 |
| Нескучный сад | 08.05.2006 |
Рясы и масличное дерево
Около 1972 года в Греции обсуждался вопрос перемены священнических одежд. Некоторые из клириков хотели взять у Старца Паисия благословение не носить рясы. Один из таких священников-модернистов приехал к Старцу и стал его «уговаривать»: «Но ведь не ряса делает человека священником! Предпочтительнее, чтобы священники ходили без ряс, потому что таким образом им легче найти подход к людям…» — и другие подобные глупости. Старец так и не смог убедить этого модерниста изменить свое мнение и в конце беседы сказал: «Ладно, приходи завтра, и я дам тебе ответ».Ночь Старец провел в молитве, а утром, когда пришел священник, Старец показал ему одно масличное дерево, с которого он нарочно содрал кору. На верхушке Старец оставил несколько подстриженных веточек, так что все дерево было некоторым образом похоже… на священника без рясы, с реденькой подстриженной бородкой. «Ну что, — спросил Старец, — нравится тебе это дерево с содранной корой? Вот так же, как это дерево, выглядят и те священники, которые не носят рясу». Эти слова поразили священника, и он ушел, благодаря Старца, который простым примером смог убедить его оставить свои мирские воззрения. На стволе ободранного дерева Старец вырезал ножом следующие слова: «Древа свой сбросили наряд, посмотрим, сколько уродят…», а чуть пониже: «Поп безряственный — видать безнравственный».
Конечно, дерево вскоре засохло. Однако оно послужило на пользу многим — и не только в отношении ношения ряс: так доходчиво Старец содействовал тому, чтобы различные попытки исказить Православное Предание не осуществились.
Через нескольких лет один по-доброму расположенный юноша, готовившийся стать священником, спросил Старца: «Батюшка, а по какой причине священники должны носить рясы?» Старец ответил: «Причин много. Но вполне достаточно одной-единственной: всем благоговейным людям приятно и радостно видеть своего священника облаченным в рясу».
Келья Старца. К отцу Паисию за советом приходило много людей. Он не обманывал себя, полагая, что может ответить на любой вопрос. Если ошибался в суждениях, то ему доставало смирения в этом признаться. Если кого-то осуждал — просил прощения. Он знал свою меру. Когда его спрашивали о специальных вопросах, например о церковных, канонических или научных, то он посылал за советом к людям компетентным
Таблетки от наркотиков
Однажды к Старцу пришел юноша с длинными, как лошадиный хвост, волосами. Старец спросил его: «Слушай, парень, ты чем занимаешься?» — «Я студент». — «Много тебе осталось сдать экзаменов?» — «Восемь». — «Если ты хочешь их сдать, — в шутку сказал Старец, — то давай я тебя постригу». Старец зашел в келью, вынес ножницы и постриг молодого человека. Юноша посчитал это благословением, рассказал об этом своим друзьям и те тоже приходили к Старцу, чтобы получить от него подобное благословение. «Я совершил много постригов», — смеялся Старец. «Геронда, — спрашивали его, — а что вы делаете с их волосами?» «Я их собираю и пересаживаю лысым», — с улыбкой отвечал он.Многим наркоманам Старец помог порвать с наркотиками. Вначале ему удавалось пробудить в них интерес к жизни, установить контакт и завоевать доверие. Многие из них, благодаря молитве и помощи Старца, освободились от своей страсти и стали горячими христианами и добрыми главами семейств. Сострадая их боли, Старец говорил: «Несчастные, они не могут удержать себя в руках. Молодежь сегодня сама себя приводит в негодность». Старец своими руками завязывал этим юношам развязавшиеся шнурки на ботинках, отгонял от них мух, поправлял волосы, падавшие им на глаза. Он советовал им пойти на исповедь, начать жить духовной жизнью, устроиться на какую-нибудь простую работу, чтобы быть чем-то занятым. Он посылал их к людям, в окружении которых было бы легче избавиться от страсти к наркотикам, помогал им стать членами общества и создать семьи.
