 |
| Комсомольская правда | Александр Коц, Дмитрий Стешин | 06.06.2006 |
Славяне уезжают городами
Весь исход русских — в газетных объявлениях на страницах местной прессы: «Продаю дом», «Меняю трехкомнатную квартиру на однокомнатную в Ставрополе, Ростове или в средней полосе России». Исход — в молодых парнях и девчонках, которые днем (!) приходят в храм на службу. Друзья разъехались, круг общения вдруг резко сузился, и единственным островком твердой земли вдруг стала вера. Исход в осторожных словах местных батюшек. Они взвешивают каждое слово, сказанное под диктофон столичным журналистам. Священники чувствуют, что на них лежит неподъемная мера — жизни тысяч единоверцев. Исход чувствуется в деланно-бодрых интервью с местными чиновниками: уж слишком все приторно и хорошо у них получается на бумаге да на словах.«Исход русских с Кавказа — это проблема всего Северного Кавказа, а не только для русских. Хотя, может быть, в первую очередь и для русских. Русские жили на этих территориях столетиями…» Думаете, это стенания очередного националиста? Эти слова произнес год назад Президент России на встрече с казачьими атаманами в Москве. Численность русского населения в республиках Северного Кавказа за период с 1989 по 2002 год уменьшилась на 30%. По самым скромным прикидкам, Карачаево-Черкесскую Республику за последние пять лет покинули более 20 тысяч человек. Кабардино-Балкарию за тот же период — более 30 тысяч. На территории Ингушетии русскоязычных практически не осталось — около процента населения республики. Еще 10 лет назад русские в Дагестане составляли 12 процентов. Сегодня их осталось всего около четырех.
Крестный ход под пожарную сирену
Самая аховая ситуация, конечно, в Чечне. За 15 лет войны и криминального разгула отсюда не сбежали, нет, — были выдавлены, по разным подсчетам, от 300 до 400 тысяч (!) русских. По численности — это население Твери или Курска. На фоне воспоминаний бывших жителей республики об убийствах, изнасилованиях, грабежах и похищениях по меньшей мере двусмысленно звучит призыв Рамзана Кадырова: «Русские, возвращайтесь в Чечню. Вы нам нужны!» Впрочем, определенные подвижки есть даже в этой республике. В Грозном, к примеру, отстроили православный храм, в котором несколько лет размещался один из многочисленных блокпостов. А на минувшую Пасху даже пригласили бывших грозненцев — гарантию их безопасности дал лично Рамзан Кадыров. Нам таких гарантий никто не давал, и мы провели два неприятных часа на шоссе под станицей Бороздиновской. Ждали машину, которая должна была нас встретить, но почему-то запаздывала. Мы нервно курили и пинали ногами стреляные автоматные гильзы, которыми обильно была посыпана обочина.А в это время несколько автобусов в сопровождении вооруженной охраны — под прицелами объективов видеокамер — прибыли в Грозный из Ростова-на-Дону и Моздока. На входе в храм верующим раздавали конверты с деньгами (по тысяче рублей каждому из 800 приехавших) — кто брал, а кто отказывался. А после службы русских развозили по кладбищам, которые, по словам Кадырова, перед праздником «привели в порядок».
«Какие же они были до уборки?!» — ужаснулись мы, переступив порог погоста в Петропавловском районе столицы Чечни. Могилы, заросшие травой в человеческий рост, ржавые, наспех сваренные из металлических труб кресты, повалившиеся деревянные ограды — и ни одной таблички.
— Ребята, только не фотографируйте, — просит сидящая на земле у двух холмиков женщина. — Стыдно такие могилы показывать.
Маргарита Сергеевна приехала на это кладбище из Ставрополя впервые за восемь лет. Здесь у нее лежат муж и мать.
— У мамы в 97-м сердце не выдержало. — Глаза женщины бесслезно плачут. — К нам соседи все ходили: «Продайте дом и уезжайте, пока силой не отобрали». Мама не смогла перенести моральные страдания. А мужа год спустя на улице средь бела дня расстреляли. У него машину хотели отобрать, он защищаться стал. Так его избивали сначала долго, а после расстреляли из пистолета. На глазах у маленького сына… Бросила я все, забрала детей и сбежала к родне в Ставрополь. Первый раз за восемь лет сюда приехала.
— Навсегда не хотите вернуться?
— Что вы, — испуганно огляделась по сторонам Маргарита Сергеевна. — Ни за какие деньги.
К вечеру почти все телекамеры разъехались. Выехали из республики и бывшие грозненцы, не рискнув остаться на всенощную пасхальную службу. В храме собрались человек 30 стариков да около десятка военных. Атмосфера совершенно сюрреалистичная. Вокруг церкви — развалины жилых домов, милицейские кордоны с «калашами» и подствольными гранатометами, внутри церкви — прихожане в камуфляже со спецоружием — бесшумными винтовками «Вал"…
— Некуда мне, сынки, отсюда ехать, — вздыхает пенсионерка Лидия Захарова. — Одна я осталась. Дочку шесть лет назад бомбой убило, а муж ее — чеченец — еще в первую войну в горы ушел. Помру, так и схоронить некому будет.
