 |
| Православие.Ru | Юрий Филиппов | 19.04.2006 |
Число воспитанников, вовлеченных в политическую деятельность, значительно увеличивается. Все чаще у студентов находят радикальные издания, прокламации, брошюры, или гектограф — простой печатный станок — для их размножения.[1] 21 октября 1884 г. в квартире Воронежского семинариста Н. Яковлева был произведен обыск, и обнаружены противоправительственные прокламации и копировальный пресс. Прокламации были обращены к рабочим: «Рабочие! В Петербурге 10 октября приняли мученический венец через повешение два социалиста-революционера. Русский царь питается кровью друзей наших…"[2]
Семинаристы общались с политическими ссыльными, участвовали в сборе средств на поддержку скрывавшихся госпреступников.[3] 1 февраля департамент полиции известил духовное начальство, что «в ночь на 15 января в г. Екатеринославе была обнаружена сходка 52 лиц, преимущественно из учащейся молодежи, собравшейся в частной квартире, по-видимому, с противоправительственными целями, т. к. у некоторых из присутствующих были найдены гектографированные листки для сбора пожертвований в пользу политических ссыльных, революционные издания, заряженные револьверы и яд. Арестованы и воспитанники местной духовной семинарии Павел Ильченко и Георгий Мошаковский».[4]
Многие студенты, уличенные в революционной пропаганде, проходили по политическим делам и отправлялись в ссылку. Так, в 1884 году по политическому делу был осужден на ссылку в Западную Сибирь, под надзор полиции, ученик пермской семинарии А. Любимов.[5]
Время царствования Александра III — это пора, «когда в подполье развивался политический протест, возникали нелегальные организации. Местные тульские революционеры завербовали юнцов из учащейся молодежи и охотились на семинаристов. Вождем этого социалистического движения был секретарь консистории В. Поначалу молодежь собиралась на невинные литературные вечера по субботам, перед всенощной. Читали доклады о Достоевском, о Пушкине… издавали журнальчик, мальчишки писали стихи. Никому в голову не могло прийти, что во главе кружка социал-революционная организация».[6] Власти накрыли кружок. В семинарии был произведен обыск, некоторых семинаристов (Пятницкого, Спекулева, Люблинского, Надеждина, Корсунского, Н. Игнатьева и А. Говорова) отчислили. Один из студентов, Евгений Пятницкий, застрелился[7].
О своем «вхождении» в революционный кружок вспоминал и митрополит Вениамин (Федченков).
«Со мной, еще безусым мальчиком, почему-то неожиданно для меня познакомился воспитанник из предпоследнего, пятого класса Яхонтов, а из четвертого — Кудрявцев. Нам, первоклассникам, это очень льстило, что старшие здороваются с нами за ручку… Они оба начали «развивать» меня: беседовали на «умные» темы, гуляли по саду или коридору, потом стали давать мне книги, каких не было в семинарской ученической, довольно богатой библиотеке, в которой я был назначен одним из помощников библиотекаря. Первой такой книгой был «Фауст» Гете…
После Гете мне предложили Л. Толстого «Война и мир». Толстой у нас считался запрещенным для чтения, равно как и Достоевский, и все новейшие писатели. При этом читать запрещенные книги считалось почти революционным преступлением, а потому и гораздо более важным, чем драка, выпивка и т. п….
За Толстым, постепенно все углубляясь в революционный дух, пошли писатели-народники, показавшиеся мне мелкими; потом уж, конечно, Белинский, Писарев, Добролюбов (Чернышевского «Что делать?» так и не удалось прочитать!), «Биология» Тимирязева. Какие-то сборники политико-экономических статей из толстых журналов: «Русское богатство», «Русская мысль», конечно, Горький, Андреев и другие и, наконец, аттестат на политическую зрелость — «История цивилизации» Бокля показалась мне написанной интересно. Ну, разумеется, «Происхождение видов» Дарвина… Кстати, о нем я слышал, но не читал, еще в духовном училище… До Маркса и Энгельса я не успел дойти, но фотографии их у товарища смотрел без особого волнения.