Один юноша-наркоман пытался отсечь свою страсть, от которой страдал и он сам, и его семья. Представления о Старце Паисии у него были смутные, он знал о нем понаслышке. Но, несмотря на это, он возложил на Старца свою последнюю надежду. Спускаясь по тропинке к «Панагуде» (так называлась келья Старца. — Ред.), юноша думал: «Может, хоть у него найдется лекарство, которое поможет мне развязаться с наркотиками». Старец, увидев его, с улыбкой произнес: «Ну, иди, иди сюда. Я для тебя хороших таблеток припас» — и вложил ему в ладонь несколько лесных орехов. «Таблетки» Старца оказались очень сильными. Произошло чудо: зависимость несчастного юноши от наркотиков отсекло как ножом.
Свидетельство человека, пожелавшего остаться неизвестным: «Я приехал на Святую Гору, чтобы стать монахом. Скуфьи в монастыре мне не давали, потому что я не мог бросить курить, выкуривал по две пачки в день. Я старался как мог: разрывал пачки, выбрасывал их, но… на следующий день находил их в мусорных баках и вновь закуривал. Мне было очень стыдно рассказывать обо всем этом, но я пошел к Старцу и все ему рассказал.
Старец ответил: „Не бойся, поднимешься“, с этими словами он утешительно похлопал меня по плечу.
Мы разговаривали в десять часов утра. В тот день до самого вечера я ни разу не подумал о сигарете. С этого самого момента, молитвами Старца, я бросил курить. Потом я стал монахом. Это было для меня чудом».
о.Паисий: «Как-то раз я ехал на автобусе. Что там творилось! Кто-то сказал водителю, чтобы он сделал магнитофон потише, чтобы проявить уважение к моему чину, но водитель сделал звук еще громче. И я мысленносказал себе: «Если, Боже сохрани, дальше по пути случилось бы несчастье и люди в машине пострадали, как бы я перенес все это? Слава Тебе, Боже, люди пока в порядке и вообще слышится песня». А тому, что они шумят, я нашел противовес — собственное псалмопение. Они — свое, а я — молитву
На крючке
Свидетельство жителя города Пафос на Кипре господина Николая Ксинариса: «Я сантехник. Однажды, в июле 1997 года, закончив свою работу, я собирал инструменты и складывал их в машину. Смеркалось. Видно было плохо. Рядом с машиной была натянута проволока, на которой сушат белье, а на ней с краю болтался еще один кусок проволоки. Острый край этого куска был загнут подобно крючку — сантиметра два длиной. В темноте я этого не заметил. Собрав инструменты, я понес их к машине и наткнулся на этот крючок, который воткнулся мне прямо в глаз. Я остался стоять на месте, как попавшаяся на крючок рыба. Изо всех сил я закричал: „На помощь!“ Хозяин дома, где я работал, выбежал, увидел меня и захотел вытащить крючок. Я сказал ему „нет“, потому что боялся, что он сделает меня слепым. И попросил отвезти меня в травматологический пункт.Пока он собирался, я плакал. Мне было жалко детей. У меня их трое, и я не хотел, чтобы их отец был слепым. И вот в это мгновение передо мной возник худой человек, одетый в черную рясу. Увидев его, я перекрестился. У меня начался озноб. Я почувствовал, как он взял меня рукой ниже щеки и толкнул мою голову вверх. В то же мгновение кусок проволоки выскочил из моего глаза.
Хозяин дома повез меня в травматологический пункт. Врачи провели обследование. Я рассказал им о том, что со мной произошло, но они не верили. На моем глазе, прямо на зрачке, виднелся след пореза. Врачи дали мне мазь и сказали, что три-четыре дня мне надо носить на глазе повязку.
На следующий день я пришел в магазин и на стене увидел фотографию человека, который мне явился. Хозяйка магазина сказала, что это очень известный монах, его имя Паисий. Я хотел во что бы то ни стало купить у нее эту фотографию, потому что она была для меня бесценна. Стал просить хозяйку, чтобы она мне ее продала, и предлагал ей за эту фотографию любые деньги, но она вместо фотографии подарила мне книгу о Старце Паисии. Я прочитал эту книгу в один день. И теперь она всегда находится у меня в машине — как охраняющая святыня».
