 |
| Седмицa.Ru | Елена Голубева | 06.05.2006 |
 |
| Вмч. Георгий. Икона из собрания Л.К. Зубалова. Крит, середина XVI в. |
Самое известное — чудо святого Георгия о змее. Согласно основной версии этой легенды, вблизи одного языческого города поселился огромный змей (дракон), который истреблял все живое вокруг. Для спасения от напасти боги посоветовали правителю города ежедневно жертвовать чудовищу юношу или девушку. Жертву выбирали по жребию, и, в конце концов, на съедение к змею отправилась дочь правителя. Вдруг появился воин на белом коне. Он уязвил змея копьем, а его конь принялся топтать чудовище копытами. Всадник (святой Георгий) велел девушке накинуть пояс на шею израненному змею и привести его в город. Когда горожане вышли встречать девушку и ее чудесного избавителя, Георгий Победоносец объяснил, что совершил свой подвиг силой веры в Спасителя мира Иисуса Христа. Затем святой по просьбе людей убил змея, и на этом месте забил целебный источник, а горожане приняли Крещение. Изображение чуда святого Георгия о змее помещено на гербы г. Москвы и Российской Федерации.
С незапамятных времен святой Георгий считается покровителем воинов, землепашцев и пастухов, а в ряде мест — и путешественников. В Сербии, Болгарии и Македонии ему также молятся о дожде. Грузинская просветительница святая равноапостольная Нина велела своим почитателям воздвигать храмы в честь святого Гиорги, с которым, по одной из версий родословной правителей Грузии, она состояла в родстве по мужской линии. Грузины молятся Георгию Победоносцу о защите от зла, о даровании удачи на охоте, об урожае и приплоде скота, об исцелении от недугов, о чадородии. В Западной Европе распространено поверие, что молитвы святому Джоржу помогут избавиться от ядовитых змей и заразных болезней. Изображение святого Иржи украшает пражские Градчаны. Георгиевский крест помещен на государственные флаги Грузии и Великобритании. Святой Георгий известен исламским народам Африки и Ближнего Востока под именами Джирджис и аль-Хадр.
На Руси культ Георгия Победоносца распространился благодаря Великому князю Киевскому Ярославу (во святом Крещении — Георгию) Мудрому. Второй импульс почитанию святого дал Великий князь Владимиро-Суздальский Юрий Долгорукий. Со времени князя Дмитрия Донского Георгия Победоносца стали рассматривать как покровителя Москвы.
Мученик за Христа и воин-победитель — основные мотивы иконографии святого на Руси. Согласно русским народным поверьям, святой Георгий вместе со святыми Флором и Лавром, святителями Николаем и Власием, архистратигом Божиим Михаилом защищает людей, их жилища, скот и пашни от нечистой силы, змей, стихийных бедствий, нашествия иноплеменников, эпидемий. Георгий Победоносец спасает скот от нападения диких зверей, но по Божиему попущению может допустить нападение волков на стада: «Что у волка в зубах, то Егорий дал», «На Юрья святой Егорий разъезжает на белом коне по полям и раздает зверям наказы», «Вся живая тварь у Егорья под рукой». «Егорий» и «Никола» вешние (23 апреля — 9 мая по ст.ст.) знаменуют начало сельскохозяйственного цикла: «Егорий с водой, а Никола с травой», «Егорий с теплом, а Никола с кормом», «Егорий с ношей, а Никола с возом», «Сена достает: у дурня до Юрья, у разумного до Николы «кола — с возом, а Никола — с кормом». На Егория вешнего выводили на пастбище коров, запахивали пашню. Говорили: «Егорий работу починает, Егорий и кончает». Осенний Юрьев день (26 ноября) служил датой завершения работ на поле и перехода крестьян от одного хозяина к другому (традиция прекращена в годы царствования Бориса Годунова).
Житие и чудеса Егория Храброго — один из самых популярных сюжетов в народной духовной поэзии. Собиратель и исследователь народного фольклора П.А. Бессонов (XIX в.) полагал, что переводы и пересказы жития и чудес Георгия Победоносца появились на Руси еще в первые десятилетия христианства, а особенно актуальными рассказы о святом стали в период борьбы с монголо-татарским нашествием.
