 |
| Правая.Ru | Михаил Смолин | 21.04.2006 |
«И будут цари питателями твоими [Церкви]»
(Ис. 49, 23)
«Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства»
Эпанагога (вторая половина IX в.)
«Народ, который не верит, должен служить другим»
Токвилль
Мы можем только согласиться с библеистом рубежа XIX-XX столетий, «что государство только тогда может процветать и развиваться, когда его граждане отличаются энергией, бодростью и настойчивостью в достижении своих целей — качествами, доставляемыми только верой» [1].
Если мы не желаем отступать от Истины, то потребуется выстроить всю свою жизнь — личную, общественную и государственную — соответственно с основами той веры, которую искренне исповедует нация, ибо «истина обращается к тем, которые упражняются в ней» (Сирах. 27, 9), а не отводят ей лишь то место, которое дозволено современностью.
Православная Церковь, членами которой мы являемся по милости Божией, вынуждена существовать сегодня в России в политических и нравственных реалиях демократического принципа правления. Последний по отношению к церковному мировоззрению имеет стойкую вековую антипатию, засвидетельствованную многочисленными гонениями на христианство.
Сама жизнь показывает, что состояние настоящего современного общества нельзя назвать устойчивым ни в нравственном, ни в мировоззренческом смысле. Русское общество за последние полтора десятка лет — времени перестройки, реформ, шоковой терапии, нашествия всевозможных псевдорелигиозных сект Запада и Востока, культурной экспансии западной геомасскультуры — перенесло сильнейшие духовные потрясения, на которые наложились последствия поражения советского строя в холодной войне.
Выход из-под советских идейных развалин не закончил череды мытарств, а оказался еще большими испытаниями. С величайшим трудом начиная освобождаться от идеологических советских догм, русский человек постсоветского периода попал под мощнейшее влияние современной западной постхристианской идеологии. Еще не успев отойти от советского эксперимента, у еще не зарытой могилы коммунизма «восприемниками» многих постсоветских граждан явились западные победители в холодной войне и потащили этих неспособных к сопротивлению неофитов в свои демократические «чертоги».
И если бы не проповедь Церкви в этой новой религиозно-политической реальности нашего мира, если бы не выставленная Православием мировоззренческая альтернатива этой попытке нового идеологического господства в нашем обществе, то русская цивилизация не имела бы ни одного шанса выдержать новый натиск западной постхристианской экспансии. Сегодня рано, конечно, говорить о том, что мы выстояли перед вторжением демократической западной идеологии. И именно поэтому роль Церкви в противодействии ей видится еще более значимой.
К сожалению, сегодня осознанию этой роли православного мировоззрения мешает распространение в светской среде и даже в некоторой части собственно церковной общественности суждения о том, что Православной Церкви безразлична или, по меньшей мере, не важна форма власти в государстве, в котором она несет свое служение. Эту позицию можно охарактеризовать как экономную в вопросе влияния Церкви в мире, суживающую церковную роль в современном посткоммунистическом русском обществе. Отчасти такое мнение корнями, безусловно, уходит еще в советское секуляризованное сознание, отчасти питается демократическими идеями «о свободной Церкви в свободном государстве» (идее, на которой остановились европейские государства после Реформации и многолетних религиозных войн)…
Быть православным человеком трудно уже потому, что необходимо бороться со своими внутренними духовными нестроениями, греховными желаниями и т. п. Неужели при этом православному человеку может быть безразлично, что, кроме всех внутренних искушений и борений, появится еще и внешний могущественный враг в лице государства, которое будет навязывать антицерковные идеи, воспитывать антицерковный дух, разрушать христианскую нравственность и т. п. Неужели же все равно, сколько иметь врагов? Как можно отделять борьбу с внутренними врагами от внешних, да и возможно ли это в действительности?
