Чудотворец в Русском музее

Что бы там ни говорили, а древняя икона — это, собственно, икона и есть. Икона — это изображение Господа или святых Его с Богородицею, сделанное ранее XVIII века. Все, что было сделано позже, — это списки, копии, вариации на тему… Благодать лежит на них, как свет на ровной поверхности, а в старых иконах благодать исходит изнутри, как луч из фонаря. Такое мнение невольно складывается на выставке «Святой Николай Мирликийский в произведениях XII-XIX столетий из собрания Русского музея», которая весь апрель работала в корпусе Бенуа Государственного Русского музея. Побывать на такой выставке — все равно, что в паломничество съездить — в Бари или в Миры Ликийские: иконы (их здесь более ста пятидесяти), поистине веками намоленные русскими людьми, каждая из которых явила десятки, если не сотни чудес (а мы-то знаем, как щедр Святитель на чудеса ради Господа!), многие и написаны-то людьми святой жизни, и кистью их водил тот мощный благодатный дух, что оживотворял некогда Русь, называемую Святою.

Переходишь от образа к образу, от написанных искуснейшими, изощреннейшими мастерами, до тех, что созданы безвестными деревенскими богомазами (а иконы на выставке собраны, как правило, с Новгородской земли, с Северной Руси — редко-редко попадется работа южно-русских изографов), — и поражаешься вот чему: Никола повсюду один и тот же. Да, существовали определенные правила, каноны, прориси, и любой иконописец изображал святого не так, как он ему «видится», а как должно: некое единообразие старательно поддерживалось… И все-таки не объяснишь одними прорисями удивительное сходство этих десятков образов. Невольно возникает ощущение: художники писали Святителя с натуры! Я, разумеется, не хочу сказать, будто Николай Чудотворец являлся каждому из них зримо, во плоти (хотя, может быть, кому-то и являлся!), но несомненно одно: непрестанно молясь святому, вдумываясь в его житие, размышляя над его чудесами, иконописцы получали — пусть на время — дар духовного зрения, которым и созерцали самого Святителя. Особенно сильно это чувствуется, когда рассматриваешь клейма — маленькие иллюстрации к житию святого, расположенные вокруг основного образа. Вот где Угодник Божий предстает зрителю не парадно, не торжественно, но вживе, въяве, «как живой с живыми». Вот он — весь тут: невысокого роста, лысоват, сутуловат, всегда сосредоточен, серьезен, иногда суров и грозен, никогда — слащав и улыбчив. В нем нет страстности: даже останавливая занесенный над невинными меч, он спокоен, собран. Он весь человек дела: не в современном, — упаси Господи! — смысле, нет, — но он всегда в служении, всегда поспешает на помощь кому-то, всегда работает людям, своей пастве, которой ныне стал весь мир. Есть святые, которые по существу своему — молитвенники (Григорий Палама, например), а есть святые — вечные работники, вечные послушники, которые и после преставления своего остались на земле, на послушании Господу, потому что слишком много тут дел, слишком большой заботы требуем мы, грешники, чтобы так вот запросто бросить нас на произвол лукового и прелюбодейного мира. Среди таких святых послушников первый, несомненно, Святитель Мир Ликийских Николай.

И это все — не мои мысли, это можно без труда прочитать по клеймам на древних русских иконах Николая Чудотворца.

Какие иконы с выставки задержались в памяти?

Древнейший здесь образ — новгородский, XIII века, благородно-лаконичный, монументальный, один из красивейших. Основная черта Святителя здесь — мудрость, или даже — умудренность, глубокое понимание мира дольнего и мира горнего…

Московская икона XIV века — Святитель Николай и Георгий Победоносец: доблесть воинская и доблесть житейская, повседневная…

Выносная (для крестных ходов) икона XV века из глухой деревушки Лодейнопольского района. Вот настоящий Никола Русский, покровитель таких затерянных в лесах деревень — сельский батюшка и староста в одном лице, отец и заступник многих поколений безвестных русских мужиков…

А вот еще интересная икона: Богоматерь с Младенцем и Святитель Николай (XVI век, русский Север). Издали посмотришь — как будто Сретенье изображено, а подойдешь поближе — вместо праведного старца Симеона — Никола Чудотворец. Радостно и доверчиво протягивает ему Пречистая Богомладенца, и в глубоком, тихом умилении склоняется пред Ним престарелый Святитель.

Вот огромный — на полстены — роскошный ярославский образ мастеров Климента Мокроусова и Федора Крашенинникова, где крупные, тщательно прописанные клейма идут аж в два ряда, так что ни одно из событий Николиного Жития не остается не отображенным…

Однако все иконы не перечислишь: выставка большая, а проходных, малозначащих экспонатов тут просто нет. И что говорят, будто икона в музее — как в плену? Нет, это не так. Разве православным заказан ход в Русский музей? Разве кто-то сможет запретить вам молиться про себя, переходя из зала в зал? Думаю, что если вы и перекреститесь, и поклонитесь — никто вас за это не арестует… Да, лучшее место для иконы — храм. Но ведь кроме храмов есть и наши с вами дома, где тоже есть иконы — порой весьма примечательные… Есть учреждения, где работают православные — почему бы там не быть иконам? Почему бы не храниться части икон и в музеях, где за ними ухаживают подобающим образом? А разве лучше было бы, если бы эти иконы гнили на колхозных складах, если бы ими покрывали горшки или заделывали дыры в коровниках?

Нет, музейная экспозиция икон — дело полезное и благочестивое. Но почему бы, к примеру, Никольскую выставку не устраивать каждый год? Святитель Николай — особый святой, и иконы его особые; думаю, можно было бы сделать исключение для этой темы и проводить выставки регулярно. Православные петербуржцы не пропустили бы ни одной из них. А если вспомнить, что музей — не церковь, что сюда ходят далеко не одни православные, то можно предположить, что подобная выставка стала бы своего рода центром миссионерской работы, где главным миссионером был бы сам Святитель. Ведь достаточно пройтись по залам, вдумчиво вглядываясь в мудрый лик Чудотворца, внимательно изучая клейма с его житием, и самое черствое сердце немного оттает — пусть совсем немного, пусть равно настолько, чтобы проснулся смутный интерес: что же это за человек был, что так почитала его вся Россия? Неужели он вправду помогал? — не могла же целая страна так горячо любить чью-то благую выдумку, утешительный обман? Пусть хотя бы такие вопросы возникнут в чьем-то сердце — это уже будет первый шаг на долгом пути к Небесному Отечеству…

http://www.piter.orthodoxy.ru/pspb/n173/ta011.htm