 |
| Информационное агентство Екатеринбургской епархии | Священник Владимир Зайцев | 10.05.2006 |
Самая прямая и непосредственная цель — совершение богослужений в храме, окормление военнослужащих, приведение их к православной вере, создание альтернативной атмосферы, которую каждый из бойцов или офицеров видит, наблюдает, проживает ею в рамках несения своей воинской службы в таком непростом месте. По опыту прежних поездок, это была самая успешная, весёлая, удачная, расставались мы едва ли не со слезами, когда я покидал эшелон. Последнее моё богослужение было Пасхальным, мы служили на перроне в Челябинске в 5 утра.
Три месяца, с января по апрель, я пробыл в поездке, и можно сказать, что выходных дней у нас не было, мы всё время общались, храм был проходной и заседательной зоной. Кроме того, ежедневно утром и вечером мы совершали богослужения. Как священник, в богослужебном плане я получил массу очень полезного духовного опыта, потому что, будучи епархиальным чиновником, не всегда удаётся на неделе совершать богослужения, а там не просто вынужденная атмосфера была, а таким образом можно нужно было создавать необходимую атмосферу.
А между службами у нас в храме всё время были люди самых разных интересов, в день минимум 30 человек. Православные приходили на богослужения, почитать что-нибудь вместе, на исповедь. Крестили мы немного, потому что бойцы в отряде в основном крещённые. Мы занимались с отдельными боевыми группами по тому лекционному материалу, который я предлагал.
Приходили и люди неверующие, и иноверцы, татары, башкиры — потому что мы в притворе храма организовали «кофейню», они приходили попить кофе, пообщаться с батюшкой, задать житейские вопросы, вопросы по культуре. Потому что человек живёт рядом со священником, грех не воспользоваться такой ситуацией, задать «вредные» вопросы, которые у человека появляются. В храм он боится зайти, прийти на службу он не может: «Вера не позволяет». Говорит: «Я мусульманин, но у меня есть интерес».
У нас была сложность, наступил Великий пост, и я со своим помощником, Максимом Крыловым, который отработал на 100%, хороший сотрудник, студент теолог, постились строгим Уставом Великого поста, а бойцы отряда не постились, но, приходя к нам в гости, спрашивали, есть ли у нас что-нибудь нормальное из еды? Соответственно мы должны были им как-то угождать, если почитать патерики или жития святых, то увидим, что это нормальная практика православного общения: если человека привели в гости, то надо сначала его накормить, напоить, а потом уже вести с ним беседу. Мы так и старались делать.
Без ложной скромности скажу, что наше общение офицерам и бойцам полюбилось, к нам было очень внимательное, доброе отношение, как со стороны руководства, так и со стороны рядового состава. Жили мы не в офицерской палатке, а в группе материального обеспечения, спали на одних нарах с солдатами, и они могли наблюдать, как мы себя ведём в этой не очень комфортной обстановке — ведём нормально, нормальные люди, можно поговорить. Мы там выпускали сугубо информационный листок, который касался только особенностей православной жизни, поскольку не на все вопросы мы могли ответить чётко, и не каждый решался спрашивать, мы делали только духовный материал. Но потом оказалось, что это востребовано, потому что от священника там требуются не какие-то развлечения, а серьёзное духовное отношение.
Почему мы старались придерживаться строгого Устава Великого поста? Ещё в предыдущую командировку в 2004 году, один из прапорщиков мне заметил: «Батюшка, а Вы поститесь в пост или не поститесь? Раньше я знал священников, которые в путешествии, бывало, и не постились. Вот и начали у нас в отряде атеисты появляться». И мы с того времени подумали, что мы должны показывать образец духовной жизни, а кто дотянется — слава Богу, кто не может, тот, по крайней мере, должен знать, что есть некоторая планка, к которой нужно стремиться, а он может этому соответствовать или не может, это его личное дело.
Мы собираемся поделиться опытом с нашим Военным отделом, немного помочь И.К.Новожилову и духовенству, которое окормляет военнослужащих. Есть специфика, особенности пребывания священника в вооружённых частях. Никогда не нужно забывать, что военные — это люди, которые находятся на работе, работа очень тяжёлая, практически круглосуточно, особенно, если это бойцы срочники. Поэтому не всегда есть возможность побывать на службе, прийти на лекцию. Сам священник должен выходить их искать: в палатке, под машиной, в наряде и т. д. Когда мы начали строить свою работу так, оказалось, что это намного лучше воспринимается, чем в командно-приказном порядке. Именно там я задумался о вопросе, который задавали очень часто наши офицеры: «Что вы будете делать, если введут институт полковых священников?». Я думаю, что кроме того, что у Церкви сейчас нет ресурсов для этого, это будет не очень хорошо, т.к. эта «обязаловка» может очень многих людей оттолкнуть. Эти разговоры поднимаются чаще всего теми людьми, которые настроены против Церкви и против Армии, для того, чтобы нас столкнуть. А такая форма, когда церковные и военные люди заинтересованы в совместном жительстве, наиболее идеальна. Есть ещё один момент: многое из того, что делают священники в воинских частях, разбивается о то, что люди не видят, как этот человек ведёт себя в обыденной жизни. По-настоящему институт полковых священников мог бы состояться только при одном условии, если бы священник постоянно находился в части, тогда была бы большая, серьёзная польза.