Местом рождения Егория Храброго авторы стихов называют Иерусалим. Отец Егория — царь Федор, мать — царица Софья Премудрая. Егорий — седьмой ребенок в семье, у него есть три старших брата и три старших сестры. На Ерусалим-град «наслал Господь наслание», город захвачен «царищем Демианищем, безбожным псом бусурманищем», исповедующим веру «латынскую, бусурманскую». Царище Демианище, чье имя происходит (по разным версиям) или от имени римского императора Диоклетиана, или от слова «демон», захватил в плен царя Федора и царицу Софью, а семерым их детям велел:
Вы покиньте веру християнскую,
Поворуйте мою латынскую,
Латынскую, бусурманскую,
Молитесь богам моим кумирскиим,
Поклоняйтеся моим идолам!
Испугались царища Демианища братья и сестры Егория Храброго и отказались от веры родителей, но Егорий твердо отвечал мучителю: «Я умру за веру християнскую!»
На то царище распаляется,
Повелел Егорья во пилы пилить;
Не довлеть Егорью пилы пилить:
По Божьему повелению,
По Егорьеву молению,
Не берут пилы жидовския;
У пил зубья позагнулися,
Мучители все утомилися;
Возставал Егорий на резвы ноги,
Поет стихи херувимские,
Превозносит гласы все архангельские.
Затем Демианище велел зарубить Егория Храброго топорами, но «не берут Егория топоры немецкия; по обух лёзья приломилися». Третье мучение — котел с кипящей смолой, и опять, по Божьему Промыслу, «не довлеть Егорью во котле сидеть, во котле сидеть, на смоле кипеть».
Интересно, что ни одно из трех мучений Егорий Храбрый физически не испытал, а мучитель не стал придумывать четвертую пытку. Стойкость в вере, твердое упование на Божью помощь послужили достаточной защитой от пил, топоров и кипящей смолы. Тогда царище Демианище повелел вырыть погреб на сорок саженей в глубину, посадить в него Егория и заколотить дубовыми досками, а сверху засыпать песком.
По Божьему повелению,
По Егорию Храброму молению,
Восставали сильные ветры,
Разносили пески да желтые,
Открывали доски дубовыя;
Выходил Егорий во Святую Русь.
Приходил Егорий во Ерусалим-город.
Ерусалим явно размещен в Святой Руси как ее некий духовный центр, а это указывает на то, что стих в данной его редакции, был сложен не ранее широкого распространения среди простых людей концепции «Москва — Третий Рим». В рамках этой концепции Россия часто именовалась Израилем, а Москва — Иерусалимом, как видно из переписки царя Ивана Грозного с князем-диссидентом Андреем Курбским. Кстати, именно Курбский и употреблял термин «Святая Русь» применительно к России. Однако между эпистолярной пикировкой двух интеллектуалов XVI в. и устным народным творчеством лежит огромная пропасть. Конечно, концепция «Москва — Третий Рим» становилась все более и более известной в годы правлений Ивана Грозного и Бориса Годунова, но затем наступили времена смуты.
Государство становилось все более и более эфемерным, служащие ему дворянские роды занялись собственным выживанием, брошенные на произвол судьбы мещане и крестьяне стремительно разорялись и нищали, в России появилось множество необрабатываемой земли. Основной носительницей наследия старца Филофея осталась Церковь, но ей не с кем было рассуждать о преемственности традиций христианской святости. Во всяком случае, в патетической «Новой повести о преславном Российском царстве и великом государстве Московском», написанной неизвестным мещанином в конце декабря 1610 г. или в начале января 1611 г., рассказывающей о разорении Москвы поляками и призывающей русский народ на борьбу за веру и свободу, встречаются лишь отголоски учения старца Филофея. Здесь только в одном месте россияне названы новоизраильтянами, но Москва не отождествляется с Третьим Римом, сама Россия — с Израилем, а термин «Святая Русь» и вовсе не встречается.
По всей видимости, за годы смуты концепция «Москва — Третий Рим» была основательно подзабыта, а потом сознательно реанимирована в связи с духовными нуждами освобождения Москвы и России от поляков. А это значит, что стих о Егории Храбром не мог быть написан ранее 1612 г., но и не позднее того времени, когда из памяти народа изгладились воспоминания о разорении Москвы войсками самозванцев. В пользу этого предположения говорит отождествление авторами стиха веры латынской, католической, с верой бусурманской, мусульманской (то есть польская интервенция здесь сопоставляется с монголо-татарским игом), и, маленькая деталь, упоминание «топоров немецких», которыми Демианище хотел умучить Егория.