Что же оказалось?
Постепенно, после двухлетней обработки меня добровольцами, мне доверчивые воспитатели торжественно объявили: «У нас есть подпольная библиотека!» И в нее набираются только надежные члены… Боже, как мне захотелось удостоиться попасть туда… Странное желание: воспитанный в благочестивом консерватизме, я жаждал быть «подпольщиком». Такова сила сладости запрещенного плода, с дополнением тщеславного желания быть чем-то особенным, не как другие, удостоиться.
Оказывается, эта подпольная организация школ была не в одной семинарии, а и в гимназии, и притом была поставлена довольно толково: первые ученики каждого класса и отделений (в первом было их три) поступали в обработку старшим членам подпольщиков, пока и их не вводили в это «святилище». Так поступили и со мной.
А мы, завербованные кандидаты, должны были помимо собственного воспитания доказать еще верность подпольщине распространением той же самой литературы среди своего класса. Это делал и я. Так получалась уже целая сеть пропаганды… После двухлетней подготовки мне наконец торжественно объявили: я избран в члены… Какое торжество! И я, безусый, приглашаюсь уже как равноправный на очередное заседание всей библиотеки… Председатель, очень умный, 18−19-летний юноша, первый ученик пятого класса, Шацкий… открывает его своей пламенной речью против правительства… О ужас!!! Куда я, скромный сынок маменькин, попал?.. А речь все поднимается, сгущается… И вдруг Шацкий предлагает не менее не более как совершить террористические акты, и в первую очередь цареубийство…
Я замер… Сразу спало с меня все торжество, и мне захотелось убежать… Я сидел до конца, молча. Было ли какое решение, не помню. Только с той поры революционный пыл мой сразу упал до нуля. Бывали еще собрания на частных квартирах…"[8]
Это воспоминание митрополита Вениамина является описанием характерного метода работы нелегальной организации по вербовке новых членов среди воспитанников духовно-учебных заведений. Сначала старшие «здоровались за руку» с младшими, потом предлагали почитать невинную литературу, потом степень нелегальности увеличивалась, переходя к революционным трудам. Когда подопечный был готов, его включали в члены тайной организации. Как правило, только тогда, новый член узнавал об истинных целях нелегального кружка. Но уже не многие решались его покинуть (как это сделал митрополит Вениамин) и становились распространителями революционной литературы, агитаторами среди младших курсов.
В марте 1884 г. беспорядки произошли во Владимирской семинарии. Были уволены студенты К. Тихонравов, Н. Виноградов, К. Благосклонов, А. Щеглов и Н. Ерлексов.[9]
В 1884 г. проявление революционного движения отмечается также и в Духовных академиях.
Студент Петербургской духовной академии, Кондратий Сченснович, рассказывал, что в академии издавался рукописный журнал социально-политического направления. А во время поездки домой он зачитал написанное им и тремя его товарищами к студентам Московской духовной академии письмо, в котором в резких выражениях осуждал образ действий академического начальства.[10]
В начале марта 1884 г. у студентов Киевской духовной академии П. Дашкевича, А. Селецкого и И. Васильева были произведены два жандармских обыска. Дашкевич был арестован «вследствие установленного сношения с выдающимися революционными деятелями, причем в занимаемом им в академии помещении найдены преступные издания и записка о свидании его с революционным лицом. В квартире Дашкевича укрывались две личности, из которых один, арестованный ныне, признал свою принадлежность к террористической фракции революционного сообщества, а другой, оказавший при задержании вооруженное сопротивление, хранил у него свой чемодан».[11] Победоносцев немедленно распорядился об усилении студенческой дисциплины в академии, на что студенты в Киеве ответили демонстрацией. В апреле же в здании Киевской духовной академии под лестницей была найдена целая связка революционных изданий.
