 |
| Вечерний Минск | Неонилла Антипова-Татур | 06.04.2006 |
— Сестра, у меня мама умерла!
На глазах слезы. Вроде бы и взрослый, много тягот перенес, но этот удар подкосил. Ведь пока мамочка была жива, был для нее ребенком, и вот ее не стало… И слышен шепот:
— Я так много ее обижал и не успел прощения попросить… Да кто это поймет, мое горе…
Вдруг страдалец замечает, что его понимают и принимают всей душой и что слезы тоже стоят в глазах сестрички, которая вопрошает:
— Вы на исповедь ходите? А на причастии были? Нет? Надо, обязательно надо! Мы сами не сможем победить в себе грехи, мы никогда не простим себя! Но Бог милостив. Он нас всегда прощает, только бы мы покаялись! И знаете, когда поедете на могилку к мамочке, попросите у нее прощения, она услышит!
Отошел человек с просветленным лицом. Сестра молится, без молитвы невозможно было бы выдержать это горе, ведь нельзя отвечать человеку без сочувствия… Значит, надо все вобрать в себя, все это горе прожить…
Сколько их проходит в день, несчастных, заблудших, иногда пьяных и душевнобольных или просто одиноких… Горе, горе, редко радости… И все же отчего так светятся глаза и лица многих сестричек? Тайна человеческого сердца: чем больше даешь — тем оно глубже. Воистину, давать блаженнее, чем брать. Чем больше земли выбирают из ямы, тем глубже она становится…
— Стоите тут, такая молодая! Пошла бы работать, а то стоит, бездельничает! — недовольное старческое лицо возникает перед сестрой. Только что она утешила женщину, разведенную, немолодую, у которой на руках в страшных муках умерла единственная 12-летняя дочь…
— Давайте сделаем так, — говорит сестричка, — вы постоите со мною рядом часика два, а потом скажете мне ваше мнение. Хорошо?
Постоял человек в задумчивости, недовольство исчезло с его лица.
— Простите меня, вы правы, — говорит мужчина и опускает пожертвование на храм. — Я первый раз, — поясняет он, — простите…
Женщина пишет записочки, поминает сродников, смущенно признается, что в церковь почти не заходит. Сестра долго объясняет ей, как важно жить церковной жизнью. В это время мимо проходит очень возмущенный гражданин и, нецензурно выражаясь, кидает горящий окурок в лицо сестричке… Женщина в шоке, а сестра, улыбаясь, успокаивает ее…
— Он не виноват, его надо пожалеть, ведь как ему плохо живется на свете с такой злобой в душе…
Закончились часы послушания, можно идти домой. Иногда сестричка еле тянет ноги от груза, незримо навалившегося на ее душу. Слава Богу, несколько человек сегодня захотели пойти в храм, а еще несколько поделились тем, как помогла им молитва… Слава Богу за все!
В это время в больнице трудятся другие сестры. Стоны, жалобы, капризы больных. Как тяжело любить тех, кто представляет обузу для сытого и самодовольного общества… В мире поговаривают и уже принимают законы об эвтаназии… Надо, мол, облегчить страдания несчастных легкой смертью, а на самом деле просто избавиться от них… И сами больные долго не могут поверить в то, что можно прийти добровольно во весь этот ужас и смрад и любить… И любить не на расстоянии, а деятельно: выносить утки, подстригать ногти, перестилать заплывшее гноем и рвотой белье и при этом с улыбкой утешать страждущего. В эти минуты принадлежать ему целиком, отдавать все свое внимание, душу свою открывать, любить такого, какой есть, и незаметно помогать стать лучше, покаяться.
И наконец наступает момент счастья. Больной хочет, чтобы к нему пришел батюшка, принял исповедь и причастил. А сестричка тихо отходит в тень, ведь все мы только орудие благодати Божьей и заслуг никаких не имеем перед Богом, все должны делать во славу Его!
И как трудно сестричке слышать похвалы и слова благодарности, ведь это может навредить ее душе… И снова приходится исповедоваться: «Грешна, усладилась похвалой!» И бороться с собой, чтобы все было только во славу Божию, чтобы можно было отсекать множество греховных помыслов и учиться, учиться духовной жизни, расти и пламенеть любовью к Богу и ко всем Его детям, ко всем людям, не разбирая плохих или хороших. И они любят так, что люди их с любовью и нежностью называют сестрами…
