 |
| Вера-Эском | Александр Чернавский | 29.05.2006 |
 |
| Игумен Борис (Храмцов) |
При беседах с батюшкой многие замечали, как он умел сопереживать, и при этом устремлял свои глаза к небу. Видимо, в эти моменты он обращался с сердечной молитвой к Господу.
Таким и запомнился мне батюшка Борис: с глазами, смотрящими в небо, с доброй отеческой улыбкой. Мы, его духовные чада, чувствуем помощь батюшки в своих делах. Он незримо, молитвенно помогает всем, кто обращается к нему со своими нуждами.
Расскажу, как я отыскал духовного отца, а это, оказывается, так непросто. Второго такого не найти. Как родной отец бывает один, так, по-видимому, один для меня и духовный отец.
Жил я тогда в Вологде и в своей раскрепощенной «свободной» жизни стал выходить за элементарные нормы человеческих отношений, так что попущены мне были Господом душевные страдания и скорби. Это я сейчас правильно объясняю, что было со мной, а тогда маялась душа, не находила себе места: на все был готов, чтобы хоть чуточку облегчить страдания. От безысходности стал заходить в храм Покрова-на-Торгу. Женщина, работавшая в церковной лавке при храме, видя мои мытарства, посоветовала съездить к батюшке Борису в Черниговский скит, что неподалеку от Троице-Сергиевой лавры. «Батюшка Борис — непростой батюшка, любой душевный недуг поправит», — сказала она.
Я очень скептически отнесся к этому совету — к священнослужителям у меня доверия не было. Думаю: что он мне такое особенное сделает?
Уже по дороге в Лавру, в электричке, одна бабуля расхваливала какого-то священника: «Уж как совсем невмоготу станет, сразу к нему еду… соседка моего старика околдовала, и начались все напасти в моей жизни. Старый взбесился, а я ни спать, ни есть не могу. Только батюшка Борис и помогает. Как съезжу к нему, так на душе полегчает…»
Оказалось, что речь шла об отце Борисе. Ну, думаю, вправду непростой батюшка.
В то время Черниговский скит только начинали восстанавливать, кругом стояли леса, шли работы — холод, сквозняки, строительная пыль. Одним словом, неуютно было. Отец Борис каждый день соборовал в ремонтирующемся холодном и сыром храме, стоящем немного в стороне от большого собора. В возрождающейся православной России начала 90-х годов народ искал очаги живой веры. Народ тогда еще только просыпался от многолетнего атеистического дурмана. Одним из таких мест был Гефсиманский Черниговский скит, где нес свое послушание отец Борис. Страждущие валом валили в «духовную лечебницу». Все расспрашивали, где соборует отец Борис. Оказывается, архимандрит Наум из Троице-Сергиевой лавры многих приходящих к нему отправлял собороваться к отцу Борису.
Составлялись длинные списки, так как нужно было упорядочить нескончаемый людской поток. Жаждущие утешения люди жили в скиту по несколько дней, получая облегчение душевных и телесных страданий. В главном храме после вечерних молитв выдавали матрасы, подушки, одеяла. Спали прямо на полу в храме. Кажется, вся Россия, убогая, скорбящая, стала собираться в лоно Церкви Христовой.
Мне повезло: в тот же день я попал на соборование.
«Батюшка как батюшка, — думал, присматриваясь к отцу Борису, — почти мой ровесник». Голос, конечно, необычный, в самое сердце проникает.
После молитв, помазания маслом, умилительного пения со свечами «Помилуй ны, Владыко…» на душе полегчало. Но тут вспомнил, что уже больше двух суток ничего не ел, не до еды было.
Стою в углу после соборования, голодный, небритый — «заблудшая овца» да и только. Думаю, как бы с батюшкой поговорить. Смотрю, бабушка какая-то ему с любовью пирожки подает.
У меня совсем в животе заурчало.
Тут батюшка подошел ко мне со своей доброй улыбкой, потрепал по плечу и сунул мне пирожок: «Наверное, голодный совсем!»