Что же увидел Егорий Храбрый, избавленный Господом от плена у царища Демианища, на Святой Руси?
Ерусалим-город пуст-пустёхонек:
Вырубили его и выжегли,
Только единая стоит церковь соборная,
Церковь соборная, богомольная.
Во той во церкви соборной, богомольной,
Стоит его матушка родимая,
Премудрая София.
Стоит, Богу молится.
Егорий просит у матери благословения проехать «по всей земле светло-Русской» утверждать веру христианскую, побеждать веру бусурманскую. Иными словами, воин-мученик просит материнского благословения на святительскую миссию.
В этой связи стоит упомянуть о «Чуде Георгия о слепце» в составе «Сказания чудес святою страстотерпцу Христову Романа [Бориса] и Давида [Глеба]». Георгий Победоносец велел слепому идти за исцелением к мощам страстотерпцев Бориса и Глеба. Им, по словам святого Георгия, «дана благодать от Бога в стране сей земля Русьске пращати и исцелити всяку страсть и недуг». [1] Великомученик Георгий, чья святость ни у кого не вызывала возражений, благословил культ первых русских святых.
Как считает культуролог В.Н.Топоров, «именно в выработке своего понимания святости русская духовная традиция в наибольшей степени проявила свою самостоятельность и творческие возможности. Показательно, что даже в Византии, духовной наставнице Русской Церкви в первые века ее истории, существенным образом не понимали те основания, которые выдвигались русской стороной при попытках канонизации святых. То же в значительной степени относится к оценке русского понимания святости в религиозном сознании Запада». [2]
Почему Византия не могла понять многих русских канонизаций? Предполагается, что не последнюю роль сыграли несоответствия в культурных парадигмах, заданных национальными языками. В частности, в русском языке нет различия между святостью милующей и святостью карающей, тогда как греческий язык располагает двумя разнокоренными словами, обозначающими оба аспекта святости: agios и ieros (в латыни: sanctus и sacer). В древнерусской культуре святость воспринималась единой во времени и пространстве, а раз так, то и почитание святости должно быть единым и повсеместным. Рассказ о чудесном явлении великомученика Георгия слепцу, наверняка, записан не для того, чтобы потешить местечковое самолюбие, а с целью явить всему миру новых заступников и молитвенников, ведь святость не имеет границ.
В.Н.Топоров обращает внимание на то, что святость братьев-страстотерпцев, в том виде, как его представляет «Сказание о Борисе и Глебе» и их иконография, несет на себе печать дохристианских представлений о парности (взаимодополняемости) и связанном с ней плодородии. Исторически, святые княжили в разных городах, были убиты порознь, кроме святых Бориса и Глеба смерть от рук «окаянного Святополка» принял также и князь Святослав Владимирович. Святые братья соединяются спустя много лет после смерти, когда их мощи упокоились в Вышгороде. Однако «Сказание» безапелляционно представляет Бориса и Глеба как пару (старший-младший, мужество-юность). Парный (двойной) подвиг мученичества братьев противопоставлен двойному греху, унаследованному Святополком от родителей: монахини-гречанки, расстриженной братом князя Владимира Ярополком, и самого Владимира, который «погани еще, убив Ярополка и поят жену его непраздну сущю». Великомученик Борис, в отличие от Святополка, осознает себя наследником грехов своего отца Владимира, таким образом, его добровольная жертва является искуплением грехов не только княжеского рода, но и всей земли, подвластной потомкам Владимира Крестителя. Жертва юного Глеба иная, это — жертва потенциальной языческой святости (молодости, здоровья: «Не пожнети меня от жития несозрела») в пользу христианского возрастания в духе.
Традиционная для христианского мученичества добровольная жертва за веру в случае с Борисом и Глебом также имеет ряд особенностей. Святополк не требовал от них отречения от Христа. Собственно, святые братья добровольно шли на смерть не за веру во Христа, а за жизнь по этой вере. Фактически, жертва Бориса была принесена за грехи родителей, а Глеба — за грехи народа, не отказавшегося от язычества. По мнению Топорова, прослеживается параллель между парой Борис (страдающий за грехи рода правителей Руси) — Глеб (искупляющий грехи русской народной культуры) и парой языческих божеств Перун (которым клянется русский князь и его дружина) — Велес (которым клянется Русь).