Ровно в полночь, когда должен был начаться крестный ход, в храме сработала пожарная сигнализация. Обреченный вздох, как шелест, прошел по храму. От воя сирен заложило уши, в головах крутилась одна мысль: сейчас рванет! Один из военных передернул затвор автомата, прихожане прижались к иконам, батюшка остановил службу.
— Ничего тут не изменилось, нечего нам здесь делать, — процедил сквозь зубы старик, стоявший рядом. Как выяснилось чуть позже, Александр Федоров оказался коренным жителем Чечни, терским казаком. Здесь жили пять поколений его предков, а ушел он из Грозного в мае 1999 года. Ушел он один — жена погибла под бомбами, дети разлетелись по стране. Приютили сыновья на Ставрополье. Мы поинтересовались:
— Вернуться не хотите?
Но Александр Федоров ответил вопросом на вопрос:
— А вы бы сюда приехали жить?
20 минут храм оглушала пронзительная сирена. Наконец кто-то нашел, как ее отключить, и начался крестный ход вокруг церкви под охраной автоматчиков. Думать об инциденте — провокация или Божий промысел — никому не хотелось. Праздник все-таки.
Наутро о празднике забыли, оцепление вокруг храма сняли, лишь у кладбищ оставили по милицейскому экипажу. Русские старики, которых только вчера окружали заботой чиновники всех мастей, снова остались одни.
— Нас все меньше и меньше, — жаловались они корреспондентам «КП». — И мы не нужны ни местным властям, ни московским.
Точно такую же фразу мы услышали спустя несколько дней от русских пенсионеров Кабардино-Балкарии.
«Из Москвы приехал? Будем тебя резать!»
Еще год назад о Кабардино-Балкарии знали только поклонники Димы Билана и солистки «Фабрики» Сати Казановой — звезды родились здесь. Многочисленные туристы и горнолыжники, отдыхающие на Эльбрусе, до столицы республики — Нальчика — даже не доезжали. Приземлялись в аэропорту Минеральных Вод и сразу сворачивали с трассы на Чегет. В октябре 2005 года про Нальчик узнала вся страна. Такого наглого и кровавого вторжения Кавказ не помнил со времен Буденновска и Кизляра. Вот только ваххабиты, устроившие бойню, были свои, местные. Они жили в Нальчике и до сих пор живут здесь, не особо скрываясь, отнюдь не во враждебном окружении — это чувствуется, об этом говорили нам последние русские, которые еще не успели уехать из республики. А уезжать, судя по всему, придется — обстановка в республике накаляется с каждым месяцем. За несколько недель до нашей командировки в Нальчике забили камнями сначала группу болельщиков «Спартака», потом фанатов ЦСКА. Причем били не ультраправых хулиганов, которые дальше подмосковного Раменского никуда не ездят. Нет, камнями закидали обычных болельщиков, пришедших на матч с женами и детьми. Два болельщика «Спартака» из Пятигорска рассказали нам, что даже не смогли попасть на стадион:— Мы приехали на машине, запарковались. Пошли брать билеты. Нам раз десять сказали: «Русский, пойдем драться!», «Русский, отойдем, будем тебя резать». Ладно бы была гопота местная, малолетняя. Нет, на футбол там ходят только взрослые мужики. На парковке нашу машину окружила толпа. Выбили стекло, Валеру, товарища моего, пытались вытащить из машины, не получилось, он вцепился в руль, я в него. Тогда просто стали тыкать в него ножом. Разрезали глубоко плечо и шею, хорошо, не задели артерию. Под крики «Русские, убирайтесь с Кавказа!» мы уехали. После этого очень интересно читать в газетах о борьбе с «русским фашизмом"…
Буквально через неделю в Нальчике играл ЦСКА. Впечатления очевидцев публиковались в спортивной прессе: «Во втором тайме началось. Полетели камни. В течение короткого времени две пробитых головы, жене моего друга и совсем молодому пареньку, у обоих головы в крови, еще некоторое количество мелких травм. Мальчику лет 7 — 8 один из камней пробил голову"…
В октябре прошлого года в Нальчике боевики пытались подорвать этот монумент, на пьедестале которого выбиты слова «Навеки с Россией». Памятник устоял. Устоит ли дружба?
Таксист, который вез нас в гостиницу Нальчика, оказался страстным футбольным болельщиком. По его словам, «на стадионе били фашистов». Мы поинтересовались, неужели семилетний русский мальчик уже успел стать «фашистом»? Но водитель махнул рукой:
— Да Аллах их разберет!
