 |
| Фонд «Русская Цивилизация» | Александр Елисеев | 11.05.2006 |
Процесс глобализации, как очевидно, зашел очень и очень далеко. И с ним связываются почти все геополитические проекты. Вот и Сергей Лавров выдвинул довольно-таки оригинальный проект встраивания в глобализацию. В рамках этого проекта Россия и США создают как бы дуумвират, который и «разруливает» основные проблемы на международной арене. Причем дуумвират предлагается оформить структурно.
Данный проект, конечно, нельзя считать в полной мере глобалистским. Настоящий глобализм (иначе именуемый мондиализмом — от фр. monde, «мир») предлагает демонтаж различных национальных суверенитетов. Вот что писал об этом известный историк и философ Арнольд Тойнби: «Мы приближаемся к тому моменту, когда единственным эффективным масштабом операций будет мировой масштаб. Локальные государства должны быть лишены своей независимости и подчинены глобальному мировому правительству».
Этих взглядов придерживались и придерживаются многие сильные и умные мира сего. Показательно, что некоторые из них прямо указывают на тот субъект, который сменит государство. Это — крупная, транснациональная корпорация (ТНК). Так, социолог Элвин Тофлер ничтоже сумняшеся предложил назвать будущее мировое правительство «Всемирным советом глобальных корпораций».
Впрочем, некоторые властители умов призывали не торопиться с мировым правительством, а выстраивать наднациональный порядок при помощи наднациональных же организаций. Небезызвестный Збигнев Бжезинский писал: «Движение к большому сообществу развитых наций не может быть достигнуто слиянием существующих государств в одну большую общность. Намного более разумно попытаться связать существующие государства разнообразными косвенными связями и уже проявляющимися ограничениями национальной независимости».
И надо сказать, что подобные отношения давно уже структурированы. Помимо во многом формальной ООН, действуют гораздо более эффективные транснациональные структуры — Совет по международным отношениям, Бильдельбергский клуб, Трехсторонняя комиссия (у истоков который стоял Бжезинский) и т. д. Эти структуры являются как бы подготовительными ступенями на пути к новому мировому порядку и мировому же правительству.
Проект Лаврова находится где-то между двумя указанными выше подходами. С одной стороны речь идет все-таки о едином правительстве. С другой стороны национальные государства вроде бы отменять не собираются. Министр признает и наличие разных интересов, и неизбежность некоторого их расхождения.
Складывается такое впечатление, что Лавров озвучил настроения некоторых влиятельных сил (которые не ограничивают область своего влияния одним лишь МИДом). И эти силы выступают за возрождение внешнеполитического курса эпохи Горбачева — но только без сдачи государственных позиций.
Между прочим, на первых порах шаги Горбачева на международной арене воспринимались очень многими как крупный успех. Люди боялись ядерной войны, а бесконечная гонка вооружений казалась разорительной. Кроме того, в СССР были влиятельные сторонники конвергенции, которая предполагала соединение сильных сторон капитализма и социализма. Любопытно, что теория конвергенции зародилась в США (Дж. Гэлбрейт и др.), а у ее истоков стоял русский эмигрант Питирим Сорокин, автор работы ««Россия и Соединённые Штаты» (1944 год). В геополитическом плане она воспринималась именно как сближение двух планетарных полюсов — сверхдержав СССР и США.
В Америке конвергенции симпатизировали многие видные политики. Например, Генри Киссинджер был уверен, что США все больше станут походить на СССР — и наоборот. А упомянутый выше Бжезинский так и вообще рассыпался комплиментами в адрес «всесильного» учения Маркса: «Марксизм представляет собой дальнейший живой и творческий этап созревания универсального человеческого видения. Марксизм одновременно является победой человека внешнего над человеком внутренним, пассивным, победой разума над верой».
В СССР за идею конвергенции с восторгом ухватился диссидентсвующий западник Андрей Сахаров. В то же время советское руководство и агитпроп отнеслись к ней весьма прохладно. Но это — на публику. В своем же кругу многие высокопоставленные партийцы считали конвергенцию достойным выходом из начинавшей уже надоедать идеологической схватки. В этой связи называются имена Юрий Андропова, Алексея Косыгина и др. В качестве основного интеллектуального центра конвергенционалистов указывают на Институт стран Европы и Америки, которым руководил Алексей Арбатов. В список сторонников конвергенции также попали Георгий Шахназаров, Федор Бурлацкий и другим видные партийные интеллектуалы.
Как бы то ни было, но перестройка оживила интерес к конвергенции и сделала ее важнейшим направлением официального курса. Главным содержанием внешней политики стало сближение СССР и США, которое окончилось сдачей почти всех наших геополитических позиций.
Думается, что стандартное обвинение в предательстве всего здесь объяснить не может. Сомнительно, чтобы Андропов или даже Шахназаров жаждали падения СССР. Возможно, они готовились вести дела с такими людьми, как Бжезинский, но в 80-е годы в Белом доме утвердилась довольно-таки жесткая группа республиканцев во главе с Рейганом. Они ни о какой конвергенции не думали, сделав ставку на полный разгром СССР.
Надо сказать, что такой вот результат стал, во многом, следствием двухполярной модели, которой СССР длительное время придерживался. В 50−80-е годы мировая политики определялась двумя сверхдержавами. Конечно, на первом плане стояло именно противостояние. Но, во-первых, оно вовсе не было таким уж и жестким, до серьезных столкновений дело не дошло, причем частенько с двух сторон поднимался вопрос о разрядке. А, во-вторых, советская сторона слишком уж привыкла во всем учитывать позицию именно Америки. Возник своеобразный америкоцентризм, который и подвел сторонников конвергенции. (У Лаврова, к слову сказать, чувствуется некая «тоска» по этому времени. Он утверждает, что «в чем-то мы меньше понимаем друг друга, чем это было во времена «негативно-стабильного» двухполюсного миропорядка»). В один «прекрасный», а точнее — ужасный момент, минус, как это сплошь и рядом бывает, просто заменился на плюс. В то же время Америка посчитала возможным обойтись без конвергенции и советского полюса.