О. Паисий рассказывал, что на Афоне среди монахов есть благословенные старцы, которые, достигая высот добродетели, этого не понимают. Один из таких старичков, видя Нетворный Свет, не знал о том, что он видит, думал, что по ночам такой Свет освещает всех монахов. Такие «простецы» находятся в полной безвестности не только у мирян, но часто и у своих братьев
Навозный жук
Чудеса и благодеяния Божии не приносили Старцу помыслов гордости — напротив, они становились для него поводом ко смирению и большему подвигу. Старец видел себя стоящим ниже всей твари, худшим даже, чем животные. В одном из писем от 25 декабря 1965 года он пишет: «Мы уподобляем себя животным и этим уподоблением осуждаем даже их, несчастных. Но ведь мы не подобны им, а хуже, чем они. Однажды, размышляя о том, кому мне себя уподобить, я в конечном итоге не нашел ничего лучше навозного жука. Однако, поразмыслив хорошенько, я понял, что несправедлив даже к этому бедолаге. Ведь и он выполняет свое предназначение: отделяет кусочки навоза, делает из них шарики и убирает нечистоты. Тогда как я, человек разумный, творение Божие, созданное по Его образу и подобию, своим грехом собираю навоз в Храме Божием — в себе самом. И беда в том, что я не терплю, если меня называют не только навозным жуком, но даже и каким-нибудь осликом, многие и утомительные труды которого на благо человеку, по крайней мере, знают все».Своим смирением Старец хранил себя в безопасности. Он знал, что «в гордыне погибель и развращение многое», тогда как смирение — это тот божественный магнит, который притягивает к человеку все дарования и благословения Божии. Поэтому Старец от сердца возлюбил смирение. Смирение нравилось ему даже как слово, и он любил использовать его в обыденных выражениях, например: «сделай-ка свет немножко посмиренней», «смиренная скамеечка», «это дерево надо бы сделать маленько посмиренней (то есть обрезать ему ветви)» — и т. п.
Когда он был солдатом и его наградили орденом Мужества, то вместо него вышел из строя и получил награду его сослуживец. «Ну и правильно сделал, — сказал ему Старец, — зачем он мне, этот орден».
Во время Святого Причащения к Чаше он обычно подходил вторым, пропуская вперед самого младшего из монахов или детей, если они присутствовали на службе, — после которых причащался сам.
Однажды, когда Старец приехал в один женский монастырь, радостная игуменья собрала всех сестер и велела звонить в колокола, желая устроить Старцу почетную встречу. Но Старец, не зная, куда себя деть от неловкости, резким тоном сказал игуменье: «Матушка! Ты что это такое устроила! Мне надо не в колокола звонить, а в консервные банки». В старину в деревнях гремели консервными банками и жестянками перед человеком, которого хотели опозорить.
Если Старца хотели сфотографировать, записать его речь на магнитофон или рассказывали о нем другим, Старец становился строгим и ругал этих людей. Когда ему показывали его фотографии, он говорил: «Ну-ка, дай-ка я посмотрю», брал фотографии и их разрывал. Узнав, что кто-то тайком записал его беседу на магнитофон, он забирал у него кассету и сжигал ее в печке. Когда один человек попросил у него благословения написать о нем статью в газете, Старец ответил: «Ты меня не смеши, не смеши. Пиши про кого хочешь, только меня оставь в покое и никаких статей про меня не печатай — если хочешь, чтобы у нас с тобой остались нормальные отношения». Один человек в Суроти в лицо назвал Старца святым, и Старец заплакал. Да и что он мог сделать? Как он ни старался, жить в безвестности ему уже не удавалось. Бог хотел прославить его уже в жизни сей. Таков духовный закон. Чем больше человек гонится за своей тенью — то есть за славой, тем больше слава от него убегает. Чем быстрее он пытается от нее убежать, тем быстрее она следует за ним.
Как-то Святую Гору Афон посетил Вселенский патриарх Димитрий и президент Греции. Далее следует рассказ начальника личной охраны президента господина Константина Папуциса: «О Старце Паисии я раньше слышал. Я представлял его высоким, величественным и ждал, что в храме он займет почетное место. Однако мне показали на старенького монаха, который с опущенной головой стоял в укромном месте за храмовой колонной. Он был стареньким, худеньким, невысокого роста, но в его облике было что-то божественное — привлекающее к себе других. Один из полицейских узнал Старца и сказал другим: „Отец Паисий!“ Вдруг все охранники из службы личной безопасности президента как по команде сорвались со своих мест и побежали к Старцу за благословением. Я остался с президентом один. Я растерялся. Пытался позвать их, но куда там! И тут, повинуясь повелению сердца, а не рассудка, не подумав о последствиях, я тоже оставил свой пост и побежал под благословение Старца. Бог сохранил нас, и никакого ЧП не произошло. Старец Паисий, будучи не в состоянии уклониться от „атаки“ сотрудников службы безопасности, легонько постукивал каждого из нас по голове, говоря: „Давайте, ребята, давайте: назад, на работу, на работу“. Во всех из нас произошло какое-то внутреннее изменение. Нас переполняла ранее не испытанная нами радость».
