Вымирание русских

Как это начиналось, или об «объективных» предпосылках

«Вымирание» русских является, кажется, уже общепризнанным фактом. Год за годом численность населения России сокращается, причем — в первую очередь — именно за счет смертей и недорода в «титульной» нации. Почему это происходит? — ответов давалось десятки. И все в какой-то мере правильные.

Начнем с общеизвестного, банального и не самого приятного — оттого не менее справедливого. Одной из основ традиционного общества всегда являлась традиционная семья. Те, кто стремился построить новый мир в любом из вариантов, вольно или невольно подрывали традиционную нравственность и семейность. Русские революционеры начала ХХ века не являлись исключением. Казалось бы, для нужд мировой революции, которой грезили ленинцы, необходимы были миллионы солдат. Но стремление «до основания разрушить», вероятно, оказывалось сильнее логики. Строительство новой, «пролетарской» семейности начиналось с легализации абортов и воплей «долой стыд!».

Последствия этих изменений были очевидны для всех современников нашей эпохи «сексуальных революций». Популяризация и фактическая пропаганда бесконечных разводов и псевдобраков-сожительств, пример чему давали сами кремлевские вожди, не способствовали уверенности в семье потомства и разбивали связку «любовь — брак — семья — дети», незыблемую с точки зрения традиционной нравственности.

Однако все это лишь закладывало основу на будущее. Россия еще оставалась страною крестьянской, во многом традиционной. В межвоенный период даже разруха и нищета, даже разорение деревни в коллективизацию не привели к упадку демографическому. Да и руководство к началу Второй мировой опомнилось повернулось лицом к «старой», «эксплуататорской» морали. А после Великой Отечественной власти принимают решительные меры по выводу страны из, казалось бы, неизбежной демографической катастрофы. Тогда-то исчезли многие вольности послереволюционных лет, пропала и тень пропагандируемой распущенности. На время.

Но вот вошло в жизнь поколение «шестидесятников», взлелеянных как раз в смутные межвоенные. И «долой стыд!» зазвучало снова. Конечно же, половое распутство в России 50-х — 60-х несравнимо было с тем, что в те же годы происходило на Западе. Но нравами тогдашних «стиляг» в этой части могут умиляться разве что сами они на старости лет. Как и у их западных сверстников, у «шестидесятников» уже господствовало однозначное убеждение — любовь не для брака, брак не навеки, для наслаждения или сотрудничества, но не ради потомства.

Однако сводить все к половой распущенности (а тогда все были убеждены, что сие есть «тлетворное влияние Запада» — коротка память!) примитивно. Дети стали восприниматься как обуза не только поэтому. Раскрестьянивание вытолкнуло в сферу эмансипации миллионы женщин, родительницы которых и не думали о «карьере». Рост городского населения шел параллельно с ростом числа работающих вне дома женщин. Как бы к тому не относиться, но факт есть факт. Гибельный для прироста населения принцип «одна семья — один ребенок» связан своим появлением именно с активным вовлечением женщины в производственную жизнь общества. Уже в 1970-е годы этот принцип господствовал на большей части территории РСФСР. Именно тогда в России наметилась, и со всей неизбежностью, отрицательная демографическая динамика. К концу существования СССР рост населения обеспечивали «отсталые», то есть более традиционалистские окраины.

Субъективное, или последствия новой революции

И все-таки можно ли говорить о вине режима, установившегося в России после 1991 г. Вопреки нежеланию придворных демографов ее признавать, она очевидна. Если до падения СССР процесс демографического упадка шел довольно медленно, то после 1991 г. он стал явным. С 1992 коренное население России стало неуклонно и стремительно сокращаться. Все манипуляции на тему «столько-то вымерло, зато столько-то въехало» — чудовищный цинизм. «Въехали», конечно, отчасти и русские или «русскоязычные» из бывших республик — но в каком проценте от общего числа?

Почему же мы вправе теперь говорить о геноциде русских, о русоциде? Потому что сокращение численности населения подхлестывается и как будто напрямую поддерживается осмысленными действиями «сверху». Сама постперестроечная неуверенность — не лучший фактор для роста населения. Но вдвойне преступно в демографически кризисный момент повергать страну в состояние политического краха и экономического коллапса. Само по себе это серьезные государственные преступления.

Задумывались «там» о таких вещах или нет — разговор особый. Впрочем, советчики с закатной стороны задумывались точно, и тому немало прямых свидетельств. И, во всяком случае, новый, всесокрушающий вал «сексуальной революции» тому свидетельство. К повальному росту числа абортов (финансово поощряемых) добавим проповедь «безопасного секса» и «однополой любви» — до последнего, как известно, в прошлом не додумывались.

Но остановимся. Ведь как раз натиск на нравственность — болезнь не только России. Может, и речь должна идти не только о ней. Ведь традиционное общество рухнуло в ХХ веке не только в нашей стране.

Что у них?