Сердце мое дрогнуло. Храм показался уютным и родным. Я понял, что действительно встретил близкого мне человека, что ему не побоюсь доверить свои горести и беды. Я поверил, что батюшка Борис поможет мне вернуть утерянный душевный покой и укажет путь, по которому надо идти.
У батюшки Бориса был особый дар — проводить исповедь. Сколько духовных чад его впоследствии это подмечали: «Уж такие грехи доставал, что никому было не под силу. Даже сам от себя не ожидал, что могу это вспомнить и рассказать». Я сам в этом убедился, прожив неделю в скиту и каждый день бывая на исповеди у батюшки. Думаю, уже все, целую тетрадь исписал, а подхожу на исповедь к батюшке — и опять новые грехи открываются.
Все ему зачитаешь, а он так ласково улыбнется и с любовью, доверительно спрашивает: «Ничего не забыл?» И сердце снова начинает сокрушаться. Хочется скорее освободиться от внутренней грязи, чтобы не утратить душевный покой, приобретенный после стольких страданий.
Умел отец Борис заставить кающегося заглянуть в глубь своего сердца. А радость потом, после разрешительной молитвы, была такая, словно заново родился.
Мне приходилось общаться в жизни с хорошими психотерапевтами. Но утешение, которое получал от батюшки, было не человеческое, а Божие. По батюшкиным молитвам Сам Господь подавал человеку Свою всесильную помощь. Действительно, тогда у о. Бориса я почувствовал, что исповедь — это таинство.
Путь пастырского служения отца Бориса не был устлан коврами и цветами. Сколько людской злобы, клеветы, зависти ему пришлось перенести. И мы часто, не ведая того, доставляли ему много неприятностей.
Помню, горя желанием помочь батюшке в восстановлении Варницкого монастыря, я написал прошения о денежной помощи в некоторые московские банки. Прошение начиналось словами благодарности батюшке — настоятелю монастыря игумену Борису, который столько страждущих, заблудших и болящих утешает. Это же прошение развез по редакциям православных газет, храмам преподобного Сергия Радонежского в Москве. Думаю, Варницы — родина преподобного, Сам Бог велит помогать восстановлению этого святого места (не знал тогда, что батюшку обвиняли в младостарчестве, так как люди со всей России к нему стремились).
Приезжаю к батюшке показать, какой работой занимаюсь, а он стал ахать и охать. Потом тактично вразумил, что нужно писать не о наместнике, а о благочестивых родителях преподобного Сергия — Кирилле и Марии, живших в Варницах, о святости места рождения преподобного. Потом узнал, что батюшка, чтобы не соблазнять никого, отказывался от многих дорогих «престижных» машин, которые ему предлагали в подарок духовные чада. Целые машины гостинцев, подарков, которые ему привозили, он раздаривал приезжающим к нему. Никогда не отпускал меня без иконки, книжицы или другого какого-нибудь подарка, которые всегда имели свой смысл. Батюшка жил всегда очень просто и скромно. Но за внешней неустроенностью, где бы он ни нес послушания, ощущались благодать и теплота неотмирной любви. Простота, кротость и смирение всегда были присущи отцу Борису, и всех своих чад он призывал к терпению и смирению во имя Христа.
Как-то я возвращался в Москву после праздничной Рождественской службы на монастырском подворье Иванова (на Старо-Курьяновской улице), батюшка там служил после Варниц. Моя попутчица, приехавшая откуда-то из Сибири, рассказывала: «Так было плохо в жизни. Жилье и мужа потеряла; болячки, невзгоды следовали одни за другими. Никто не мог помочь, поддержать. И вот однажды в Пюхтицком монастыре встретила батюшку Бориса, он приезжал туда по своим делам. Молодой такой, а сразу меня вразумил и вернул к жизни. Так вот с тех пор молюсь за него и езжу к нему».