Третий аспект русской святости, явленной Борисом и Глебом и благословляемой святым Георгием Победоносцем, состоит в победе над жаждой материальной власти, над стремлением любой ценой захватить и удержать эту власть в своих руках. «Борис и Глеб, не бившиеся за власть, власть никому не отдавали, не вручали, не завещали. Власть у них не была отнята, вырвана, отвоевана, ведь нельзя отнять то, что не держат, во что не вцепились. И само собой получается, что, хотя многие хватали власть в России, жадные от вида того, как она валяется на дороге, власть России остается все время по-настоящему одна: власть молодых Бориса и Глеба, никуда от них не ушедшая, им ни для какой корысти не нужная, им одним принадлежащая по праву, по правде, по замыслу страны».[3]
Возвращаясь к стиху о Егории Храбром, следует отметить, что свою святительскую миссию он начал с обустройства страны-земли. Премудрая София стиха и есть та самая мать сыра земля, которая одна стояла и молилась Господу в соборной церкви посреди разграбленного Ерусалим-града. «Если называть софийной всякую форму христианской религиозности, которая связывает неразрывно божественный и природный мир, то русская народная религиозность должна быть названа софийной», — полагал исследователь русских духовных стихов Г. П. Федотов. Такого же мнения придерживался Н.О. Лосский. Земля-София русской христианской культуры обеспечивает единство Вселенной: Царствия Небесного, мира людей и зверей, Преисподней. Народная вера часто размещала все уровни мироздания на земле, буквально, по соседству. А если свята земля, то свято все, весь мир, включая, парадоксальным образом, и Преисподнюю, ведь даже последняя обитель грешников заселяется и отгораживается от прочего мира, исполняя волю Спасителя-Судии и Его Пречистой Матери. В этой связи термин «Святая Русь», впитавший в себя русские представления о святости и служащий для обозначения духовного культурно-государственного образования, предполагает также и физическое, территориальное единство русских земель, в том числе независимость от иноверцев.
Земля русской крестьянской культуры чиста и свята, поскольку сотворена и освящена Богом, но пассивна: «Господь не повелит, и земля не родит». Самостоятельно свою святость земля выявить не может, иначе святость обращается в самость, в гордыню. Так возникает нужда во внешнем освящающем и просвещающем землю начале (Духе Святом, апостолах Христовых, святителях, мучениках и исповедниках). Отсюда вытекает стремление русской народной веры освятить особой молитвой к какому-либо святому каждое свое занятие, каждый день недели, месяца, года. На этой же почве взросло и печально известное русское формальное благочестие, погруженность лишь в обрядовую сторону церковной жизни.
Для сравнения, земля у язычников также свята, но лишь потому, что плодоносит. Языческая земля хтонически активна и во многих своих проявлениях опасна для человека. Язычник связан с землей кровными узами, но у него слишком много конкурентов в виде нейтральных и злых духов, обитающих там, где земля не обработана или заброшена. Реликты этих представлений обнаруживают себя в сохранившихся местами обычаях защиты от т.н. «заложных» покойников (самоубийц, утопленников, колдунов и т. п.), особенно, если речь идет об опасностях, таящихся в заброшенных человеческих сооружениях (жилых и нежилых зданиях, храмах, кладбищах).
Земля же русского крестьянина-христианина, даже заброшенная и неплодоносящая, хранит в себе заложенную Создателем искру святости. Мать сыра земля, в первую очередь, теснейшим образом связана с Творцом всего сущего, с Благим Господом, а уже затем, — с человеком. Отсюда проистекает принципиальная свобода земли, в том числе, и свобода от возможности быть присвоенной кем-то в личную собственность. Демианище захватил Софию Премудрую, умучил ее мужа, но не смог пленить ее саму. В стихе даже намека нет на то, что царище Демианище предлагал Софии отречься от Христа и, вообще, как-то повлиять на нее. Кроме своего сына Егория Храброго, названного от рождения «чудным отроком» и «святым», она одна выжила и сохранила чистоту веры в Спасителя мира. «Вдумываясь в изображение мировой порчи в стихе о Егории, нельзя не заметить, что она не имеет глубокого характера. Расстройство мира поверхностно: оно захватывает земную кору — горы, леса, реки, — но не само тело земли. Под нечистью, покрывающей ее, земля остается неповрежденной, — если не девственной, то матерински чистой. Среди всего космоса она образует особое, глубинное средоточие, с которым связана самая сердцевина народной религиозности». [4] И все же при всей чистоте и мудрости София-Земля не могла самостоятельно очистить Ерусалим и Святую Русь от Демианища, ей на помощь пришел ее младший сын, Егорий Храбрый.
