 |
| Православие.Ru | Юрий Филиппов | 22.04.2006 |
СТУДЕНЧЕСТВО ДУХОВНЫХ ШКОЛ В ПЕРИОД ПЕРЕМЕН (1907−1917 ГГ.)
Революционное настроение семинаристов сразу не исчезло и давало о себе знать и в 1908 г. С 14 по 17 января 1908 г. произошли волнения и беспорядки в Кишиневской семинарии. Поводом послужило увольнение трех воспитанников. Семинаристы выступили в их защиту: распространяли прокламации, начальству кричали «долой» и «вон», а преподавательскую корпорацию заперли на замок в учительской. Семинарию пришлось закрыть, а воспитанников распустить.[1]В начале года произошли беспорядки и в Волынской семинарии. В ночь на 16 января в ней проводился обыск. От шума проснулись более 200 воспитанников и стали требовать, чтобы их допустили к присутствию при обыске. Не получив разрешения, ученики запели Марсельезу, стали бросать в полицию обломки табуреток и обливать водой, а пытающегося их успокоить инспектора семинарии ударили по голове. Обыск пришлось приостановить до утра. Только после того, как прибыл эскадрон драгунского казацкого полка, его возобновили. В результате была найдена литература различных партий, 22 экземпляра «Устава волынского союза учащихся». Как выяснилось, Волынская семинарская организация своей задачею ставила объединение революционных сил всех учащихся Волынской губернии.[2] Как видно, политическая работа продолжала развиваться, но уже в более скромных масштабах.
В первой половине 1908 г. следы деятельности общесеминарского союза были также обнаружены в Петербургской, Воронежской, Костромской, Тамбовской, Ярославской семинариях.[3]
С середины 1908 г. внешние проявления семинарского движения пошли на убыль. Полоса волнений и беспорядков закончилась. Хотя семинарский союз продолжал существовать, но его деятельность была ограничена. Так известно, что в июле 1911 г. в Харькове состоялся съезд представителей трех семинарий: Харьковской, Екатеринославской и Воронежской. Съезд провозгласил в случае необходимости возможность совместного выступления.[4]
Беспорядки в семинариях случались и в дальнейшем, но их связь с деятельностью революционных партий уже редко где прослеживается. Очевидно то, что бунтарский дух глубоко укоренился в семинарской среде, и семинаристы не стеснялись его проявлять. Так осенью 1912 г. наблюдались волнения во Владимирской семинарии, вылившиеся 19 ноября в открытые выступления и митинг против начальства.[5]
20 июля 1914 г. началась Первая Мировая Война, во многом изменившая облик России. «В первые месяцы войны порочащих власть слухов слышно не было. Всех объединил общий патриотический порыв. В стране проходили спонтанные манифестации — многотысячные толпы в разных городах России несли русские национальные знамена, портреты Николая II, цесаревича Алексея, великого князя Николая Николаевича (был назначен главнокомандующим — Ю. Ф.), иконы. Звучали колокола, служили молебны, а русский национальный гимн „Боже, Царя храни!“ непрерывно исполнялся и на улицах и во всех собраниях».[6]
Вот как о патриотическом подъеме в среде владимирской молодежи вспоминает священник Владимир Елховский: «Учащаяся молодежь города — семинаристы, гимназисты, студенты бросились в Городскую думу, вытащили оттуда портрет Государя и национальные флаги, и по городу начались беспрерывные, дней на 15, патриотические манифестации. К ним присоединились рабочие местных фабрик… Надо сказать, что патриотический подъем был тогда огромный и повсеместный».[7]
Некоторые семинаристы уходили на фронт, остальные помогали при военных госпиталях. «В первой же четверти много семинаристов 4, 5 и 6 классов ушли добровольцами в армию, в военные училища; отдавая общую дань патриотизму, и я просился у родителей отпустить меня в военное училище, но разрешения я не получил. Тогда я поступил в семинарский санитарный отряд… Нашей задачей было переносить раненых с вокзала в различные госпиталя, находившиеся в городе. Санитарные поезда обычно приходили ночью, и нам приходилось работать всю ночь до рассвета, а потом, не спавши, идти на уроки».[8]