В мае департамент полиции сделал Победоносцеву новое представление, что «Киевская духовная академия, вследствие отсутствия в ней всякого порядка и дисциплины и противоправительственного направления некоторых из начальствующих в оной лиц и преподавателей, стала для воспитывающихся в ней рассадником вредных идей… Печальным последствием сего было то, что упомянутая академия была местом посещения и укрывательства серьезных политических деятелей и хранилищем письменных документов, исходящих от членов исполнительного революционного комитета».[12] Как выяснилось, к противоправительственному направлению были причастны профессора И. Малышевский, И. Олесницкий, А. Родов и доценты Н. Тумасов и С. Голубев.
Не только профессоры академий, но и преподаватели семинарий и училищ увлекались революционными идеями. По воспоминаниям студентов Пензенской семинарии братьев Студенцовых, Алексей Лукич Хвощев, преподаватель «Основного богословия», сочувствовал и помогал революционно настроенным семинаристам. «В общежитии семинарии, — вспоминает В. Студенцов, — коим заведовал А. Л. Хвощев, находилась в классе нелегальная библиотека в шкафах… Хвощев знал о таковой, но <…> от него мы не ждали нападений… Осторожно А. Л. даже снабжал и пополнял (ее — Ю. Ф.) нелегальной литературой из своей собственной библиотеки, в которой были книги революционного содержания».[13] Книги революционно-социалистического содержания были в свободном доступе в Иннокентиевской библиотеке, расположенной под собором г. Пензы и содержавшейся на деньги духовенства. И революционные издания были доступны не только во время заведования библиотекой А. Л. Хвощевым, но и при свящ. Победимском. Уроки «Основного богословия» Хвощевым «были превращены в свою противоположность — в источник атеизма, в источник выработки эволюционно-материалистического мировоззрения».[14]
В марте 1891 г. студент Томского университета, В.И. Неклепаев, был обвинен в том, что во время учительства в Ярославской семинарии общался с одним важным революционным деятелем, проживавшим нелегально в Ярославле.[15]
Заканчивая семинарии и становясь преподавателями, воспитанники не оставляли своего увлечения революционными идеями. В августе 1885 г. в Симбирске был арестован за хранение у себя революционной литературы преподаватель Закона Божьего Малиновский, окончивший курс Уфимской семинарии.[16]
Революционное движение настолько захватило духовную молодежь, что политическая неблагонадежность в некоторых семьях священников становилась прямо родовым качеством. Неслучайно духовное начальство постоянно наводило справки о родственниках семинаристов, попавших в политические дела. В феврале 1887 г. Победоносцев писал смоленскому архиерею: «Семейство священника смоленской епархии, села Лужкова, Вяземского уезда, Макаревского вывело несколько злодеев или негодяев. Один из его сыновей Алексей, 23-х лет — уже важный государственный преступник, долго разыскиваемый за границей и в России и только недавно захваченный. Другой, Павел, ученик Смоленской семинарии попался вместе с Крапухиным и в прошлом году исключен. Необходимо иметь самый строгий надзор за семинарией. Следствие по делу о взрыве в Могилеве показало, что главные его виновники из бывших Смоленских семинаристов, неразборчиво принятые под покровительством ректора Сергия, и состоявшие в сношениях с Смоленскими семинаристами».[17] В том же 1887 г. в Костроме за политическую неблагонадежность из 7-го класса женской гимназии была исключена дочь священника Ярославской епархии Ираида Андреевна Сестренцевич, которая устраивала сходки в домах Вотниковской и купчихи Соколовой. Ее младший брат Михаил, учившийся в Ярославской семинарии, местным начальством аттестован тоже, как «человек весьма неблагонадежный в политическом отношении».[18]
В Саратовской епархии революционной репутацией обладало семейство священника С. Чумаевского. Его дочь Пелагия в 1886—1887 гг. была замечена в сношениях с революционерами. Сын Алексей в ноябре 1882 г. за участие в студенческих беспорядках был исключен из Ярославского лицея и выслан на родину. Но на этом дело не закончилось. В августе 1886 г. он был арестован и привлечен в числе других 27 лиц к дознанию по обвинению в принадлежности к кружку, обнаруженному в Ярославле.[19]