Разнарядка: русских с Кавказа не выпускать
Мы поселились в гостинице — прямо в центре октябрьских событий. Здание ФСБ уже успели отремонтировать: забрав решетками все окна до третьего этажа. Зато к дому напротив, где в галантерейном магазине сидели заложники, власти даже не притрагивались: фасад до сих пор исклеван пулями. Ничего не изменилось и на улице. На нас по-прежнему смотрят как-то нездорово и пристально. Вот мимо нас проходит толпа молодых людей. Впереди чернобородый парень, на гладко выбритой голове камуфляжная кепка. Поравнявшись, парень сплевывает под ноги и что-то злобно рычит на своем языке. Не обращая внимания, идем дальше — к церкви. На Кавказе мы далеко не первый раз и прекрасно знаем, что есть только одно место, где можно найти сорганизованных местных русских — это православный храм. Общественные организации при власти — это, как правило, декоративная ширма с фольклорным ансамблем, чтобы показать, что в национальной республике все хорошо и права всех соблюдены. Да и нет в Кабардино-Балкарии таких организаций. Наше появление в единственной церкви Нальчика произвело настоящий фурор:
— Журналисты? Из Москвы приехали писать о русских на Кавказе?! Фантастика!
Мы искренне не понимали, чему радуются люди?
— Мы тут как на необитаемом острове, — объяснила присевшая рядом с нами на лавочку старушка. И, зажав сухонькие ладошки между колен, Анна Евгеньевна стала скороговоркой излагать нам общие беды. — Дура я, дура! Уезжать надо было, когда все ехали. Тут пришла в паспортный стол узнать, как с выездом. А на меня там наорали. Сказали, что есть такая разнарядка, чтобы русские с Кавказа не уезжали, потому и не выпускают. А передо мной чеченки в двери шмыг-шмыг! Я спрашиваю: а эти? А мне говорят, а эти пусть едут в Россию.
— Как к русским тут относятся?
— По-разному. Стариков не трогают, не принято. А парню молодому вечером по улицам лучше не ходить одному. Девчонке тем более. А власти нас не замечают, и слава Богу!
Спящая кабардинская невеста
— Да, люди уезжают, — признался нам отец Михаил, настоятель Покровского храма в Баксане, что в часе езды от Нальчика. Сам он в прошлом — журналист, потому и слова подбирал очень тщательно. — Мне кажется, все-таки виновата экономика. Недавно президент Кабардино-Балкарии выступал, говорит, на 88-м месте республика по экономическим показателям. У нас республика имеет две коренные национальности — кабардинцы и балкарцы, и это очень упрощает межнациональные отношения. Нет жесткого противостояния русских и одной титульной нации. К православным людям здесь относятся, в общем, неплохо. Бытового национализма нет, но надо сказать честно, что и русские здесь немного другие. Часто они по-русски говорят с кабардинским акцентом. В основном это казаки, которые жили здесь больше сотни лет. Уезжает сейчас кто? В основном это работоспособная молодежь, которая едет зарабатывать деньги.— Когда начался отъезд?
— В начале 90-х годов, особенно после первой чеченской войны. К нам сюда поехали беженцы из Грозного, и, как говорится, «у страха глаза велики». Рассказы «русских чеченцев» оптимизма людям не добавили. А беженцев у нас было много, потому что именно наша республика была единственная, спокойно принимавшая людей, пострадавших и в Чечне, и в осетино-ингушском конфликте, и в Карачаево-Черкесии. Тревога в русском населении есть, но мне кажется, что она носит характер какого-то неосознанного состояния. Если соотнести отъезды в Россию до октябрьских событий и после, пик был до захвата города. Мне кажется, бывшему президенту республики удалось договориться со всеми, чтобы республику не трогали. И терактов не было. Здесь боевики лечились, здесь они отдыхали. Здесь скупали квартиры и до сих пор, наверное, скупают. Это было положение Швейцарии во время второй мировой. Но мне кажется, что братья-мусульмане сами вырыли себе то, что вырыли. Когда республике понадобилось много имамов, они стали отправлять молодых людей учиться за границу. Кто оттуда приехал, вы догадываетесь.
— Вот почему на нас в Нальчике молодежь косо смотрела?
— А проморгали мы молодежь. Проморгали и озлобили. Гребли правоохранители частым гребнем всех, вот и результат. Нам, конечно, проще, идеологически православие может прикрыть русских: мол, мы мирный народ, наш бронепоезд стоит в России. Поэтому нас просто недолюбливают. Мусульманам в мусульманской республике приходится сложнее. Когда они сидят рядом со мной и говорят, что нет ваххабизма, а есть только ислам и бандиты, только врожденная политкорректность мешает мне сказать: «Почему же терроризм прикрывается только одним исламом? Почему из множества священных книг терроризм выбрал только Коран?» Вообще, по-моему, есть стремление раскачать Кабардино-Балкарию. Здесь куснули, там толкнули. Побили болельщиков здесь, побили министра культуры в Москве. Как говорил Басаев: «Мы разбудим эту спящую кабардинскую невесту!»
Замкнутый круг получается, подумали мы. Работоспособная русская молодежь уезжает, экономика падает, а от этого обостряются межэтнические отношения и просыпаются экстремистские настроения. Чего уж говорить о таких республиках, как Ингушетия и Дагестан, где и будить никого не надо. Взрывы и так гремят едва ли не каждый день. Чтобы посмотреть, как живут в такой обстановке славяне, мы и отправились в Махачкалу.
— Через Чечню, конечно, ближе на 200 километров, — прикинул таксист-дагестанец. — Но лучше в объезд поедем — спокойнее. Хотя еще неизвестно, где нарвешься…
Окончание в следующем номере «КП».