-«Отец Владимир, солдаты в Чечне хотят окормляться или больше процент людей, которые настороженно относятся к священнику, предпочитая за чашечкой кофе проводить разговор с батюшкой?»
— Слава Богу, что за чашечкой кофе военные предпочитали проводить разговор с батюшкой. Потому что, чтобы воцерковить человека, ему нужно показать, зачем это надо, когда окружающая атмосфера совсем не способствует этому. Мат — это нередко разговорный язык армии, и к этому нужно адаптироваться и привыкать. Как говорить о каких-то нравственных вещах, если я точно знаю, что сейчас этот человек выйдет из храма и будет со своими сослуживцами общаться на этом языке? Человек находится в коллективе, где не принято делать что-то в одиночку, очень сложно добиться, чтобы верующие военнослужащие, а их там очень много, ходили на богослужение в то время, когда его группа занимается чем-то другим. Это значит, что он сам себя начинает противопоставлять коллективу. А коллектив готов смириться с этим? Не только офицеры, но и те, с кем он ест, спит, трудится рядом. В армейских кругах есть термин «загаситься», т. е. уклониться от исполнения какой-либо работы. Очень важно, чтобы наши прихожане не выглядели в глазах своих же бойцов людьми, уклоняющимися от общей работы. Поэтому приходилось лавировать, создавать искусственные условия, договариваться. Для собственного самолюбия, тщеславия можно сказать, что у меня на службе было столько-то людей из таких-то групп. Но кому это надо, это надо только мне или для моей отчётности, а то, что эти люди потом вернутся в группу, и над ними будут смеяться — поэтому приходилось следить даже за внутренней ситуацией, которая складывалась в разных группах по отношению к нашим постоянным прихожанам.
Но в конце командировки получилось так, что в каждой группе было какое-то количество солдат и офицеров, которые были нашими постоянными прихожанами. К своему удовольствию могу сказать, что над ними почти не смеялись, подтрунивали немножко, но армейская жизнь отличается от монашеской, т. е. без анекдота, хорошей доброй шутки там долго не прожить, потому что всё уж настолько серьёзно, что от этой серьёзности закипит разум.
Бойцы к нам относились очень трогательно, трепетно, всегда спрашивали, чем помочь, какую поддержку оказать. Они не знали, как выразить своё уважение, любовь… И мы им весьма благодарны. Причём не только русские православные, но и мусульмане, хотя можно сказать, что мусульман практикующих в 12 отряде фактически нет. Намаз никто не соблюдает, свинину едят, закет не дают и об исламе знают 2−3 слова. Это уровень подготовки, что они получили у себя до службы в армии. И то, что появился хотя бы такой священник, человек, который мог рассказать об исламе больше, чем они знают — это хорошо. Естественно, я не пропагандировал ислам, а всегда говорил: «Мусульмане говорят так, а у православных вот так, смотрите, где лучше, выбирайте».
Мы не просто функционеры рясы и креста, мы должны быть, прежде всего, христианами изначально. А то, что на нас лежали руки Правящих Архиереев и мы совершаем священнослужение — это то, за что мы дадим ответ, но то, что мы не сможем поставить себе в заслугу. Но каков я человек — об этом Господь спросит в первую очередь, не то, что я был праведный священник и всё делал по Уставу, а, прежде всего, была ли во мне любовь, был ли я хотя бы некоторым отсветом истины, которую представляет Христос. Очень важно было избежать такого понятия, как авторитет священника перед военнослужащими, офицерами. Слово «авторитет» всегда подавляет. Если почитать Евангелие или Деяния Апостолов, то такого слова там не употребляется, там все свидетельствуют об истине, и в каждом христианине должно быть такое содержание этой истинности, которое располагает. Если человек сам из себя что-то представляет, ведёт праведную духовную жизнь и может что-то дать, тогда к нему прислушиваются, а если он просто авторитет, потому что командир части сказал: «Всем слушать батюшку!», то на лекции у батюшки лучше всего поспать. Но мы старались такого избегать, потому что, как мне показалось, всё было достаточно интересно, занимательно и полезно.