Патриотический подъем наблюдался и среди студентов духовных академий. За первое полугодие 1914−15 учебного года на действительную военную службу из Петроградской духовной академии ушло 30 человек: с 1 курса — 6 студентов, со 2 курса — 13, с 3 курса — 3 и с 4 курса — 8 студентов.[9]
РЕВОЛЮЦИОННЫЙ 1917 ГОД И ДУХОВНЫЕ ШКОЛЫ
Весной и летом 1915 г. русская армия, участвуя в кровопролитных сражениях, понесла огромные потери. Надежды на скорое окончание войны исчезали. Армия отступала на Восток, оставив Галицию, Польшу. Недовольство положением дел становилось всеобщим. «Критические оценки и суждения о положении дел в стране делались как бы общепринятыми: их уже высказывали не только представители думской фронды, но и простые подданные. Эти разговоры и настроения подогревали не только военные неудачи, <…> но и усугублявшиеся экономические трудности — нехватка сырья и энергии, свертывание ряда отраслей производства, инфляция, рост дороговизны, расстройство транспорта».[10]23 февраля 1917 г. начались беспорядки в Петрограде, приобретавшие с каждым днем все более крупные размеры. Обстановка становилась критичной: правительственная власть не контролировала положение дел в столице. Еще до отречения от престола императора Николая Александровича 2 марта, в столице было создано Временное правительство, в состав которого вошли А.И. Гучков, П.Н. Милюков, А.Ф. Керенский. «На улицах царило радостное возбуждение. Торжествовал красный цвет флагов и наскоро намалеванных транспарантов, на которых преобладал один лозунг: „Долой самодержавие!“ Никто уже не работал, и казалось, что чуть ли не все жители трехмиллионного города вышли на улицу… Толпы солдат, матросов, студентов, рабочих, низших служащих стекались к резиденции Государственной думы — Таврическому дворцу, у парадных дверей которого проходил нескончаемый митинг… Удивление и восторг собравшихся вызвало появление кузена Николая II великого князя Кирилла Владимировича, который с красным бантом на груди привел находившийся под его командованием Гвардейский экипаж и встал на сторону победителей».[11]
2 марта в 23 часа 40 минут Николай Александрович подписал манифест о своем отречении от престола. Свержение монархии в России было почти свершившимся фактом (великий князь Михаил Александрович отказался от восприятия верховной власти до соответствующего решения Учредительного собрания о форме правления в стране).
Почти вся страна, получив известие об отречении, ликовала. Вот как, по словам митрополита Евлогия проходили первые революционные дни в Житомире: «Толпа на улицах, шествия, «Марсельеза», красные банты, красные флаги… Священники, чиновники, все… в бантах. Крайний правый, видный черносотенец, в порыве революционного энтузиазма кричал толпе с балкона: «Марсельезу! Марсельезу!"[12]
Как уже отмечалось, участие воспитанников духовно-учебных заведений в революционном движении после ликвидации организационного комитета и распада общесеминарского союза практически прекратилось. Конечно, отдельные личности продолжали состоять членами политических партий, но массово вовлечь воспитанников в общественную деятельность больше не удавалось. Это можно сказать как относительно событий февраля-марта, так и относительно октября 1917 г.
Но если говорить об активности воспитанников духовно-учебных заведений не приходится, то следует остановиться на отношении епископата Русской Православной Церкви к мартовским событиям 1917 г. Ведь это они обучались в конце XIX — начале XX века в семинариях и академиях.
Уральским историком М. Бабкиным были собраны и опубликованы выдержки из проповедей, обращений, воззваний архиереев и постановлений собраний духовенства сразу после отречения Николая Александровича от престола. Картина получилась просто ужасная.
