным соблазнов искусством, как кино. На что отец Иоанн ответил:
-Действительно, в этом соединении есть некое противоречие. Но не в случае с Тарковским. «Для меня, — говорил режиссёр, — кино — занятие нравственное, а не профессиональное… Оно впрыскивает в кровь человеческого общества некий реактив сопротивляемости, способности не сдаваться».
Общение с Мастером оказало большое влияние на всех, кто с ним соприкасался. И надо ли удивляться, что в каждой съёмочной группе у Тарковского крестились по нескольку человек. В 1953 году он участвовал в геологической экспедиции на реке Курейке. «Лежу я в охотничьей избушке один ночью, — рассказывал Тарковский родным, — ветер воет, деревья скрипят, надвигается буря. Вдруг слышу голос: „Уходи отсюда“. Не шевельнулся. Голос повторился снова. Тогда я выбегаю на улицу, и в тот же момент огромная лиственница, как сломанная спичка, падает на угол дома, где я лежал».
Коллеги режиссёра вспоминают, как он выбирал натуру для фильма «Жертвоприношение». Действие по сценарию разворачивалось на улице во время атомной войны. Так вот, он остановился на небольшой стокгольмской улочке и сказал: «Это место пахнет катастрофой. Здесь и будем снимать». И действительно, через полгода именно здесь застрелили премьер-министра Швеции Улофа Пальме.
Думаю, Тарковский — единственный режиссёр в нашем кинематографе, который поднялся на такую духовную высоту, единственный, кто так остро ставил проблему греха. И подсказывал выход. «Моя цель как художника, — говорил он, — подвести человека к храму. Моё искусство туда войти не может, но подвести человека к нему обязано. Я бы очень хотел, чтобы мои фильмы побуждали людей к духовному прозрению». И в то же время сомнения: а можно ли средствами кино воздействовать на дух?
Вот я вспоминаю презентацию фильма «Солярис» в Доме кино. Тарковский вывел нас на сцену, увидел переполненный зал и по-детски стушевался. «Раньше мне казалось, — начал он, — что если в моих руках окажется камера и плёнка, я удивлю мир_ Андрей задумался и после паузы добавил» — Нет, ничем никого удивить не смогу. Мне даже кажется, что никто ничего не поймёт в моей картине".
-Вы спрашиваете, как я сочетал веру с кино, — продолжал отец Иоанн. — Помните кульминационную сцену в «Сталкере»? Герои, добравшись, наконец, до заветной комнаты, не решаются в неё войти, потому что в ней исполняются желания человека, но не те, которые он загадал, а глубинные, являющие главное устремление его личности, человек может их даже не осознавать. В этой комнате происходит как бы обнажение себя, личина и маска исчезают… Эта сцена имеет ко мне самое непосредственное отношение. Она и мне помогла окончательно определиться: к концу работы над этим фильмом я уже наверняка знал, что мой путь — служение Господу. После съёмок «Сталкера» я решил стать священником…