Дорога привела Егория к дремучим лесам, и не мог он придумать, как проехать сквозь них.
И святой Егорий проглаголует:
— Ой вы, леса тёмные,
Вы леса дремучие!
Зароститеся вы, леса,
По всей земле светло-Русской,
По крутым горам по высокиим.-
По Божьему все повелению,
По Егориеву все молению,
Зарослись леса по всей земле,
По всей земле светло-Русской,
По крутым горам по высокиим,
Растут леса, где им Господь повелел.
В ином стихе о Егории Храбром указано, что нарушение порядка в природном мире (разрастание дремучих лесов, скопление вод и т. п) напрямую связано с предательством христианской веры, совершенным всей тварью, кроме земли. Поэтому утверждение истинного вероучения начинается водворения в природном (растительном и животном) мире, испорченным идолопоклонством, изначально установленного Богом порядка.
Уж вы ой еси да все темны леса!
Вы не веруйте да бесу-дьяволу;
Вы поверуйте да самому Христу.
Имеет смысл обратить внимание, что в русском языке существительные «свет», «свечение», «святость», «цвет», а также глаголы «святить», «светить», «освещать», «просвещать», «цвести», «процветать» родственны по смыслу. Это семантическое родство установилось в глубоко дохристианскую эпоху и обусловлено происхождением от одного индоевропейского языкового элемента, означающего нечто «набухшее», «возросшее», «распространившееся», «усиленное». Отсюда происходит дохристианское представление о святости как о чрезмерном плодородии, необыкновенно быстром росте, могучей жизненной силе и непрерывном цветении, иными словами, — физическом, материальном здоровье и богатстве, которыми, согласно мифам и легендам, обладали языческие божества. Христианство принесло в двухмерное культурное пространство язычества третье измерение и расставило свои акценты среди уже готовых к трансформации смысловых феноменов. Святость, по-прежнему, могла восприниматься как чрезмерное плодородие, но главным сделался именно духовный аспект: духовные плоды, духовные чада, грех как болезнь духа и души и, одновременно, болезнь тела как милостивое посещение Божие и т. д. Егорий Храбрый не сразу отправился утверждать христианскую веру на Святой Руси, а лишь после испытаний тремя мучениями и заключением в глубоком погребе.
Егорий привел в порядок леса и реки и приехал к огромному звериному стаду. Зверям святой велел разбежаться по всей земле, по горам и по лесам, и питаться тем, что им Господь дал для пропитания.
Разбегалися звери по всей земли,
По всей земле светло-Русскией,
Они пьют-едят повеленное,
Повеленное, благословленное
От Егория Храбраго.
В народных повериях Егорий Храбрый следит за тем, чтобы земля плодоносила и звери не задирали скот. В Белоруссии на Юрьев день поют: «Святы Юрый, з неба iдучы, вазьмi ключы, адамкнi зямлю сырусеньку, пусци расу цяплюсеньку, пусцi расу на усю вясну, на усю вясну, на цiхае лета, на цiхае лета, ядранае жыта, на гэты свет, на усякий цвет!» В русских песнях, открывающих сезон выпаса скота, есть слова: «Егорий ты наш Храбрый, Макарий преподобный! Ты паси нашу скотину в поле и за полем, в лесу и за лесом, под светлым месяцем, под красным солнышком, от волка хищного, от медведя лютого, от зверя лукавого». В русской сказке, имеющей аналоги у сербов, словен, болгар и др., один любопытный пастух залез на дуб, под которым приметил примятую траву. К дубу подъехал на коне святой Георгий, а за ним бежала большая стая волков. Святой стал рассылать зверей в разные стороны, указывая, где им искать сегодняшнее пропитание. Самым последним приплелся старый, больной волк. Ему святой Георгий велел съесть того, кто на дубу сидит. С этой сказкой связан русский обряд начала выпаса скота, когда старший в семье до утренней зари выходил на пастбище кликать волка: «Волк, волк, скажи, какую животину облюбуешь, на какую от Егория тебе наказ вышел?» Потом исполнитель обряда хватал в овчарне первую попавшуюся овцу, закалывал ее, отрезал ноги и голову и бросал их на пастбище. Считалось, что этот обряд на весь сезон избавит стадо семьи от нападений волков. [5]
Раздав наказы животным, Егорий Храбрый повстречался со змеиным стадом. Здесь он повел себя совсем иначе.