Действительно, ехали к дорогому нашему батюшке за помощью со всех уголков России. В Иваново целые автобусы приезжали. После каждой, даже короткой, встречи у людей оставалось светлое чувство от общения с отцом Борисом. С плодами его добрых дел я постоянно встречался и встречаюсь по сей день. Работая в детском лагере в Анапе, разговорился с одним молодым человеком, Игорем из Москвы; оказывается, батюшка помог его отцу, излечил его от сильных головных болей. Встречаю в православном центре под Москвой бывшего офицера, которому батюшка многократно помогал. В Америке, в православной семинарии, встречаю его духовного сына Юлия, который еще подростком получил от отца Бориса благословение носить подрясник. Сейчас он священнослужитель в одном из приходов РПЦЗ в Чикаго.
Батюшка по-разному, и зачастую загадочно для окружающих, вразумлял заблудших.
Приехали к нему как-то в Варницы две молодые монахини из отдаленного сибирского монастыря за духовным советом. А народу толпится много, кажется, к батюшке не пробиться. Монахини ходят из угла в угол, нервничают. Вдруг батюшка выходит, подходит к ним, указывает на мостик на горизонте: «Идите к нему с Богородичной молитвой, возвратитесь, с вами поговорим». Через какое-то время счастливые, радостные монахини возвращаются. Господь разрешил все их сомнения и неурядицы. Они поблагодарили батюшку и поехали по своим делам.
Одному человеку он вернул слух. Другого он поставил на ноги после тяжелой болезни. При упоминании об отце Борисе у всех, знавших его, начинают светиться глаза. Он зажег духовный свет в каждом из нас, и, расставаясь, мы уже чувствовали свою общность, свое родство, объединенные любовью к своему духовному отцу — игумену Борису.
Чада батюшки рассказывали, как порою чудесно по его молитвам разрешались самые сложные вопросы. Да и со мной такое происходило. Приеду, кажется, с неразрешимым вопросом. Батюшка усадит у себя в комнате, где обычно принимал приезжающих, и уйдет. Сидишь, сидишь, а потом думаешь: «Да какие мои проблемы, по сравнению с батюшкиными делами». Стыдно станет, а потом легко и радостно на душе. Батюшка приходит: «Ну, что у тебя? Рассказывай!» А мне и сказать нечего, у меня уже все хорошо. Накроет епитрахилью, молитву прочитает, и снова жить можно.
Еще батюшка научил меня не стесняться своих слез. Так и запомнилось наше последнее расставание. Я уже ничего не спрашиваю, стою на коленях, а слезы очистительные ручьем текут.
Иногда батюшка бывал и строг, когда видел своеволие, упрямство, безответственность. Он не сердился, не ругался, а журил провинившихся. «Воспитание» завершалось ласковым словом, назидательной шуткой. Чада отца Бориса продолжают начатые им дела: помощь страждущим, забота о вдовах и сиротах, благотворительная помощь нуждающимся, создание детских православных приютов, центров духовного образования, участие в восстановлении православных святынь.
Батюшка умел найти доступ к образу Божию, который запечатлен в душе каждого человека, несмотря на глубину его греховности и заблуждений. К отверженным, заблудшим и, казалось бы, уже неисправимым людям он относился как любящий брат, без осуждения и обличения, глубоко скорбя о них и бесконечно веря в них как в создание Божие.
Александр ЧЕРНАВСКИЙ (Использованы материалы из книги «Крестный путь игумена Бориса
Великий Русский Старец — старец в 40−46 лет… Человек, к которому ехали со всей Руси и из других стран истерзанные человеческой злобой, страданиями люди и получали успокоение, мир и радость духовную. На себе это испытал, потому и говорю прямо.