В Западной Европе по схожим с СССР причинам сокращение числа коренного населения стало происходить в 1950−60-е годы, а к концу века стало осознанной проблемой. По отношению к некоторым небольшим странам (например, к Нидерландам) говорить о «вымирании» вполне правомерно. По отношению к Англии, Франции, Германии — станет правомерно уже очень скоро. Нынешние успехи «сексуальных меньшинств», шаги к легализации наркомании — вехи на пути в никуда.

Отличие, видимое нам (но не слишком заметное стороннему западному наблюдателю), — в фоне. Именно этот фон, созданный не без участия западных «друзей», позволяет нам говорить об их соучастии в истреблении русских. Ни одно западное государство не переживает ни кровавого политического краха, ни обвального падения уровня жизни. Потому и вымирание европейцев не сознается как геноцид.
Но, сколь бы катастрофичным не был наш фон, сам проблема все-таки общая. И, именно исходя из этого, уместно ставить следующий вопрос.

Кому выгодно?

Наивно полагать, что сокрушители традиционного общества уже во времена французской революции просчитали нынешнюю демографическую ситуацию. Думать так — переоценивать врага. Скорее всего, последствий творимого они не сознавали, как и позднее большевики. Революционеры всех поколений сокрушали Церковь как духовного врага, деревню — как оплот сопротивления традиционалистов. О сокращении числа граждан как желаемом результате они едва ли думали. Хотя, будучи приверженцами диктатуры «лучших», вряд ли сожалели бы о человеческом перегное.

Но когда проблема возникла, она открыла перед западной элитой, к середине ХХ века закрепившейся на позициях либерализма и мондиализма, занятные перспективы. Сокращение численности населения за счет социальных низов требовало трудовой миграции из стран с нехристианской культурой. Такая миграция размывает постхристианскую среду, выстраивает новое мультикультурное общество на началах «толерантности» и универсальной религиозности. Параллельно со «стиранием границ» на этом направлении укреплялось положение правящей и «просвещенной» верхушки, господствующей над «мультикультурной» метисной массой.

Конфликты между мигрантами и аборигенами, неизбежные в этих условиях, в свою очередь, приносят верхушке троякую пользу. Во-первых, они выявляют, провоцируют и сталкивают лбами — с очевидными последствиями — действительно непокорные и плохо управляемые, «экстремистские» (преданные своим этническим или религиозным традициям) элементы с обеих сторон. Во-вторых, основная обывательская масса, опять же с обеих сторон, отпугиваемая «экстремизмом», становится куда более восприимчивой к пропаганде универсалистской «толерантности» и «общечеловеческих ценностей», куда быстрее сливается в безродный и безверный массив. В-третьих, у этой массы и особенно у социально активной части аборигенного населения формируется устойчивый образ врага — представителя традиционной цивилизации (сейчас, как правило, — мусульманина). Независимо от оправданности или неоправданности такого образа в целом, ныне он работает на интересы элиты, вектор агрессии которой отчетливо направлен на покорение Ближнего и Среднего Востока (оставляя в стороне частные расхождения отдельных групп элиты в средствах и тактических целях). С учетом всех этих явных выгод, есть все основания говорить, что начавшийся стихийно процесс «вымирания» Старой Европы в последние десятилетия стал целенаправленным.

Что же это означает для России? Для нее ситуации обстоит гораздо трагичнее, как и можно видеть по ходу событий. Следует помнить, что самое существование нашей страны после Второй мировой войны видится Западу нелепой случайностью, недочетом тогдашних стратегов. Каковы бы ни были геополитические цели западных держав, раздробление и подчинение России остается естественной, как минимум попутной, необходимостью. Чтобы интегрироваться в мир по-западному, Россия должна перестать существовать — здесь первое принципиальное отличие ситуации России от западноевропейской. Второе заключается в том, что большая часть наличного населения России априори не может рассматриваться западной элитой как кандидаты на отбор в высшую касту. Процент отсеиваемых «низов» здесь оказывается гораздо выше, с учетом доли и сельского населения, и непосредственных производителей, и «низкооплачиваемых слоев» в целом. Кроме того, примороженные Советами остатки дореволюционного традиционализма в массах населения также побуждают дирижеров процесса обходиться с ним жестче, чем со «своими».

Вышеописанные преимущества для элиты от прихода мигрантов на место «вымирающих» работают и в России (что нетрудно видеть). При этом они могут стать тем механизмом, который разорвет российскую государственность. Третье принципиальное отличие России заключается в том, что в нашей стране инокультурные регионы — неотъемлемая часть страны. Управляемый конфликт по этой линии разлома, кажется, является в настоящий момент главной целью внешних и внутренних провокаторов всех мастей. В случае осуществления их замыслов речь будет идти уже не о «вымирании». А о резне.

Вопрос — что делать? Ответы просты и очевидны. Во-первых, не поддаваться на провокации. Даже на тень провокаций. Во-вторых, добиваться от власти всеми доступными средствами изменения как минимум культурной политики. Если нельзя законными средствами поменять власть. В-третьих, начать с себя. Использовать данные от природы различия мужчины и женщины по их прямому назначению. Для того чтобы плодиться, умножаться и населять земл

http://www.apn.ru/?chapter_name=print_impres&data_id=644&do=view_single