Вынимал Егорий саблю острую,
Посек он, порубил стадо змеиное;
Стал же Егорий во крови по белую грудь:
Втыкает Егорий свое скипетре
Во матерь во землю:
— О, матушка сырая-земля, разступися,
На все четыре страны раздвинься,
Ты пожри кровь змеиную, проклятую! —
По Божьему все повелению,
По Егориеву молению.
Освящая все вокруг Божиим присутствием, народная вера, тем ни менее, считала, что змей сотворил не Господь Бог, а дьявол. Единственная цель существования пресмыкающихся гадов — губить людей. Для этого они могут превращаться в прекрасных девушек и мужчин (в зависимости от того, кого хотят погубить), принимать вид молнии, коня, орла, красивого предмета, валяющегося на дороге. Змею убить трудно. Дьявол подарил ей несколько жизней, и она способна возрождаться из малейшей капельки своей черной, ядовитой для человека, крови. Поэтому Егорий Храбрый не только рубит острой саблей все змеиное стадо, но и просит землю поглотить (пожрать) змеиную кровь.
В ином стихе, посвященном матери-земле, она сама просит Господа: «Повели мне, Господи, расступитися и пожрати люди — грешницы, беззаконницы». Уничтожение того, что скверно по существу, достигается путем полного поглощения землей. Таким образом, мать сыра земля становится одной из ведущих действующих лиц в змееборческом сюжете, усвоенном русскими духовными стихами о Егории Храбром.
В каноническом «Чуде Георгия о змее» победа великомученика над змеем (драконом) традиционно трактуется как победа христианства над скверной, в данном случае, над язычеством. Иконография этого чуда изображает Георгия Победоносца верхом на белом коне и с копьем в руке, которым он пригвоздил змея к земле, однако бой еще не закончен, враг жив и сопротивляется, о победе говорить пока рано. Сам рассказ о чуде начинается с того, что в озере возле некоего города вдруг появился страшный змей. Языческие боги, которым поклонялся правитель города (надо думать, он был вполне усердным идолослужителем, но его боги не предотвратили нападение змея на город), посоветовали приносить змею в жертву юношей и девушек. Следовательно, во-первых, боги города по каким-то причинам не могли прогнать змея, а во-вторых, они хорошо знали его привычки.
Исследователь фольклора В.Я. Пропп полагает, что змей — реликт очень древних верований, доставшихся в наследство с тех времен, когда люди жили охотой, рыбалкой и собирательством и не знали государства. На этом этапе человек довольствовался зооморфными божествами, а развитие личности (юноша — мужчина, мужчина — вождь, мужчина — шаман) происходило скачкообразно в результате совершения обрядов инициации, когда человек, якобы, проходил сквозь утробу зверя (змея), как бы рождаясь заново и с новыми знаниями. Результаты подобных обрядов, как правило, не предсказуемы, но терпимы в обществе, не знающем иных ограничителей, кроме суровых условий жизни. С появлением оседлого скотоводства и земледелия, с развитием поселений и ростом населения, с возникновением института публичной власти обществу уже не столь важно изобилие зверей и плодов в диком лесу, сколь плодородие собственных пашен. Одномоментную инициацию социум постепенно заменяет длительным, но гарантированно унифицированным обучением своих членов. Поселение как форма организации человеческого существования в мире выделяет, отчуждает человека из мира дикой природы. В границах поселения человек может считать себя победителем, царем природы, но вне поселения продолжают жить боги-звери, и они раздражены отсутствием жертвоприношений. Для борьбы с вредительством старых зооморфных богов мифологии древних государств создают богов антропоморфных и полубогов-героев. «Змееборство в развитом виде встречается во всех древних государственных религиях: в Египте, в Вавилонии, в античности, в Индии, в Китае. Оно перешло в Христианство [добавим, и в ислам] и, как показал Ауфгаузер, было канонизовано Церковью не без сопротивления.<…> Мотив змееборства развился из мотива поглощения [змеем]. Первоначально поглощение представляло собой обряд, производившийся во время посвящения. Этот обряд давал юноше или будущему шаману магические способности. Отражением этих представлений в сказке являются, с одной стороны, драгоценные камни, находимые в голове или чреве змея, с другой стороны — приобретение знания языка животных. В дальнейшем это отпадает, не развивается. Поглощение уже не испытывается как благо».[6]