Его доброта распространялась на всех: на здоровых и больных и страждущих, взрослых, подростков, детей — на всех, кто в нем нуждался. Он не отказывал никому, в ущерб своему здоровью. Сколько людей душевно- и духовнобольных получали помощь около него. Порой казалось, что в Варницах или Ивановском, его месте пребывания, — приход для душевнобольных, пьяниц, наркоманов. И действительно, сколько наркоманов получили у него приют и исцелились…
Иеромонах Анатолий (Берестов)
* * *
Как тепло и ласково батюшка помогал нам начать исповедание своих грехов: «Давайте свои рассказики-проказики, вопросики-барбосики!» И давление грехов сразу разрушалось. Никакое сердце не могло устоять перед улыбкой батюшки, весь облик говорил о его внутреннем мире и безграничной любви к Богу и людям. Нелицемерное смирение и простота были присущи отцу Борису. Он учил воздержанию во всем: «Себя надо так блюсти, в каждом жесте, взгляде, все терпеть, все-все, что Господь пошлет!» Семья москвичей
ВЕХИ ЖИЗНИ ИГУМЕНА БОРИСА
Игумен Борис (Храмцов Илья Михайлович) родился 1 августа 1955 года в Сибири.С 15 лет прислуживал в церкви (Знаменский собор) в Тюмени. После прохождения армейской службы был принят псаломщиком в храм Покрова Богородицы г. Тобольска.
В 20-летнем возрасте принял монашеский постриг с именем Борис (в честь святого благоверного князя-страстотерпца Бориса) и рукоположен в иеродиакона, затем в иеромонаха. Служил на приходах Омско-Тюменской епархии. Заочно окончил Московскую Духовную семинарию и академию. В 1990 году был принят в братство Троице-Сергиевой лавры.
По благословению наместника Лавры священноархимандрита Феогноста начинал восстановление Черниговского скита, где ежедневно проводил соборование. К нему каждый день съезжались десятки, сотни людей со своими скорбями, заботами и болезнями. Участвовал в восстановлении скита Параклит.
С 1995 года занимался восстановлением Троице-Сергиева Варницкого монастыря под Ростовом (на родине преподобного Сергия Радонежского).
В 1998 году переведен в Ивановскую епархию. Организовал в г. Иваново подворье Николо-Шартомского монастыря — обитель скорбящих и больных. Построил храм в честь святого благоверного князя Александра Невского. Организовал восстановление монастыря в честь Сошествия Животворящего Креста Господня в селе Антушково. Начал строительство Крестовоздвиженского храма на месте сошествия Креста. Организовал монастырское подворье на окраине г. Иваново с домовым храмом в честь святителя Николая Мирликийского и приютом для мальчиков-сирот.
Здоровье о. Бориса, подорванное многими скорбями и заботами, резко ухудшилось в середине августа 2001 года. Острое воспаление поджелудочной железы сопровождалось сильнейшими страданиями, которые батюшка старался скрыть от близких. Последние дни были особенно тяжелыми. Положившись всецело на волю Божию, батюшка говорил: «Надо потерпеть, ведь Господь терпел…»
Когда же, по настоянию духовных чад, прибыл врач, то он уже ничем не мог помочь. К тому же ослабевшее сердце не выдержало бы никакой операции. Эта последняя болезнь о. Бориса, с ее тяжкими мучениями, и завершила его крестный земной путь в Царствие Небесное. За два дня до кончины батюшка причастился Святых Христовых Таин и соборовался. Душа его отошла к Господу 5 сентября 2001 года в 23 часа 50 минут.
Отпевание о. Бориса в Духовском храме Троице-Сергиевой лавры возглавил его родной брат, архимандрит Димитрий — наместник Переславского Никитского монастыря; пел лаврский хор. Храм и площадь перед ним были заполнены множеством людей, пришедших проститься с дорогим и любимым пастырем.
Вечная ему память.
«ОН ЗНАЛ ТО, ЧТО Я ДАВНО ЗАБЫЛА»
Из воспоминаний об о. Борисе (Храмцове)
Отца Бориса я впервые увидела в июне 1992 года в Черниговском скиту. Меня направил сюда на соборование отец Наум, когда я приехала к нему в Троице-Сергиеву лавру. Я думала (со слов моей мамы), что я крещеная. Впоследствии я разузнала, что какая-то верующая старушка просто окропила меня святой водой с молитвою, дабы я ходила в церковь исповедаться и причащаться, и никто меня никогда не останавливал.Когда я приехала к отцу Борису, он мне сказал: «Я не могу вас соборовать, вы некрещеная».