Если Старца спрашивали, гордится ли он, когда ему оказывают столько чести, он отвечал: «И что мне гордиться, если я знаю, кто я такой. А когда я подумаю еще и о том, сколько литров крови излил за меня Христос, то я едва не теряю рассудок».
Старец не верил в похвалы, не услаждался ложной человеческой славой. Поэтому она ему и не повредила. Он говорил: «Моими делами хулится имя Божие. Но я совершаю их не ради того, чтобы сознательно сделать зло, поэтому верю, что помилует меня Христос».
Во время приезда на Афон в 1990 году Вселенского Патриарха Димитрия и президента Греции сотрудники личной охраны Патриарха и президента оставили свои посты и побежали за благословением к о. Паисию. Но никакого ЧП не случилось. На фото: Вселенского Патриарха Димитрия встречает священство Афона
Одно Евангелие и двести посылок
Старец Паисий имел блаженную простоту, святость жизни, он видел Нетварный Свет и переживал высокие состояния. Однако при этом он обладал и духовным ведением. Он очень хорошо знал о том, что переживаемое им — редкие благодатные состояния, явления от Бога, и что его собственное — только грехи. Он говорил: «Я — консервная банка, которая сверкает на солнце и кажется золотой. Но эта банка пуста. Если меня покинет Благодать Божия, я стану самым большим озорником и буду проводить время в злачных местах вокруг площади Согласия, тогда как, даже будучи мирянином, я ни разу не заходил в кофейню».Старец совершенно не брал в расчет свое подвижничество, потому что совершал его не «ради мздовоздаяния», но от любви ко Христу. Он чувствовал себя помилованным Богом и обязанным Ему. Он воздыхал и испытывал боль от того, что, как ему казалось, он ничего для Господа не сделал. «Я был знаком со святыми, и поэтому мне надо было сделать многое», — говорил он. Он чувствовал, что не воздал Богу за Его дарование, что ему не удалось принести Ему то, что должно.
Многие почитали Старца святым, другие — немногие — считали колдуном. Сам же он говорил: «Я и не святой, и не колдун. Я грешный человек, который пытается бороться. Во Вселенной я вижу себя крохотной пылинкой. Так пусть эта пылинка, по крайней мере, будет чистой».
В своей жизни Старец много раз испытал вмешательство Божие. Будучи солдатом, он подарил свое Евангелие одному из сослуживцев. После этого он стал просить у Бога, чтобы Тот послал ему Евангелие, чтобы он мог читать слово Божие. На Рождество в их часть прислали двести посылок, и Евангелие оказалось только в той посылке, которая досталась Старцу.
Когда Старец жил в монастыре Стомион, однажды он отдал свою майку нищему и сам остался в одном подряснике. Идя в Коницу по делам, он зашел на почту, где его ждала посылка, набитая майками. Старец верил в то, что «если ты даешь другим, то Бог дает тебе».
Однажды, идя по дороге, Старец увидел прекрасный большой гриб. «Слава Богу, — сказал он, — на обратном пути я его срежу и приготовлю себе на ужин». Возвращаясь обратно, он увидел, что половину гриба съело какое-то животное. Ничуть не расстраиваясь, он вновь возблагодарил Бога: «Слава Богу, значит, мне надо было съесть не целый гриб, а половину». Он взял половину гриба. Когда утром следующего дня он вышел во двор своей кельи, то увидел, что вокруг выросло много грибов. И он снова возблагодарил Бога. «Слава Богу» за все: и за целый гриб, и за половинку, и за много.
«Ах, так вот что за фрукт был этот Паисий!»
