 |
| Правая.Ru | Дмитрий Данилов | 04.05.2006 |
Анализируя тексты соборных выступлений митрополита Кирилла, можно сделать приблизительно следующее обобщение. Церковь идет в поле «прав человека» не потому, что это ее профессиональное призвание, а потому что в условиях современной глобализации у нее нет больше сил и морального права по привычке оставаться в глазах российских граждан и всего мирового сообщества маргинальным социальным институтом. Наблюдая вступление в правовое поле Евросоюза канонических территорий православия стран Восточной Европы, Церковь обязана воспрепятствовать ущемлению прав верующих подминающей их под себя либеральной парадигмы. Церковь, признавая себя полноценным субъектом европейского права, культуры и истории, пытается обратить внимание на традиционные европейские ценности, базовым фактором которых, безусловно, является христианство. С этих позиций Церковь, как «нравственный правозащитник» должна быть представлена наряду с представителями иных традиционных конфессий России в светских государственных институтах (армия, школа, сфера социальной опеки).
При этом Русская Православная Церковь, предлагая свою концепцию прав и достоинств человека в качестве альтернативы господствующей ныне либеральной концепции, объявляет ее не просто универсальной, а более универсальной. В этом заключается одно из самых существенных их различий. Соединение нормативного права с нравственной ответственностью универсально, потому что характерно для всех традиционных религиозных систем. С точки зрения Церкви, эта концепция именно благодаря своему подлинному универсализму способна стать наиболее эффективным инструментарием в процессе непростого диалога культур и цивилизаций в эпоху глобализма. Или, как выразился митрополит Кирилл — стать тем необходимым «стыковочным узлом между различными цивилизационными моделями».
Амбициозность и искренность предложений Собора очевидна. Нарекания вызывают, пожалуй только тактические лакуны и не совсем верное целеполагание, которое уводит «церковный прицел» в сторону. Если с либеральной критикой все более или менее понятно, то недоумение консервативно настроенных граждан должно быть осознано Церковью самым серьезным образом. Кстати, митрополит Кирилл сам призывал воздерживаться от неумеренного «триумфализма» в оценке предложений Церкви и воспринимать их объективно.
Действительно, у многих православных людей нынешняя активность Церковного священноначалия в плане широкомасштабного «проектного творчества», имеющее оттенок внешнеполитических приоритетов, может вызывать неоднозначные чувства. Да, в президиуме из всего российского руководства уже на нескольких Соборах лично присутствует лишь глава МИД Сергей Лавров и этот очень характерный знак, по-видимому, стал причиной тому, что в июле 2005 года ВРНС получил консультативный статус при Социальном и экономическом совете ООН. Но в самой России отдачи от церковной социальной политики не так заметны. По-прежнему государство воспринимает РПЦ как нечто среднее между тотальным всероссийским «частным музеем» и одновременно — одним из департаментов Министерства культуры, который государство рассматривает как «свое исконное» и не может не использовать. Поэтому сегодняшние инициативы Церкви у целого ряда людей не могут не вызывать ассоциации с архиерейским собором 1961 года, когда Церковь пытались лишить административной свободы на территории ее собственных приходов и одновременно выпихивали ее во внешнеполитическое поле как «посла мира от Советского Союза».
В этом внешнеполитическом поле тоже не все так просто, как это кажется церковным стратегам. Попытка выработать универсальный правовой язык, язык «стыковочного узла» ради предотвращения конфликта цивилизаций и гармонизации глобального общения культур, вне всякого сомнения, заслуживает веского уважения. Но сама по себе такая попытка исходит не из совсем верного восприятия реалий процесса глобализации. Как точно заметил современный немецкий философ Юрген Хабермас, конфликты сегодня происходят не между цивилизациями и культурами, а между секулярным и духовным внутри каждой культуры и каждого человеческого сообщества. Именно между этими двумя мирами, присутствующими в каждом человеческом коллективе, дома и на работе, в городе или в деревне, ведется борьба. Ведь сам по себе либеральный контекст «прав человека» не так уж плох — и наши пастыри это признают. Их тотальная секулярная узурпация — вот что поистине ужасно.