В тот день он меня окрестил. Перед крещением он меня исповедовал, заставляя вспомнить все грехи с семилетнего возраста. Если я не могла вспомнить какие-то грехи, он мне напоминал. Он знал то, что я давно забыла.
Общаясь с батюшкой в течение девяти лет, я и мои близкие много раз получали избавление от бед по его молитвам.
Однажды моя двухлетняя внучка проглотила стеклянную ампулу из-под новокаина. Врачи сказали, что это смертельно. Мы попросили батюшкиных молитв, и тут у всех моих троих внуков поднялась очень высокая температура, и они лежали три дня, хотя у них ничего не болело. После этого все они выздоровели.
У другой внучки образовалась на голове опухоль размером с пятак. Мы хотели ехать к хирургу, но перед поездкой позвонили батюшке. Он сказал, что никуда ехать не надо, а опухоль нужно намазать кислым молоком. Мы так и сделали, и к утру от опухоли не осталось и следа. Конечно, мы понимали, что помогло не молоко, а батюшкина молитва.
У моей знакомой, Ольги, в Ростове пятилетний ребенок опрокинул на себя ведро с кипятком и получил ожог больше 90% поверхности кожи. Его положили в реанимацию, врачи сказали, что он безнадежен. Ольга бежала к батюшке в Варницы и всю дорогу кричала: «Батюшка, помоги, Саша умирает!» Приближаясь к Варницкому монастырю, она пошла медленнее и перестала кричать. Батюшка встретил ее у входа и сказал: «Чего ты кричишь, жив будет твой Саша». Через три недели его выписали из больницы совершенно здоровым. Наросла новая кожа. Я сама видела, как врачи из реанимации приезжали к батюшке, чтобы познакомиться с ним.
Когда я жила в Елюнине, там поселили женщину, у которой было очень сильное уныние. Батюшка сказал, что она самовольно держала строгий пост и у нее начались необратимые процессы в мозгу. Он сказал, что за ней надо постоянно следить, иначе будут стекло и кровь. Я тогда ничего не поняла. Однажды мне пришлось отлучиться по делам, и в это время эта женщина отрезала себе стеклом кончик языка. Тут я поняла, что батюшка знает не только прошлое, но и будущее.
Работая в Подмосковье, я получила очень сильное сотрясение мозга. В травматологии мест не было, и меня отправили домой, назначив постельный режим. Через десять дней я должна была явиться к врачу на повторный прием. Я поехала к батюшке, хотя еле ходила, у меня болела голова и была сильная тошнота. Когда я подходила к Варницам, мне стало легче. Я сказала батюшке: «Я на больничном, у меня сотрясение мозга». Батюшка дал мне такое послушание, что и здоровому страшно. Он заставил меня залезть по узкой и высокой лестнице под самую крышу и там работать. А сам ушел. Я постояла немного в нерешительности и принялась за работу; куда делось мое сотрясение.
При мне в Варницы привезли к батюшке девушку Галину, лет восемнадцати-девятнадцати, очень худую. Она не могла ни ходить, ни есть, ни спать. Врачи не могли найти причину. Батюшка исповедал девушку и ее родителей, пособоровал их. Отец Галины удивлялся: «Откуда батюшка все про меня знает?» Родители уехали, а Галину батюшка оставил на время в монастыре. На третий день Галине стало настолько легче, что она вышла на улицу и смотрела, как другие женщины выносили ведрами мусор из восстанавливаемого храма. В это время батюшка проходил мимо и сказал, чтобы Галина тоже помогала. Она подумала: «Что со мною будет, если я начну носить мусор ведрами?» А батюшка ей говорит: «Не можешь ведрами, носи хоть носовым платком». Ей стало стыдно, и она взяла ведро и пошла работать. Сначала ей насыпали в ведро немного мусора, но потом она поняла, что у нее появились силы, и она начала работать наравне со всеми. Вскоре она уехала домой совершенно здоровой. Ее родители потом по благословению батюшки повенчались. До этого отец Галины и слушать не хотел о венчании.