В 1886 г. революционное настроение духовной молодежи дало террористическую вспышку в Тифлисе. 24 мая в половине 11-го утра исключенный в марте из Тифлисской семинарии ученик Лагиев в квартире ректора нанёс ему кинжалом в живот смертельную рану. Поводом послужило преследование и искоренение ректором, протоиереем Чудецким, социалистического направления некоторых воспитанников. Решением суда Лагиев был сослан на двадцать лет каторжных работ.[20]
Осень 1886 г. ознаменовалась массовыми волнениями в двух семинариях. В сентябре — буйное беспокойство в Донской семинарии. В ноябре — воспитанники Могилевской семинарии устроили взрыв в квартире инспектора Зиорова. Была разнесена печь, выбиты стекла, сорваны двери.[21]
В октябре 1886 г. жандармское управление Черниговской губернии проводило расследование по обвинению в государственном преступлении воспитанников семинарии В.Ф. Баптиданова и П.И. Герасименко, у которых были найдены печатная брошюра «Громада», сочинение М. Драгоманова,[22] программа партии украинских социалистов, рукописные статьи о задачах революционной партии и т. п. В обнаруженном письме Герасименко указывалось на существование в среде воспитанников Черниговской семинарии тайного кружка. Его члены собирались два раза в неделю на квартире семинариста Фиалковского. Найденная у Баптиданова брошюра партии украинских социалистов и разъяснения к ней, содержала изложение идеалов партии: 1) в области экономической жизни — социализм 2) в области социальной жизни — равенства 3) в области политической жизни — анархия, автономия и федерализм 4) в области национальности и культуры — полная свободы национальной культуры. Герасименко, принадлежавший к социал-демократической партии, занимался расклейкой прокламаций на разных языках, получал нелегальную литературу из Лондона.[23]
«С 90-х гг. в стране стало заметно шириться движение социал-революционеров и социал-демократов, вырывавшееся наружу в виде забастовок, стачек, петиций и демонстраций. Среди участников этого движения помимо рабочих, студентов университетов, реальных училищ и гимназий были воспитанники духовных семинарий и академий», — пишет В. А. Тарасова.[24] Действительно, воспитанники духовно-учебных заведений активно подключились к деятельности организаций социалистического направления.
В 1889 г. студент Тобольской семинарии Газов был захвачен с подпольными изданиями в Томске, куда он поехал в университет. По результатам дознания было выяснено, что в семинарии с 1884 г. существует тайная ученическая библиотека и кружком саморазвития, в котором принимали участие политические ссыльные. Сначала в нее входили сочинения Добролюбова, Решетникова, а затем были включены и запрещенные издания: «Организация труда» — Луи Блана, «Социализм утопический и научный» — Ф. Энгельса, «Программа для рабочих» — К. Маркса, «Подпольная Россия» — Степняка, и др.[25]
В начале 1890 г. духовное начальство получило извещение от министерства внутренних дел о неблагополучии в Казанской духовной академии и в Пензенской духовной семинарии. По сведению департамента полиции, в Казанской духовной академии студентом Порфирием Мироносицким издавался тайный студенческий журнал «Мечты», два номера которого уже вышли в декабре и январе. В январе же он изменил свое название и стал называться «Прогресс». В Пензе, откуда Порфирий поступил в академию, были наведены справки, и стало известно, что «воспитанники Пензенской семинарии пользовались возможностью доставать для чтения революционные издания: «Колокол», «Полярную Звезду» и др. Под влиянием чтения подобных произведений молодые люди усваивали дурное направление».[26]
В 1890 г. существование тайных кружков было открыто в Московской, Самарской, Ярославской, Уфимской и Тверской семинариях. Тверская семинария вообще пользовалась недоброй репутацией. Воспитанники, поступающие из нее в духовные академии, вносили в них настроение недовольства, являлись распространителями революционных изданий и организаторами нелегальных кружков. Победоносцев писал тверскому архиерею, что «во всех духовных академиях тверские воспитанники заслужили себе невыгодную репутацию и не мало их встречается в делах и следствиях политического свойства».[27]
Весной 1891 г. возникли политические дела сразу в двух академиях — Петербургской и Казанской.