Но поможет ли в этой борьбе альтернативный «язык универсалий», язык традиционности, лишь «дополняющий» и «корректирующий» либеральную концепцию основных свобод и прав человека такими, какими они оформлены соответствующей Всеобщей декларацией в 1948 году? И станет ли нам подмогой признание аксиомой православного «европоцентризма» — позиционирования себя как неотъемлемой правовой и культурной части Европы, иными словами — как части Запада, пусть и самобытной? Вряд ли. Современный мир либеральных западных обществ — это мир Монолога, а не Диалога. Монолог узурпирует любое поле общения. Монолог будет использовать саму идею диалога, пока она будет служить его интересам (как это кажется идеологам самого монолога). Общающиеся в системе Диалога не могут общаться в ценностных координатах Монолога — иначе это уже не Диалог. Вспомним — ведь вышеупомянутый митрополит Кирилл в 1990-е годы западными и отечественными либералами воспринимался как «свой», «либеральный иерарх», способный стать альтернативой «авторитарному Патриарху» и прочим церковным «консерваторам». Но постепенно этот либеральный «флер» сходил на нет, пока в 2005 году один из медийных рупоров американских либералов — газета «Вашингтон Таймс» не разразилась русофобской статьей Пола Гобса, окончательно срывающей с владыки Кирилла все «либеральные лавры».
Казалось бы — ну и что в этом плохого? Митрополит Кирилл — абсолютно наш, подлинно православный пастырь и истина просто в очередной раз восторжествовала. Но, руководствуясь практическими соображениями, все нынешние инициативы гораздо эффективнее было бы предлагать тогда, когда либеральное сообщество было «убаюкано» своими призрачными надеждами насчет иерарха-«либерала». Конечно, сослагательного наклонения история не терпит, но многие идеи, изложенные сейчас митрополитом Кириллом на Соборе, тогда могли быть всерьез услышаны миром. Сейчас это уже выглядит куда более затруднительным. Запад настроен к любым инициативам России крайне враждебно, не говоря уже о инициативах Церкви. Кстати, презрительное игнорирование Кондолизой Райс не столь давнего письма владыки Кирилла, в котором он пытается начать вести диалог об истинных правах человека и «двойных стандартах», говорит о многом.
Поэтому Русской православной Церкви прежде разработок «общих фундаментальных ценностей», нужно больше думать о собственном цивилизационном пространстве и методах коммуникации внутри него. Здесь слова Декларации о правах и достоинстве человека, касающиеся прав и достоинств наций, религий и культур здесь очень существенны, поскольку вводят их в область полноценных универсальных субъектов всей системы «прав человека». Но чтобы реализовывать подобные фундаментальные проекты, Церкви нужно стать фундаментальным субъектом мировой политики. А для этого необходима значительная и активная «гравитация Церкви» в России. Задумаемся — много ли православных среди мировой элиты — политической, научной, культурной? Много ли они вообще о нас знают? Для всего мира мы традиционно являемся архаичной христианской сектой, бесконечно далекой от любого мэйнстрима, даже чисто культурного. В глазах большинства жителей собственной страны мы все еще остаемся непонятной «социальной богадельней» и «клубом на окраине». Даже в собственной стране от Церкви по привычке отмахиваются большая часть людей, интересы которых смещены в сторону иллюзий идеалов либерального гедонизма. Этому «центру тяжести», притягивающему в том числе и огромное число православных, «гравитации Церкви» противостоять очень сложно. Но сложно — не означает, что это невозможно.
Сегодня многие в Церкви понимают, что время механических деклараций в духе «Православно-этических основ хозяйствования» и значительной части «Основ социальной концепции Русской православной Церкви» уже прошло. Да, многие критики митрополита Кирилла как «слева», так и «справа» сегодня признают, что Церковь на современном этапе развития поставлена в такое положение, что любое позитивное движение, в каком бы направление оно не было сделано, ей необходимо как воздух. Крепкие объятия «неразвитой симфонии» душат прежде всего саму Церковь. Но как бы не игнорировало государство Церковь путем формального презрения или посредством откровенно подрывной деятельности министра Фурсенко, Церковь никогда не откажется от идеи симфонии с государством, какими бы проблемами эта идея не обрастала бы. Не потому что желанная цель такой симфонии состоит в том, чтобы слиться с государством в культурно-административном экстазе и получать от этого слияния соответствующие бонусы. Смысл истинной симфонии везде и во все времена состоит в том, чтобы «перебороть» государство языком, авторитетом и духом Церкви, даже если борьба идет не на равных. Именно «перебороть», потому что государство почти во все исторические эпохи было намного сильнее земных ресурсов Церкви.