В Варницах у батюшки я познакомилась с Людмилой из Сергиева Посада. Она мне рассказала, как попала к отцу Борису. Людмила сильно заболела, и врачи ничем не могли ей помочь. Она лежала в больнице и истекала кровью. И вот во сне ей явился прп. Серафим Саровский и сказал: «Тебя излечит священник». Утром в палату зашел отец Борис, сел возле ее кровати на стул, взял ее за руку, пощупал пульс и сказал: «Все у тебя будет хорошо». Вскоре ее состояние улучшилось, и ее выписали из больницы. Она пришла к отцу Борису в Черниговский скит и после исповеди и соборования полностью исцелилась.
К батюшке часто приезжали родители с больными детьми. Батюшка говорил, что дети страдают за грехи родителей. Он исповедовал родителей, соборовал, и дети получали облегчение в болезни или полное исцеление.
Я видела много раз, что батюшка удостаивался беседы с ангелами. Во время нашего разговора он вдруг замолкал, глянув вверх, опускал глаза и начинал говорить кому-то: «Угу» — и в знак согласия кивал головой. В такие моменты я сидела тихо и молчала, чтоб не мешать ему. Проходило время, и мы продолжали разговор.
Однажды в Варницах мы с батюшкой стояли около Введенского храма и разговаривали о том, что птичник (размещавшийся в храме) не собирается освобождать помещение, хотя документально уже была оформлена передача храма монастырю. Вдруг батюшка замолчал, глянул вверх и сказал: «Сейчас мне пришло внушение занимать храм самим». Он велел нам, женщинам, взять матрацы, заходить в храм и никуда не уходить, если завтра придет милиция и будет нас выгонять. Так и получилось. На следующий день по жалобе птичника пришла милиция и стала нас выгонять, но мы сказали, что никуда не уйдем, так как документы на храм давно оформлены, птичник все свое имущество уже вывез, и непонятно, почему они нас выгоняют. Милиция еще немного пошумела и ушла. Впоследствии некоторые из этих милиционеров сами обращались к батюшке за помощью. Они нам потом говорили, что мы были правы, но им было приказано нас выгонять.
Однажды мой зять уехал с большими деньгами по торговым делам и пропал. Его родные и моя дочь очень беспокоились. Его мать ходила к гадалке, и та ей наговорила, что его убили и бросили в воду. Сватья поверила и приехала ко мне, чтобы нам вместе поехать в Ростов-на-Дону на розыски. Батюшка рассердился на нее, что она ходила к гадалке, а мне сказал: «Если у тебя лишние деньги, то поезжай». Сватья поехала одна. А через несколько дней зять явился живой и невредимый.
Однажды я второпях, сидя на скирде, очень неразборчиво написала батюшке записку. Батюшка подъехал на велосипеде, я ему даю записку и говорю: «Не знаю, сможешь ли ты прочитать мои иероглифы». А батюшка отвечает: «Китайский читаю» — и добавил: «Я и так знаю, что там написано».
Когда я еще жила в миру, батюшка мне говорил: «Отдай все свое имущество дочери и иди к нам сюда». Я не послушалась. А через два года я пришла к батюшке, но уже претерпев много скорбей и потеряв все, что имела.
2 августа 2000 года я попала в аварию на трассе между Ростовом и Ильинским и сильно разбилась. Боль в голове была нестерпимой; сильно болели левая лопатка, рука и нога (меня из-под машины доставали). Мне казалось, что в голове что-то льется горячее. Стало страшно, я поняла, что умираю без покаяния и причастия. Я начала молить отца Бориса о помощи. Полегчало. Сотрудники ГАИ предложили вызвать «скорую помощь», но я отказалась, так как боялась, что будет наказан шофер, с которым я ехала. Я понимала, что это испытание дано мне для искупления грехов. Я только горевала, что не смогу добраться домой в таком состоянии, не имея денег. Вдруг со стороны Ильинского к нам подъехал наш знакомый и развез нас по домам. Он сам был очень удивлен. Ему нужно было ехать в другую сторону, но, неожиданно для себя, он поехал в сторону Ростова и увидел нас. Машина восстановлению не подлежала. На третий день, лежа дома, в разговоре со знакомой я упрекнула батюшку, что он не приехал и не узнал, может, я уже померла. Тут у меня начались такие боли, что я поняла, что держалась только по батюшкиным молитвам. Я взмолилась к Господу и покаялась. И боли опять стали терпимыми. Пролежав несколько дней, я пошла на послушание на монастырский огород и работала, как прежде. Через некоторое время батюшка, встретив меня, спросил: «Ну как, зажили твои переломы?» (Оказывается, были и переломы).