Змееборство древних мифов занимается очищением, освобождением воды реки (озера, моря) для нужд обитателей страны или отдельно взятого поселения. Герой-змееборец всегда появляется извне, он для всех в этой местности чужой, но тем ни менее змей знает имя своего победителя и ждет его. Красной нитью через змееборческие сюжеты проходит идея невозможности для местных жителей самостоятельно прогнать чудовище, потому что для них убийство или даже борьба с местным божеством, каково бы оно ни было вредоносно, — табу. К примеру, в Египте и на Мальдивах обряд жертвоприношения девушек водяному чудовищу, издавна ставший тягостным для населения, смогло прекратить только чужеродное, мусульманское завоевание. Жертвоприношение девственницы змею, охраняющему воды Нила, ежегодно повторялось в течение очень многих сотен лет! Почему? Потому что языческий змееборческий миф не позволял полностью уничтожить врага, благодаря которому он, собственно, и занимал свое место в дохристианской картине мира. Нет змея, нет и героя, и тогда сюжет теряет свою онтологическую значимость.
В «Чуде Георгия о змее» великомученик также извне приезжает в город, осажденный водяным чудищем, и спасает жертву-девушку от гибели. Но Георгий Победоносец не убивает монстра возле озера, а велит спасенной жертве отвести змея (зооморфного бога из очень древней веры) в город. Изумленной публике святой Георгий сообщает, что змей стал таким кротким благодаря помощи истинного Царя Небесного, и, об этом не говорится явно, раскрывает перед людьми и их правителем некий заговор между городскими богами и змеем. Ведь, фактически, языческие боги «Чуда Георгия о змее» позволили чудовищу мучить горожан и даже пожирать их в границах обряда в обмен на отказ от претензий на место в городском святилище. Иначе не объяснить, почему, зная привычки и предпочтения змея, боги не указали правителю города способов борьбы с чудовищем. Уяснив, Кто же, на самом деле, победил змея, люди просят святого Георгия убить (т.е. полностью уничтожить) мучителя и, отказавшись от древнего язычества, отказываются и от настоящего и принимают от рук великомученика Святое Крещение. Иными словами, Георгий Победоносец не только победил и уничтожил змея, но уничтожил сам змееборческий миф.
Еще приезжал Егорий
Ко дворцу к царищу Демианищу;
На вратах сидит Стратим-птица…
В иной версии птица зовется Черногар. Это сказочное существо, обитающее, по народным повериям, в Океань-море, обманом захваченное Демианищем, который заставил птицу забыть свое гнездо и сторожить ворота дворца. Егорий напомнил Стратим-птице о ее происхождении, велел лететь на Океань-море, там питаться и выводить птенцов.
Затем стих кратко сообщает о том, как Егорий Храбрый отрубил голову вышедшему навстречу Демианищу. Казалось бы, здесь должна быть кульминация развития сюжета, за которой следует ожидать завершения в виде чествования героя-победителя. Однако о решающем сражении рассказано предельно кратко, и за ним следует новое важное деяние Егория: он освободил и вновь окрестил своих сестер.
Он берет свои три родных сестры,
Приводит к Иордан-реке:
— Ой, вы мои три родных сестры!
Вы скидайте платье латынское,
Латынское, бусурманское,
Вы купайтесь во Иордан-реке,
Вы обмывайте веру латынскую,
Латынскую, бусурманскую,
Принимайте веру истинную, християнскую.
Стих завершает рассказ о том, как Егорий привел сестер, очищенных от греха вероотступничества, к матери со словами: «Вот тебе три дочери, а мне три родных сестры!»
