 |
| Труд | Валерий Коновалов | 06.04.2006 |
Вот так начиналась миссия будущего митрополита Иннокентия (1797−1879, память 13 апреля) — знаменитого православного миссионера, святого сразу двух Церквей — Русской и Американской. У него ведь и епархия простиралась на два континента (Аляска тогда еще принадлежала России). А по размерам была такова, что объезжать ее ему приходилось месяцами — где на нартах, где на морских судах, где верхом на лошади, где на оленях. А сколько приключений при этом случалось! Он терпел кораблекрушения, подвергался нападениям людей и зверей, попадал в плен, проваливался в пропасть, его заметало пургой, случалось оставаться без пищи и воды.
— Как сейчас вижу, — вспоминает один из его спутников протоиерей Прокопий Громов, — епископа Иннокентия в темную зимнюю ночь, сидящего в одеянии из оленьих кож на камне, освещаемого заревом, отражающимся на вершинах гор, окружающих пропасть, среди добродушных детей природы — камчадалов, грызущих юколу, и между не одною сотнею маленьких ездовых животных, свернувшихся в клубки и крепко заснувших от утомления. Ни одному из русских иерархов не доводилось еще вносить свое благословение в подобные юдоли…
Наверное, не раз он вспоминал в подобные минуты давний разговор в Иркутске, перевернувший всю его жизнь. Он, молодой священник, тогда только встал на ноги. Выбрался из сиротской бедности. Усердием и талантом получил хорошее образование и хороший приход в большом городе, обзавелся семьей, получил признание у паствы и в епархии. Вот тут и появился новый прихожанин Иван Крюков, сорок лет проживший в колониях Российско-американской компании. Он рассказывал невероятные истории о Русской Америке и особенно о жителях Алеутских островов, об их простосердечии, прямодушии, искренней тяге к православной вере. Как раз в это время из Синода пришло в Иркутск указание послать на Алеутские острова священника. Но найти желающего не удавалось. И будущий митрополит Иннокентий даже не думал об этом. Пока не услышал, как Иван Крюков говорит кому-то: «Вы не поверите, как алеуты усердны к вере. Несмотря ни на мороз, ни на снег, они с охотою и усердием идут к заутрени в часовню, которая состроена из досок и не имеет печки; и стоят иногда даже и босые, не переступая с ноги на ногу и до тех пор, пока читают заутреню».
«Эти самые слова как стрелою уязвили мое сердце, и я загорел желанием ехать в Америку», — вспоминал позже владыка Иннокентий.
Потом была целая жизнь, полная подвигов. Он не только просвещал народы, открывал храмы, создал гигантскую епархию, переводил на местные языки книги Священного Писания, но и оставил капитальные труды по этнографии, географии и лингвистике, за что был избран почетным членом Российского географического общества и Московского университета. А на склоне лет его перевели на почетный церковный пост — митрополитом Московским и Коломенским. Но, несмотря на годы и недуги, его тянуло к былым приключениям, к бурной деятельности.
— Нет ли новых дел? — за четыре дня до смерти спросил он у своего помощника епископа Амвросия.
— Не думайте, Ваше Высокопреосвященство, о делах, — ответил епископ, — успокойтесь.
— Скучно, — тихо сказал 82-летний митрополит Иннокентий.