Наивно думать, что Церковь и государство могут полюбовно «развестись», отделиться друг от друга юридически и духовно, при этом оставаясь территориально друг в друге. Абсурдность республиканско-демократического принципа отделения Церкви от государства с девизом «свободная Церковь в свободном государстве» очень хорошо была вскрыта еще знаменитым канонистом XIX века Иоанном (Соколовым), епископом Смоленским. «По законам природы, — рассуждал владыка, — свободная сила не может безусловно существовать в другой свободной силе: между ними должна быть или связь, следовательно — взаимодействие, и поэтому одна сила будет сдерживать, ограничивать так или иначе другую; или будет между ними борьба, и одна сила будет стремиться подавить другую, чтобы быть вполне и действительно свободною» [2]
Если говорить более прямолинейно, дилемму отношений Церкви и государства должно сформулировать либо как связь, либо как борьбу. Путь религиозного индифферентизма, на первый взгляд вроде бы являющийся во взаимоотношениях Государства и Церкви третьим путем в этой коллизии, с исторической точки зрения есть лишь периодически затухающая борьба против Церкви временно ослабевающего секуляризованного сознания, которое непременно разгорается всякий раз заново. Таким образом, религиозный индифферентизм государства в отношении Церкви является не наиболее приемлемым для Церкви принципом, а лишь наиболее расчетливой и хитрой уловкой. Безразличие к религии (индифферентизм), как тонко подметил профессор И.С. Бердников (1839−1915), есть «безразличие тенденциозное», которое выражается следующим принципом: «не должно быть религии ни в гражданских, ни в политических отношениях» [3]
Это рассуждение знаменитого русского канониста еще раз подтверждает, что нет союза между светом и тьмой, и если иногда кажется, будто борьба с Церковью ослабевает, то это лишь значит, что-либо церковная сторона сильна, либо антицерковная накапливает силы для продолжения схватки. Стремление к воцерковлению государства (т. е. приведению законов государства в соответствие с церковными канонами), стремление Церкви к духовному союзу с ним, проповедь церковного учения о христианском государстве в современном нам обществе есть такое же церковное миссионерство, как, например, выяснение и обличение неправомыслия еретических, раскольнических или сектанских религиозных учений. Стремиться к торжеству в нашем обществе православного учения о государственности есть такая же деятельность на благо Церкви, как и отстаивание принципов христианской нравственности и чистоты православного вероучения.
Православной Церкви не безразлично, в каком государстве она несет свое служение, находится ли она в гонении, в притеснении или в положении господствующей духовной силы. Да, проповедь Христа была всегда возможна, в том числе и в годы самых страшных гонений; да, кровь мучеников за веру создает новых христиан. Но не дает ли нам церковная история примеров, когда поместные Церкви (например, африканские) исчезли с лица земли без покровительства Православных Государей при нашествии мусульман? Разве после взятия Константинополя в 1453 году и по сей день не ущемлена Константинопольская Церковь, и все более не сокращается ее паства? Разве не то же самое испытали на себе и все восточные православные Церкви? Да, врата адовы не одолеют Церкви, но разве господство этих Церквей при Византийских Василевсах можно сравнивать с униженным существованием при турецких султанах, а сегодня — при сирийских социалистах или еврейских фундаменталистах?
Разве Русской Православной Церкви все равно, кто будет обладателем светской власти в нашем государстве: коммунистическая ли партия — многолетняя гонительница Церкви, либеральные ли демократы — духовные и экономические экспериментаторы в том числе и в церковной сфере, открывшие страну для всех возможных антихристианских веяний, или же православные Цари, которых еще Священное Писание Ветхого Завета изображало «питателями» Церкви (Ис. 49, 23)?
Разве все равно, иметь ли возможность к преподаванию нации Закона Божия и православного вероучения, или же отправлять своих детей в школы, насаждающие нравственное растление и проповедующие антицерковные учения? Неужели все равно Церкви видеть ли во главе государства организатора гонений или ревностного защитника?
Поверить в такой государственный индифферентизм Церкви невозможно, иначе нужно утверждать, что Церкви все равно, быть ли под властью Антихриста или под властью Православных Государей. Церкви воинствующей не может быть безразлично, что происходит вне церковных стен.
Не безразличие, а забота о государстве видны в актах VII Вселенского Собора, по восшествии на престол православного Императора Константина с матерью его Ириною после царствований иконоборческих императоров. В этих актах видна радость Церкви, в них мы читаем следующее: «священник есть освящение и укрепление императорской власти, а императорская власть есть сила и поддержка священства… Священство хранит и заботится о небесном, а императорская власть посредством справедливых законов управляет земным. Теперь преграда пала, и желаемая связь восстановлена» [4]
Речь идет о радости Церкви по поводу восстановления православной симфонии между Церковью и государством. Да, конечно, современное государство имеет преграду в своем сближении с Церковью, и эта преграда — в демократии, в реально осуществляемых ею политических факторах.