Он, видимо, знал, что скоро совсем уйдет от нас. В последнее время он часто говорил: «Осень покажет…» И стал как бы отделять нас от себя: «У вас в этом году плохая капуста, но ничего, листьев насолите», и т. п. Я почувствовала, что что-то не так, и однажды спросила: «Батюшка, а ты разве к нам сюда не переберешься? Ведь ты тут настоятель. Плохо, что ты далеко». Он ответил: «Посмотрим по ходу дела» — и я поняла, что его здесь не будет. Я подумала, что, может быть, батюшку опять куда-нибудь переведут или он примет схиму и уйдет в затвор. Уж очень его донимали. Сколько бед и скорбей перенес он из-за своего милосердия и любви к людям.
Как-то я спросила батюшку: «Да что ж ты все терпишь и не гонишь хотя бы тех, кто уж слишком тебя донимает?» А он мне ответил: «Господь всех принимал, кто к нему приходил, и никого не гнал. Как же я прогоню, когда человек ко мне пришел?» Еще он говорил: «Бог терпел и мне велел, а я вам велю терпеть».
Батюшка мне говорил, что он никого не хотел обижать, и я никогда не видела, чтобы батюшка на кого-нибудь повысил голос или кого-нибудь обидел.
К батюшке часто приезжал Александр из Реутова, который окончил с отличием военную академию и потом сам в ней преподавал. В разговорах с ним батюшка, как бы невзначай, подсказывал ему, где он сделал ошибки в своих научных работах, и давал советы, как правильно сделать. Александр потом говорил, что батюшка знает его профессию намного лучше, чем он сам, хотя Александр много лет учился этому делу, а батюшка совсем не учился по этой специальности. Было понятно, что батюшка научен Духом Святым.
Мы, жившие около батюшки, имели счастливую возможность со всеми своими нуждами обращаться к нему и сразу же получать утешение. Бывало, придет болезнь или скорбь, пожалуешься батюшке, а он скажет: «Все будет хорошо», или: «Это надо потерпеть». И сразу болезнь становится легкой или совсем проходит, и скорби не так страшны.
Попросишь батюшку, чтобы он помолился, а он сразу вздохнет: «Помоги, Господи», и Господь сразу его слышал и помогал. Его молитва летела к Господу, как молния. Какое большое и любящее сердце нужно было иметь, чтобы в нем вмещались со своими бедами все, кто к нему обращался или жил возле него. Он говорил: «Я себе не принадлежу». Да, он принадлежал Господу и тем людям, которых Господь к нему посылал. Все свои силы и все свое время он отдавал другим. У него не оставалось времени, чтобы отдохнуть или подлечиться, а он был очень болен. Себя не жалел, так и сгорел, как свеча.
Во время своей последней болезни он от всех скрывал свое тяжелое состояние. Когда мы по телефону справлялись о его здоровье, нам отвечали: «Поправляется».
Когда утром 5 сентября нам позвонили и сказали, что батюшке очень плохо и его увезли в реанимацию, мы за него очень испугались, но все равно не подумали, что он может умереть. Мы у себя под колокольней усиленно молились за батюшку, а потом пошли в Годеново и молились у Животворящего Креста. Потом монахини из Годеново рассказали, что в тот вечер они видели над нашим монастырем огненный столб от земли до неба. В это время умер наш батюшка.
Раба Божия Нина
Из книги «Крестный путь игумена Бориса» (М., 2005)
http://www.vera.mrezha.ru/516/15.htm