Между прочим, двухполярность стала очень существенным отходом от принципов сталинской внешней политики. Сталин в биполярном мире чувствовал себя не очень уютно, очевидно, понимая, что он рано или поздно закончится ликвидацией наименее сильного полюса (каким всегда был СССР). Еще до войны вождь предпочитал одновременно выстраивать отношения как с западными демократиями, так и с Германией и Италией.
Но даже и после войны Сталин всегда настаивал на создании единой и нейтральной Германии. Она виделась ему как некая третья сила, которая снимает конфронтацию блоков, обеспечивая те спасительные и стабилизирующие балансы сил, которые так не нравятся Лаврову.
Смена курса произошла при Хрущеве, который постоянно колебался между конфронтацией и разрядкой, но всегда имел ввиду прежде всего именно США. Во время его правления вопрос о создании единой Германии был окончательно снят с повестки дня. Берлинский кризис завершился созданием нелепой Стены — «антифашистского рабоче-крестьянского вала». Именно при Хрущеве стал возможным страшный Карибский кризис, который чуть не закончился ядерной войной. (Ответственность за это лежит, конечно же, не только на Хрущеве, но и на американской стороне.)
Брежневский курс был более умеренным и сбалансированным. Но и тогда доминировало стремление поделить весь мир на два враждебных лагеря. Показательно, что брежневское руководство прозевало парижскую антиголлистскую революцию 1968 года, которая, по некоторым данным, была инициирована американцами. Шарль де Голль выступал за независимость от Америки и мыслил Европу как некую третью силу. И его падение вовсе не приблизило Францию к СССР, но, наоборот, способствовало ее дрейфу в направлении Америки. Не был урегулирован и вопрос с Китаем, который тоже становился новым центром силы. Противостояние с ним закончилось (опять-таки) сближением Пекина с Вашингтоном.
Потом СССР ввел войска в Афганистан, чем настроил против себя многие силы исламского мира (а исламизм есть тоже своеобразный центр мирового влияния). В результате антисоветский полюс усилился настолько, что поражение нашей страны стало практически предопределенным. (Сталин бы этого никогда не допустил, он строил свою политику так, чтобы СССР при любом раскладе пользовался бы поддержкой или хотя бы нейтралитетом одного из центров силы.)
Результаты известны. В 90-е годы наша страна следовала в фарватере американской политики. Это было время почти тотального «американизма», апогеем которого стало пребывания на посту министра МИД Андрея Козырева. Потом в МИД пришел Примаков, и тогда стала осторожно муссироваться идея многополярного мира. Но какие-то реальные попытки дистанцироваться от США были предприняты только в начале XXI века. Россия, вместе с Францией и Германией, выступила против вторжения Штатов в Ирак, а сейчас, вместе с Китаем, выступает в защиту Ирана. Конечно, это попытки весьма робкие непоследовательные, но они все-таки предпринимаются.
И вот на этом фоне раздаются заявления, которые, в определенном плане, реанимируют идеи биполярности. Вне всякого сомнения, разговор идет не о холодной войне (Лавров особо подчеркивает недопустимость для России какого-либо антиамериканизма). Скорее, имеется ввиду второе издание конвергенции, только не идеологическое, а геополитическое.
К чему все это может привести? Сомнительно, чтобы США пошли навстречу России. Тамошнее руководство обуяно довольно-таки амбициозными планами мессианского характера. В сильной России она видит некоторое препятствие для реализации данных планов. Действительно, планетарные планы требуют единого планетарного центра, которым бушевско-неоконовское руководство видит именно Америку. И делиться властью с Россией она не считает выгодным. Вообще, биполярность больше подходит для конфронтации (два — начало именно разделения).
В свое время у Америки была возможность заключить нечто вроде союза с Россией. Накануне президентских выборов 2004 года Путин выступил фактически в поддержку Буша. И тот его «отблагодарил» по полной — поддержал антироссийскую оранжевую революцию. Очевидно, что американское руководство больше предпочитает Россию слабую, чем дружественную.
И вряд ли ситуация изменится к лучшему, если в 2008 году в США победят демократы. В демпартии антироссийские настроения не менее сильны. Не будем забывать о том, что именно демократическое руководство Клинтона бомбило Югославию, которая была на переднем крае православно-славянского мира. Скорее всего, демократы попытаются сосредоточить свое внимание не на Азии, как Буш, а именно на Европе, восстанавливая прежнее единство западных стран. Тогда мы можем получить абсолютно враждебный нам Запад, мыслящий в категориях холодной войны.
Но допустим даже, что двухполярное мировое правительство все-таки будет создано (хотя шансы здесь практически равны нулю). Надо отдавать себе отчет в том, что в любом союзе кто-то является ведущим, а кто-то ведомым. Как мы были слабы в двухполюсном мире холодной войны, так мы будем слабы и в предполагаемом мировом правительстве. От нас потребуют одобрить многие шаги США. А это приведет к тому, что мы разделим ответственность за их авантюристическую внешнюю политику, тогда как сегодня Россия абсолютно от нее свободна. Против нас выступят все антиамериканские, но не антироссийские силы (Иран, Венесуэла, Боливия и т. д.).
Как ни крути, но «соображать на двоих» нам не выгодно. Лучше уж выстраивать ровные и хорошие отношения с множеством геополитических игроков. «Горбачевизм» ни к чему хорошему привести не может. Пусть даже он и упакован в державную обертку.