Да, современное демократическое государство в большой степени индифферентно к Церкви, а значит близко к скрытой борьбе с ней. Но разве римское государство не было враждебно Церкви, разве оно не устраивало массовых гонений на христиан? Разве во времена гонений не было слов Тертуллиана о том, что «мы уже и во дворцах ваших», то есть что христианами становятся уже и государственные чиновники, и приближенные Императора? Разве потом не было и самого Святого равноапостольного Константина, водрузившего изображение Спасительного Креста на своем знамени (лабаруме)? Разве сегодня церковная проповедь бессильна «во дворцах демократии» найти себе приверженцев и приводить ко Христу первых лиц современного государства?
Итак, разве нет шанса к возрождению Православной государственности? Если на это есть Воля Божия, то все возможно. Но Бог помогает людям через людей же, а потому необходимо при всякой возможности усиливать влияние Церкви, церковных иерархов, священников и мирян на государство, на президента и других власть предержащих, на государственные и силовые структуры, на средства массовой информации, на систему народного образования и т. д.
Государство, в отличие от Церкви, есть временно-земное учреждение, но оно так же имеет божественное установление. И власти церковные, как и государственные, имеют свою власть от Бога [5].
Церковь может и должна поэтому всякий раз напоминать государству в лице его представителей, что власть государственная имеет происхождение от Бога, а не от многомятежного человеческого хотения, как учит демократия. Любым представителям власти придется отвечать, в конце концов, перед Всемогущим, Милостивым, но и Справедливым Судией.
«Бог есть Творец, — писал знаменитый сербский канонист, епископ Никодим (Милаш), — не только человека, но и общества. Он вложил в самую природу человека любовь к общественной жизни, вселил в человека стремление к общению с другими людьми. В сотворении жены, данной Богом человеку в качестве друга, мы видим первый акт в предначертаниях Божиих об обществе… Но эта первая семья не могла остаться ограниченною тесным кругом мужа и жены и их непосредственных потомков, а естественно должна была расшириться за пределы семейства и постепенно составить большую общественную единицу». Человек должен был прославлять Бога, и общество должно было делать то же, но с падением человек стал прославлять самого себя. «Но Бог, по вечной Своей премудрости и безграничной благости, не захотел оставить человека и общество в таком неопределенном положении, и, умилосердившись над своим созданием, обещал ему послать Искупителя, „когда наступит полнота времени“; а между тем, вместо первобытного устройства, Он в первом же семействе установил власть мужа над женою и тем власть главы семьи над всеми остальными членами ее. Этим тотчас же после падения человека и в самом начале общественной жизни в мире было положено основание верховной власти одного над другими, ограничено самоволие отдельных лиц волею верховной власти одного. От семьи власть человека переходит в господство над миром и владение им в силу положительной заповеди Божией, во имя власти Божией. Следовательно, первое семейство положило основание государству, сообщив ему те свойства, которые оно само получило и имело» [6].
Даже Сам Христос повиновался прокураторской власти Пилата, поставленного Римским Императором, когда говорил «не имаши власти ни единые на мне, аще не бы ти дана свыше», тем самым указуя, что его власть так же от Бога, и, повинуясь власти Пилата, Христос повинуется власти Всевышнего.
О том же говорят и Апостолы Павел: «Всяка душа властем предержащим да повинуется: несть бо власть, аще не от Бога; сущие же власти от Бога учинены суть. Тем же противляяйся власти, Божию повелению противляется; противляющийся же себе грех приемлют. Князи бо не суть боязнь добрым делом, но злым. Хощеши же ли не бояться власти? Благое твори, и имети будеши похвалу от него: Божий бо слуга есть, тебе во благое. Аще ли злое твориши, бойся: не бо всуе меч носит; Божий бо слуга есть, отмстити в гнев злое творящему. Темже потреба повиноваться не токмо за гнев, но и за совесть» (Рим. 13, 1−5), — и Петр: «Повинитеся убо всякому человечу начальству Господа ради: аще же царю. Яко преобладающу; аще ли же князем, яко от него посланным, во отмщение убо злодеем, похвалу же благотворцем: яко тако есть воля Божия» (1 Пет. 2, 13−15).