-«Отец Владимир, говорят, в окопах атеистов не бывает, или Вы там с атеистами встречались?»
— Дело в том, что не у всех нравственная жизнь, мягко говоря, на высоте. А когда у человека много грехов, особенно грехов разных постыдных, то это является существенным препятствием для обретения Веры. Были у нас и атеисты, но самое главное было удержать их кощунство, потому что не нам от этого было бы хуже, а им самим. Особый интерес к храму обострялся, когда отряду было тяжело, в этом плане у нас командировка была не самая успешная, потому что есть потери. Один прапорщик остался инвалидом, ему миной оторвало ногу, а один прапорщик погиб — Дмитрий Ковшов из Озёрска. Мы Миссионерским отделом хотим оказать материальную помощь его семье, потому что его жена и четырёхлетняя дочка остались фактически ни с чем. Дай Бог, чтобы озёрские власти им помогли, но в этом плане каждый военнослужащий, выезжающий в Чечню, остаётся незащищённым. После таких событий люди приходили в храм, ставили свечи за него и за себя, старались внимательно относиться к собственной жизни, хотя понимали, что ведутся боевые действия, мы находимся на территории, где осуществляется контртеррористическая операция, нужно быть осторожным вдвойне, втройне. Когда мы собрались ставить крест на другой стороне ущелья, где проживали, в благодарность Богу, что мы есть и были на этом месте, я думал, пусть этот крест стоит, мы в следующую командировку придём, его подновим, подкрасим, там будем совершать молебны, литии. Весь отряд отозвался с большой радостью, причём на установку креста пошли люди, которых я не видел в храме. И после они сказали: «Батюшка, устраивайте побольше таких мероприятий, мы хотим, просто мы стесняемся. Мы сами к вам не придём, а если увидим, что толпа пошла, мы тоже пойдём».
-«Отец Владимир, ощущалось, что Вы находитесь в зоне боевых действий?»
— Конечно, ощущалось. Когда первый раз вышли на рынок в посёлок Введено, Максим Крылов очень удивился: на рынке полно людей с оружием — автоматы, пулемёты, гранаты. Это совершенно естественно, как у нас люди ходят с бутылочкой газировки, там все с оружием. Почти каждый день где-то рядом или не очень далеко стреляли. Регулярно из разных мест приходили сообщения: там тех-то убили, тех-то ранили. Но мы находились на территории наиболее охраняемой, за свою безопасность мы никогда не волновались.
Среди местного населения мы приобрели много знакомых. Они нас ждут, говорят: «Мы вам будем рады». Особенно чеченские женщины, у которых мы осуществляли снабжение хозтоварами для храма, продуктами. Когда мы пришли на рынок в первый и второй раз, было удивительно, все женщины сбежались, начали меня фотографировать, снимать, галдеть, говорят: «Никогда живого попа не видели, Вы не переодетый?» Все задавали много вопросов: навсегда ли мы к ним приехали, приглашали остаться, «у нас ту очень хорошие условия, климат, мы вам дом найдём».
-«Наш отряд „Урал“ единственный окормляется или есть ещё такие примеры в Чеченской республике?»
— Во Внутренних Войсках и Российской Армии нет больше походных храмов, которые бы функционировали постоянно во время командировок. Сейчас наши соседи — 23-й Челябинский отряд, который возглавил бывший начальник штаба нашего отряда — приступили к работе по созданию храма. Но такой уникальный пример, опыт и практика, пока у нас единственный, поэтому нам есть чем поделиться, есть своя зона и мера ответственности, в силу того, что доброго мы не сделали до сих пор.
В этом году отряд отмечает свой юбилей — 10 лет, мероприятия будут в сентябре. Я очень хочу, чтобы к этому времени у отряда и у храма появились настоящие церковные хоругви, как наши церковные отрядовские знамёна, не только с православной символикой, но немного и с символикой 12 отряда, потому что люди любят свою часть, они являются настоящими профессионалами.
Когда мы уезжали из Чечни на бронепоезде, мимо нас проходили части, войска, я даже был проникнут тем, что я уралец, что я из 12 отряда, и у нас, за исключением тех трагических случаев, слава Богу, всё остальное хорошо. Сейчас 2 группы из нашего отряда находятся в г. Нальчик, они оттуда выводятся, и в Нальчик, наверное, больше не поедут, а в Введено командировка будет в октябре.
Священник Владимир Зайцев, руководитель миссионерского отдела Екатеринбургской епархии
http://orthodox.etel.ru/2006/18/10zaicev.htm