К душе каждого человека Старец подходил с рассуждением. Он избегал крайностей и упрощений. Он давал каждому человеку то лекарство, в котором нуждался именно он. Разным людям, имевшим одну и ту же проблему, он подсказывал различные выходы. Одному человеку он говорил: «То, что я тебе говорю, я говорю именно для тебя. Если ты передашь мои слова другому, ему это не поможет, а скорее повредит. Поэтому будь внимателен». Главным образом по этой причине Старец не хотел, чтобы его слова записывали на магнитофон. Он видел расположение, вместимость, «запас прочности» своего собеседника и разговаривал с ним в соответствии с этим. Его слова, действия и позиции были ясными и взвешенными. Он понимал, что-то или иное его действие может вызвать отрицательную реакцию. Однажды, желая высказаться по одному вопросу, он какое-то время хранил молчание, видя, что в данный момент его слова будут использованы во вред и принесут еще большее зло.Старец приветствовал других первым, целовал руку священникам, кладя перед ними поклон, даже если они были младше его. Перед игуменами и епископами он обычно совершал поклон земной. Однако сам он уклонялся и не давал целовать свою руку другим.
Общаясь со Старцем, человек не чувствовал разницы между собой и им. Старец никому не показывал, что кто-то стоит ниже его. Это происходило потому, что сам он не чувствовал, что стоит выше, чем кто-то: он чувствовал, что другие стоят выше его.
Подлинность смиренномудрия Старца была испытана бесчестьями, уничижениями, клеветой и несправедливостью. Когда один монах поливал Старца грязью, обвиняя его в несуществующих грехах, тот не стал оправдываться и себя защищать. Он только с душевной болью молился, чтобы Бог дал этому брату покаяние. Узнав о том, что этот монах опубликовал свои обвинения против него в хульной книге, Старец сказал: «Вот это хорошая книга, не то что другая». Под «другой» он имел в виду книгу, в которой его хвалили. Игумен одного из монастырей, прочитав эти обвинения, сказал, что для Старца Паисия это почетная награда.
Старец писал: «Блаженные радующиеся тогда, когда их несправедливо обвиняют, а не тогда, когда их справедливо хвалят за их добродетельную жизнь». Однако, бесстрастно перенося клевету, Старец не выносил лицемерия, подобно тому как и Господь жестко обличил лицемерие фарисеев словами «Горе вам», которые не произнес о других грешниках. Однажды, когда обвинитель Старца встретил на дороге его самого и, всем своим видом изображая благоговение, со словами «Святой мой Геронда!» хотел положить ему поклон и поцеловать руку, Старец сказал ему: «В следующий раз будь поискреннее».
О смирении Старец говорил: «Недостаточно лишь изгонять помыслы гордости, надо еще и поразмыслить о жертве, и о благодеяниях Бога, и о нашей собственной неблагодарности. Тогда наше сердце — будь оно даже гранитным — сокрушается. Когда человек познает себя, тогда смирение становится его состоянием. Бог приходит и вселяется в такого человека, а молитва Иисусова творится сама собой».
Старец верил в то, что достоинства смиренного человека больше, чем достоинства всего мира. Такой человек сильнее, чем все остальные. Имея гордость, монах ослабевает и душою, и телом. А подвизаясь смиренно, он имеет силы — хотя бы его подвиги были и не столь велики.
Желая показать, к какому результату приводит смирение, Старец рассказывал следующий случай: «Как-то раз заболел котенок. Бедняжку тошнило, и он мучился. Видя, как он страдает, мне стало за него больно. Я перекрестил его, но это ему не помогло. „Ах ты, непутевый, — говорю я себе, — ты даже котенку не в состоянии помочь!“ И как только я смирился — котенок тут же выздоровел».
Старец констатировал: «Нынче смирение не в цене. Люди не знают его достоинства и силы и не стремятся его приобрести. И однако, смирение настолько необходимо, что оно возводит нас на Небо. Поэтому смирение и называется „высототворным“. На Небо восходят не мирским подъемом, но духовным спуском — то есть смирением. Человек смиряющийся и внимательный будет спасен. Монах должен сделать смирение своим состоянием, и это особенно необходимо в последнее мгновение его жизни».
О. Паисий говорил: «Я хотел бы, чтобы после извлечения из могилы мои кости оказались черными, чтобы люди, увидев это, сказали: „Ах, так вот что за фрукт был этот Паисий!“ Если это произойдет, люди не будут нас почитать». Старец желал, чтобы смирение было его спутником и после кончины.
Желая избежать проявлений чести во время похорон, а также впоследствии, Старец хотел почить и быть в безвестности погребенным на Святой Горе. Но, получив внутреннее извещение о том, что воля Божия в другом, он оказал послушание и отсек свое последнее желание. Единственное, о чем он попросил — чтобы на его похороны никого не звали