Церковь не должна принципиально отказываться от влияния на государство, каким бы антихристианским оно не казалось. Ожидать гонений и радоваться их временному стиханию, — не позиция воинствующей Церкви, несущей миссию Благой Вести всем языкам. Пока в мир не пришел антихрист, который соединит в себе власть всех государств, до тех пор христианская власть в государстве возможна и стремиться к христианизации государства нужно, одновременно не переставая повиноваться той государственной власти, которая есть на данный момент: «Исходя из богоустановленной природы государства, Церковь не только предписывает своим чадам повиноваться государственной власти, независимо от убеждений и вероисповедания ее носителей, но и молится за нее, «дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте» (1 Тим. 2, 2) [7].
Еще Тертуллиан писал: «Мы приносим жертву [Евхаристии] за императора Богу нашему и приносим так, как заповедал нам Бог: с чистою молитвою» [8].
Хотя бы потому, что Церковь никак не может и не должна избегать отношений с государством.
«Но если уже, — пишет епископ Иоанн (Соколов), — неизбежно совместное существование двух царств от мира и не от мира, то наилучший вид соотношений между Церковью и государством есть тот, когда они единством веры и духа входят между собою в благонамеренный, общеполезный союз» [9].
Еще более неизбежен и необходим подобный союз государству, которое без духовного влияния Церкви остается лишь с одним возможным влиянием на своих граждан, а именно — страхом физического наказания. Государству в его многочисленных земных заботах, если оно, конечно, желает искренне заботиться о своих гражданах и о своих государственных интересах, никак не обойтись без воспитывающей нравственной силы Церкви, которая одна только и может преподать подданным государства истинные понятия о христианских гражданских добродетелях.
«Государство, — пишет профессор И.С. Бердников, — всего менее может игнорировать именно религиозно-нравственные начала, которыми живет народ. Каждое государство, независимо от сходства с другими по одинаковости жизненных целей и задач, ими покровительствуемых, имеет и свою особенную природу, зависящую от различного способа удовлетворения жизненных целей, от различного склада идей, которыми живет народ, — одним словом, от особой цивилизации народа. Известный склад цивилизации влияет необходимо и на характер учреждений, входящих в государственный организм, и характер самого государства. Главной же основой цивилизации всегда служила и служит религия народа. Религией главным образом определяется миросозерцание народа. Нравственные правила, ею преподаваемые, служат фундаментом правового порядка. Эти положения составляют истины общепринятые. Если так, то опять следует, что религия никак не может быть для государства делом посторонним и безразличным» [10].
[2] Епископ Иоанн (Соколов). Церковь и государство // Христианское чтение. 1865. Часть первая. С. 512
[3] Бердников И.С. Новое государство в его отношении к религии. Казань, 1888. С. 68
[4] Цит. по книге: Никодим (Милаш) епископ. Православное церковное право. СПб., 1897. С. 683
[5] «Да увидят живущие, яко владеет Вышний царством человеческим, и ему же восхощет, даст е» (Дан. 4, 14; 5, 21); «Мною царие царствуют, и сильнии пишут правду; мною вельможи величаются, и властители держат землю» (Прит. Солом. 8, 15 и 16); «Слышите убо царие и разумейте, научитеся судии концев земли… яко дана есть от Господа держава вам и сила от Вышняго» (Прем. Солом. 6, 1 и 3).
[6] Никодим (Милаш) епископ. Православное церковное право. СПб., 1897. С. 667−668
[7] Протоиерей Владислав Цыпин. Церковное право. 2-е изд. М., 1996. С. 415
[8] Цит. по статье Епископа Иоанна (Соколова) «Церковь и государство» // Христианское Чтение. 1865. Часть первая. С. 524
[9] Епископ Иоанн (Соколов). Церковь и государство // Христианское чтение. 1865. Часть первая. С. 511
[10] Бердников И.С. Новое государство в его отношении к религии. Казань, 1888. С. 67−68
http://www.pravaya.ru/look/7426