Вспоминается такой «практический» пример из жизни. Один авторитетный старый охотник как-то в беседе со мной дал такой совет: если случиться в лесу столкнуться с бурым медведем лицом к лицу без оружия и он начнет проявлять агрессию, то единственный шанс, чтобы остаться в живых — не бежать и не поворачиваться к нему спиной. Даже если он и бросится на тебя, сходить со своего места нельзя, можно только наступать — так даже больше шансов, что медведь испытает замешательство и потеряет к вам интерес как к потенциальной добыче.
Примерно тоже самое можно сказать и о стратегии «симфоничных» отношений со стороны Церкви. Государство — это всегда «хищник» и во времена Господа Иисуса, и тем более — сейчас. У хищника не может быть разума и любви в христианском понимании этих слов. Тем более у хищника не может быть телеологии, помимо цели замкнутого наслаждения собственным бытием «здесь и сейчас». Но отступать нельзя — иначе «хищник» точно наброситься и растерзает того, кто находится перед ним. Важнее устоять, подавить «хищника-государство» своей твердостью, чтобы он, будучи сильнее физически, тем не менее отступил перед истинной силой и продолжал свои исконные занятия — охраной своей территории от других хищников.
Поэтому, чтобы Церкви идти по пути настоящего, универсального служения, надо начинать действовать с себя. Как можно претендовать на полноценное социальное служение Церкви в структурах образования, здравоохранения, армии и не являться серьезной социальной силой, готовой в любой момент постоять за себя? Как нас может уважать мир, как носителей «универсального нравственного права», если мы сами себя зачастую не уважаем? Если мы все еще присутствуем в храмах «по инерции», если вера для большинства православных — лишь одностороннее действие ритуала, а не взаимное социальное служение? Если мир по-прежнему — «одно сплошное зло»?
Что таить, большинство из нас все еще пребывает в наивной уверенности, что возрождение Православия — это процесс восстановления возвращенных государством храмов. Но реальное возрождение без восстановления церковного социума и традиционного церковного менталитета невозможно. Иначе люди, приходящие в церковь будут по-прежнему разделять свою жизнь на «в храме» и на «вне храма», забывая, что у настоящего православного Храм должен быть везде. И поэтому, соглашаясь с митрополитом Кириллом в основном, нужно признать, что идя в светские структуры как социальный партнер государства, Церковь (как и другие традиционные конфессии в России) не может стать просто «чиновником». Церковь не может отказаться от миссии в своем родном обществе, иначе она перестает быть Церковью.
Но помимо всего прочего, Церковь не сможет стать поистине универсальной силой, сувереном и гарантом подлинных прав человека, если не сумеет кроме выдвижения альтернативных глобальных проектов, стать подлинной творческой альтернативой в обычной рутине российской жизни. Церковь должна стать организующей силой не только в пространстве глобальных правовых проектов, а в пространстве реальной политики и экономики. Когда государство уходит из социальной политики и не обеспечивает для граждан исполнения своих прямых обязанностей, на его место должна приходить Церковь. Нет в городе или на селе работы — Церковь должна научиться не бояться и уходить в «социальное подполье», а организовать производства и рабочие места для людей, быть самодостаточной, не возлагая все свои надежды на «дядю"-государство. Тактика уступок, заискивания и выпрашивания всех земных благ у государства должна наконец уступить место тактике натиска и тона разговора сильного с сильным. Нужно только проявить эту силу и государство рано или поздно уступит этот «воз» — ведь постоянно занятое самим собой, оно не спешит «идти в социальное» и преобразовывать жизнь обычных людей.
Например, нужно не бояться требовать, чтобы государство наконец-то признало Церковь в качестве корпорации публичного права, как этого добились в ряде поместных православных церквей (например, не так давно это смог осуществить патриарх Илия II в Грузии). Когда Церковь и ЗАГС юридически станут равными, государство не проиграет, а только выиграет, получив в помощники настоящего социального партнера. Симфония должна быть деятельной, даже если одна из ее сторон пока что «не радеет». Тогда и люди, захваченные массовой социальной активностью Церкви, будут доверять ей не только свой труд, но и свои души. Тогда мы получим не пресловутых, а реальных 80% православных в России.