Отказавшись от христианской веры, сестры Егория лишились и матери-земли, которая, как чистое творение Господа, не может предать своего Создателя. Стих о мучениях Егория и водворении Божьего порядка в мире заканчивается восстановлением родственных и духовных связей с сестрами, осквернившими себя идолопоклонством и отпавшими (умершими) от матери. Складывается впечатление, что все предыдущие деяния Егория, включая победу над Демианищем, были лишь подготовкой к очищению сестер от «платья латыньского, бусурманского», к их освобождению и воскресению — соединению с Софией Премудрой (матерью землей).
Смута конца XVI начала XVII веков, разорившая страну и, как представляется наиболее вероятным, вдохновившая народ на сложение духовных стихов о Егории Храбром, завершилась именно воссоединением (физическим и духовным) людей с землей. Неизвестный автор на рубеже 1610−1611гг. писал: «Ныне един уединен стоит [святитель Гермоген] и всех держит и врагом сурово прет, а иному некому пособити ни в слове, ни в деле; кроме Бога и Пречистыя Его Матери и великих чюдотворцов, способников себе не имеет никаго же. Которые были его сыновья и богомольцы, той же сан на себе имеют, и те славою мира сего прелестнаго прельстилися, просто рещи, подавилися, и к тем врагам приклонилися и вторят их волю. А сами наши земледержцы, яко же и прежде рех, — землесъедцы, те и давно от него отстали, и ум свой на последнее безумие отдали, и к ним же ко врагом пристали, и ко иным, к подножию своему припали, и государьское свое прирождение пременили в худое рабское служение, и покорилися и поклоняются неведомо кому. <…> И тако те наши благороднии зглупали и душами своими пали и пропали навеки, аще от того зла и худа на добро не обратятся. Горши же нам всего учинили, что всех выдали, да не токмо выдали, ино заедино с ними, со враги, вооружилися вкупе и хотят нас все погубити и веру християньскую искоренити». (7) Налицо картина полного разобщения между сословиями российского общества и разрушения идеологической основы государственного единства и независимости. Однако, благодаря успехам Нижегородского ополчения, спустя два года Россия не только была более или менее очищена от поляков, но стал возможным съезд представителей, по крайней мере, 50 крупнейших городов на общероссийский Земский собор. Основной задачей собора было восстановление русского самодержавия. В январе 1613 г. в Москву прибыли делегаты от всех свободных сословий: духовенства, дворян, мещан, служилых людей и черноземельных (государских) крестьян. Собор постановил избрать молодого Михаила Федоровича Романова на Российский престол. По российским городам были посланы курьеры, чтобы получить согласие народа на воцарение Михаила Романова. «Народная масса была за Михаила. Она была за него еще в 1610 г., когда и Гермоген, при избрании Владислава, и народ высказывались именно за Михаила. Поэтому возможна мысль о том, что собор приведен к избранию Михаила Феодоровича давлением народной массы». (8) Народ и не помышлял о Третьем Риме, но хорошо слышал призывы Гермогена. Ополчение формировалось на востоке страны, однако духовный центр освободительной борьбы все же находился в Москве, пребывающей под Небесным покровительством св. Георгия Победоносца.
Во второй половине XVII в. в герб Российской империи было официально введено изображение св. Георгия Победоносца. В 1769 г. учрежден орден св. Георгия четырех степеней, а в 1913 г. — четырехстепенной воинский крест. Награду получали те, кто проявил храбрость и отличился в сражениях. Один из залов Большого Кремлевского дворца (1838−1849гг., архитектор — К. Тон) назван в честь Георгия Победоносца. В 1943 г. Советское правительство учредило орден Славы трех степеней, который имел оранжево-черный кант, подобно георгиевскому ордену царской России.
2 Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. М., 1995, С. 439
3 В.Бибихин. «Власть России». Цит. по В.Н. Топоров. Святость и святые в русской духовной культуре. М., 1995, С. 508
4 Федотов Г. П. Стихи духовные. М., 1991, С. 71
5 Георгий Победоносец// Славянская мифология, М. 1995, С. 132
6 Пропп В.Я. Морфология/ Исторические корни волшебной сказки. М., 1998, С. 307, 324
7 Новая повесть о преславном Российском царстве и великом государстве Московском. Хрестоматия по древней русской литературе, М.1973, С. 309
8 С.Ф.Платонов. Полный курс лекций по русской истории., СПб, 2001, С. 3420
http://www.sedmitza.ru/index.html?sid=77&did=32 982&p_comment=belief&call_action=print1(sedmiza)
