 |
| Русский дом | Виктор Тростников | 19.05.2006 |
Фрейд не был шалопаем и прогульщиком. Он прилежно осваивал профессию врача в центре тогдашней медицинской мысли — в Париже. Одним из его учителей был крупнейший невролог Шарко. Вернувшись в родную Вену, Зигмунд открыл там частную практику, приносившую ему не бог весть какой, но стабильный достаток — вполне по его квалификации, ибо доктор он был весьма неплохой, но не из тех, кого называют «светилами» и платят им большие деньги даже за краткую консультацию.
Его пациенты принадлежали к весьма специфическому разряду: это были лица, подвергшиеся в детстве домогательствам и страшно напуганные этим. Сами домогательства ими забылись, а безотчётный страх, особенно сильный по ночам, остался. Фрейд применял для лечения этих неврозов начавшую тогда входить в обиход методику: под гипнозом заставлял больного или больную вспомнить обстоятельства приставаний, выводил их в область ясного сознания, делая тем самым причину переживаний понятной и объяснимой, тогда как до этого она оставалась мистической и поэтому пугающей. Прискорбное бытовое злоключение — это не прячущиеся в темноте по углам злые духи, тут можно поставить точку.
Любопытная деталь: занимаясь этой практикой, Фрейд не жаловался на нехватку клиентов. Значит, педофилия, достигшая ныне в Европе таких масштабов, что общественность начала требовать там за это преступление смертной казни, заявила о себе уже в XIX веке. Разумеется, Фрейд не одобрял этой мерзости, но она приносила ему доход, тем более что папочки соблазнялись своими крошечными дочками почти исключительно в богатых семьях. Но он не был удовлетворён, он хотел не просто большего, а гораздо большего. 21 сентября 1897 года он отправил своему другу Флиссу следующее письмо:
«У меня и вправду немало причин для досады. Так приятно было ожидать неувядаемой славы, как, впрочем, и определённого достатка, полной независимости, возможности путешествовать, воспитывать детей без тех суровых лишений, в которых прошла моя молодость. Всё зависело от того, выйдет ли толк из лечения истерии. А теперь снова надо быть тихим и скромным, снова беспокоиться, откладывать деньги на старость».
Это написано после доклада на врачебном съезде о своей методике, не вызвавшего никакой реакции. А ему уже 41 год, время уходит. Что-то надо делать, не оставаться же хорошим, но безвестным врачом. А что именно? Кто посоветует?
Советчик нашёлся. Он как-то подслушал жалобу Фрейда на свою судьбу, понял, что это очень честолюбивый и жадный до денег человек и взял над ним своё шефство, как когда-то над студентом Фаустом.
С 1898 года в прежней телесной оболочке жил уже совершенно новый Зигмунд Фрейд. Он заявил себя уже не каким-то лекарем, а глубоким мыслителем, мудрым философом и учителем человечества. И человечество признало его таковым. Ещё бы: ему нашёптывал формулу успеха и открывал перед ним зелёный свет тот, кто, имея рога и копыта, ухитряется быть невидимым. Он подарил миру великое открытие, не потребовавшее от него ни дополнительных исследований, ни клинической проверки, ни статистической обработки данных — для него нужна была лишь дерзость, соединённая с апломбом и умение включать в ложь элементы истины, создавая картину общего правдоподобия. Здесь он действовал по той же стратегии, что и другие кумиры XIX века — Маркс и Дарвин: котлеты из конины пополам с мясом рябчика: один конь, один рябчик.
«Открытие» ошеломило публику. Фрейд вывернул наизнанку результаты своих наблюдений и объявил, что тут преступное сексуальное влечение испытывали не родители к детям, а дети к родителям. Далее он обобщил это утверждение, перенеся его со своих пациентов на всех людей вообще. У кого-то этот «эдипов комплекс» с годами забылся, а у кого-то подсознательное воспоминание о нём сохранилось, и именно их он лечил в своей клинике. Но и тех, у кого нет выраженных истерик и неврозов, тоже надо лечить его методом, который он назвал психоанализом, ибо страх и тревога всё равно гнетут душу. Обобщения на этом не кончились. Сексуальное начало в человеке, или «либидо», сказал Фрейд, определяет не только психические аномальности, но и почти всю внутреннюю жизнь человека, порождая в процессе «сублимации» даже самые высокие чувства.
Так добросовестный врач, приносивший людям пользу, моментально превратился в одного из предсказанных Евангелием лжепророков (Мф. 24), нанёсшего делу познания истины огромный вред. Чтобы разоблачить его лжеучение, нужно аккуратно отделить в нём ложь от правды. Это мы и попытаемся сейчас сделать.
Утверждение, будто в раннем детстве каждый мальчик хочет совокупиться со своей матерью, а каждая девочка — со своим отцом, совершенно абсурдно. Элемент же правды, на котором Фрейд здесь играет, состоит в наличии в каждом человеке первородного греха, проявляющегося уже в младенческом возрасте. Однако этим первородным грехом является вовсе не блудная страсть, которая вторична, а эгоизм, гордыня, желание «стать, как боги».
Такая же лукавая подмена сделана и во фрейдовской теории происхождения любви. Да, та любовь, которую можно назвать «брачной», известная всем молодым людям влюблённость, идеализация возлюбленного или возлюбленной, доходящая до сумасшествия, любовная эйфория, которая, кстати сказать, очень кратковременна и часто сменяется ненавистью, — это чувство, конечно же, есть облагороженное половое влечение, т. е. «сублимация либидо». Да, скопцы не влюбляются. Но ведь влюблённость — специфический вид любви; это совсем не та любовь, о которой сказано: «Бог есть любовь». А Фрейд распространил свою теорию сублимации и на эту, подлинную любовь, не имеющую к похоти никакого отношения. И получилось, что сама религия рождается из полового инстинкта. Так Фрейд завершил дело своих предшественников. Маркс изгнал Бога из истории, Дарвин — из живой природы, а он — из сердца человека. Как хвостатому было не содействовать его мирской славе?
Но ведь этот персонаж требует за свои услуги платы. Расписки кровью, видимо, не было, и он завладел душой своего подопечного иначе: Фрейд покончил жизнь самоубийством. Кто толкнул его на это в 83 года, совершенно очевидно.