В марте 1891 г. начальство столичной академии обнаружило революционные издания у студентов А. Канавина (из Рижской семинарии), А. Фаворского и Н. Преображенского (из Тверской) и С. Борковского (из Минской). Следствие выяснило, что в академии уже с 1888−89 гг. существовал тайный кружок саморазвития социалистического направления, задававшийся целью культурного воздействия на народ. В библиотеке кружка были найдены «Подпольная Россия» (Степняка), «Исторические письма» (П. Лаврова), «Исполнительный комитет императора Александра III», «Манифест коммунистической партии» и т. п.[28] В Казани происходило нечто подобное.
1893 г. был богат на выступления воспитанников духовных семинарий. Волнения происходили в Смоленской, Московской, Могилевской, Черниговской и Тифлисской семинариях.[29] В Тифлисской семинарии беспорядки произошли в начале декабря 1893 г. на почве влияния политической пропаганды. Ученики требовали увольнения некоторых чинов инспекции и преподавателей, введения грузинского языка и грузинской литературы в семинарский курс. Было уволено 87 человек.[30]
21 июня 1893 г. на квартиру К. П. Победоносцева в Царском селе явился ученик 5-го класса Псковской семинарии Владимир Гиацинтов и бросился на него с ножом. Вот что сам Константин Петрович писал вечером этого дня его императорскому величеству: «Сегодня, часу в третьем, доложили мне, что пришел какой-то молодой человек на костылях, называет себя учеником псковской дух. семинарии и желает меня видеть по важному секретному делу… Я вышел к посетителю на лестницу, отворил дверь и стал спрашивать, какая ему нужда до меня. А он, закричав диким голосом: «вот он», бросил с шумом свои костыли и бросился на меня с кулаками; в одном кулаке был у него раскрытый нож (небольшого размера, какие делаются со штопором). Я успел отскочить в комнату и затворил дверь, но он пробовал еще ломиться в нее. Бывшие на площадке люди тотчас задержали его и сдали в полицию…"[31]
9 мая 1895 г. произошло покушение на ректора Владимирской семинарии, архимандрита Никона (Софийского). Ученик второго класса Селинин ударил его топором по голове, но, к счастью, задел только «внешние покровы головы». Недовольство о. Никоном в семинарии зрело давно. И Селенин явился лишь исполнителем. «Вид крови и зловещие признаки предстоящей расправы, — пишет митр. Евлогий (Георгиевский), — ожесточили семинаристов: они озверели и на следующую ночь чуть было не закололи вилами помощника инспектора».[32] Из семинарии было исключено 75 человек.
«Среди воспитанников циркулировали даже прокламации и брошюры женевских и цюрихских анархистов с их штемпелями. Раздражение, которое царило среди воспитанников, недовольство их новым режимом, до невыносимости тяжелым, благодаря брошюрам и тайным листкам формировалось и выливалось в революционную форму. Когда же безотрадное в настоящем и беспросветная тень в будущем, недовольство и временно скрытое негодование семинаристов наполнили чашу терпения их с краями, то они пошли через край и в бурном потоке потопили и Никона и целую сотню неповинных учеников», — писал автор записок.[33]
На все беспорядки, происходящие в семинариях и академиях, начальство отвечало не искоренением причин — исправлением недостатков в самом процессе воспитания и образования, — а только усилением мер. Кроме того, уволенные из одной семинарии, как правило, поступали в другую. Но и сюда они вносили революционный дух. Уволенные из Тифлисской семинарии за участие в беспорядках в декабре 1893 г. Вл. Куцховели и Е. Абесадзе поступили в Киевскую семинарию, а уже в марте 1896 г. у них была обнаружена революционная литература.[34]
В 1896 г. в Казани полицией было обнаружено существование тайного кружка — зародыша будущего общесеминарского союза. Он был организован учеником К. Степницким, который, как выяснилось, оказался причастным к нелегальному кружку «девиц-мастериц», организованному его сестрой Агриппиной в 1895 г. в Казани и преследовавшему цели пропаганды среди рабочих «идей, стремящихся к разрушению основ общинной жизни».[35]