Революционные события февраля-марта 1917 г. иерархами Русской Православной Церкви были встречены неоднозначно. Одни представители епископата сразу же их приветствовали. Другие, и таких было большинство, — не спешили открывать своих политических взглядов до официального заявления по этому вопросу Святейшего Синода. И лишь немногие считали необходимым сохранить монархию.[13]
Уже 3 марта 1917 года звучали восторженные отзывы. В личной телеграмме епископа Енисейского и Красноярского Никона (Бессонова) председателю Государственной думы Родзянко, председателю Совета министров Львову и военному министру Гучкову звучит Пасхальное приветствие. И эта восторженность в середине Великого поста свидетельствует о нескрываемой радости.
«Христос Воскресе! Искренно рад перемене правительства, ответственному министерству. Долго терпели. Перемена вынуждена самым тяжелым положением дорогого Отечества, которому грозила гибель. Иначе поступить было невозможно. Дай Бог вам успеха, внутреннего спокойствия и сил нашей стране. Да благословит вас Господь».[14]
А вот с какими словами обратился к пастве 3 марта епископ Рыбинский Корнилий: «…Мы с вами словно грозой встревожены печальным известием о страшной междоусобной брани в Петрограде. Причиной всему царское правительство. Оно уже свергнуто волей народа, как неудовлетворявшее своему назначению и допустившее страну до голода и беспорядков. Государственная дума по требованию народа избрала новое правительство из представителей народа, чтобы это новое правительство вывело русский народ и русскую армию на путь победы и славы».[15]
Вскоре была сформулирована общецерковная позиция. 6 марта Синод распорядился во всех церквах отслужить молебны с возглашением многолетия «Богохранимой Державе Российской и Благоверному Временному Правительству ея», а 9 марта Синод объявил новую форму государственной присяги.
Однако звучали и высказывания, осуждающие происшедшие события. 4 и 5 марта архиепископ Кишинёвский Анастасий (Грибановский) и епископ Пермский Андроник (Никольский) со словами сострадания и милосердия высказывались в адрес Николая II.[16]
С поддержкой революции выступали не только архиереи. Протоиерей Ф.Д. Филоненко 9 марта 1917 г. обратился с «Братским словом к петроградскому духовенству»: «Дорогие братья! Темные силы цезарепапизма, державшие церковь Христову в тяжелых тисках гнета и насилия — рухнули. Совесть русского православного духовенства и всех православных чад церкви отныне свободна. Приветствую вас, дорогие братья, с этой зарей свободы, несущей благо и счастье родной стране и церкви. Возблагодарим Господа Бога за Его милость к нашей родине и церкви Христовой и помянем добрым словом, всех борцов и подвижников за свободу».[17]
И это было почти всеобщее отношение к происшедшим событиям. Признав Временное правительство, Русская Православная Церковь призывала к водворению спокойствия, побуждала народ к повиновению новой власти, тем самым как бы узаконивая свержение монархии.
Период от Февраля до Октября разделяется на два этапа: март — начало июля существование двоевластия Петроградского Совета и Временного правительства, второй — единовластие последнего. 24−25 октября произошел Октябрьский переворот: Временное правительство пало, а вся власть перешла в руки Советов.
Революционные события октября 1917 г. явились тем рубежом, после которого начался трагичный период существования Русской Православной Церкви. Декретами Совнаркома РСФСР от 11 декабря 1917 г. и 20 января 1918 г. духовно-учебные заведения со всеми зданиями, земельными участками, библиотеками передавались в ведение Народного комиссариата по просвещению.[18] Это означало преобразование семинарий в общеобразовательные школы, в которых запрещалось преподавание богословских дисциплин и Закона Божия.[19] Участь академий была не лучше. Были попытки продлить жизнь академий, преобразовав их в Богословские курсы, но и они не увенчались успехом. Последней в 1922 г. закрылась Казанская академия.[20]
Основной проблемой духовных семинарий было то, что они несли двойственную задачу: с одной стороны — подготовка пастырей Церкви, а с другой стороны — общеобразовательное учреждение для детей духовенства. В связи с этим в семинариях достаточное число воспитанников обучалось не из-за желания стать пастырем, а из-за сильного желания получить образование, и, по возможности, продолжить его в университете.
Существовали как внутренние, так и внешние причины участия воспитанников духовно-учебных заведений в революционном движении. К внутренним относится недовольство правовым, материальным положением, постановкой как образовательного, так и воспитательного процесса, отсутствие возможности поступления в университеты. К внешним — общий дух времени и влияние на воспитанников представителей различных общественных течений и политических партий, активно участвовавших в создании в семинариях нелегальных кружков.
Воспитанники семинарий начали участвовать в общественной деятельности с начала 60-х гг. XIX века: из семинаристов были Н.А. Добролюбов, Н.Г. Помяловский, А.П. Щапов. Рост политической и революционной активности привел к тому, что даже некоторые видные революционеры и деятели коммунистической партии тоже в свое время учились в семинариях: такие как, И.В. Сталин, А.М. Микоян, Н.И. Подвойский.
Ни в каких учебных заведениях не было столько волнений, как в духовных семинариях. Эти волнения тянулись на протяжении многих десятилетий, временами усиливаясь. Наивысший подъем нелегальной деятельности воспитанников духовно-учебных заведений пришелся на 1890−1900-е гг., а пик — на революционные события 1905−1907 гг., когда в некоторых семинариях были убиты члены инспекции.
Участие учащихся духовных школ в мартовских и октябрьских событиях 1917 г. уже практически не отмечалось. В этих событиях с определенной стороны показали себя те, кто уже закончил семинарии и академии. Многие архиереи и духовенство в целом поддержало свержение монархии, а среди новых руководителей страны были либо закончившие полный курс, либо недоучившиеся семинаристы.
Подводя некоторые итоги этого исследования, которое не без основания представляет пессимистичную и мрачную картину жизни воспитанников духовно-учебных заведений конца XIX — начала XX века, хотелось бы привести один документ, который не является историческим, но несомненно, особым свидетельством и о духовной, и о церковной жизни России. Это рассказ Антона Павловича Чехова «Студент». Во всем творчестве писателя стоит особняком, и даже сам Антон Павлович считал его самым светлым, самым искренним произведением. В нем описывается некий студент Иван Великопольский — воспитанник духовной академии, который в Великую Пятницу возвращается домой. Рассказ был написан в 1894 г., и вполне возможно, что описанный в нем студент являлся членом кружка самообразования и активным участником семинарских и академических беспорядков. Возвращаясь с охоты домой, он «думал о том, что <…> и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре <…> была точно такая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой».[21] Да, мрачные мысли овладевали им!
И вот он подходит к дому двух простых малообразованных женщин и садится у костра. И глядя на огонь, на этих двух несчастных женщин, поддавшись какому-то душевному движению, он начинает проповедь о Христе, начинает говорить о событиях, происшедших девятнадцать веков назад в Иерусалиме, возможно, просто так, чтобы поддержать разговор. Повествовал он долго, а когда закончил, то увидел, что женщин его рассказ сильно тронул: одна из них даже заплакала. Попрощавшись, он пошел дальше.
Отношение этих двух женщин к событиям Великой Пятницы тронуло и самого студента. И чувство уныния сменилось радостью. Уже другие мысли сопровождали его путь, мысли «о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня, и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле».[22] Какое происходит с ним преображение! Он предстает человеком, для которого жизнь кажется «восхитительной, чудесной и полной высокого смысла». Возможно, это чувство снова затихнет и пройдет. Но это преображение показывает, что время, проведенное в духовно-учебных заведениях, не прошло даром. И только Богу известно, кем станет этот студент: пастырем или чиновником, консерватором или обновленцем, священномучеником или революционером.
