Лоскутки

Продолжение публикации записок протоиерея Всеволода ЧАПЛИНА, начатой в N 8/2005

Начало см. здесь

Христианство — это не система запретов. Это путь, который должен отнимать у человека само побуждение ко греху. Нужно вести этим путем молодых людей, и не только молодых. Открывать для них слова Спасителя: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11. 28). Встретив Господа, эти люди уже никогда не поверят сказкам либеральных авторитетов, пугающих общество «мрачной», «охранительной», «подавляющей» и «запрещающей» Церковью…

* * *

Что происходит в аду? Как совместить вечное наказание с милосердием Божиим? Многие не раз задавали себе этот вопрос. Вполне возможно, что там окажутся прежде всего люди, для которых будет просто невыносимо присутствие в Царстве Бога, пред лицем Его. Будут там сидеть критические умы и ругаться, ругаться, ругаться друг с другом, кривясь от всякого доброго слова, от каждого упоминания имени Божия… Таких среди нас, увы, немало. Уже сейчас их жизнь превращается в сущий ад — ничего светлого, все плохо, особенно Церковь и Бог, и мир, Им созданный, ужасен, и люди кругом отвратительные, а уж разговоры о вере и морали — «тьфу, тьфу, уберите это отсюда"… Если такая жизнь для них станет вечной, если от нее нельзя будет уйти ни в самоубийство, ни в дурман, — может оказаться хуже любых печей и сковородок.

* * *

Семья и коллектив на самом деле закладывают очень многое в душу человека. Еще больше закладывают школа и СМИ. Не случайно антихристианские силы так воюют за эти две сферы, так ожесточенно стараются не допустить туда Слово Божие. Именно поэтому нам надо в эти сферы стремиться.

И не стоит ждать, пока все люди вокруг нас станут способны к самостоятельному размышлению о смысле жизни. Боюсь, этого не случится никогда. Кому-то надо просто сказать, громко и ясно: делай так и не делай иначе. Сказать десять, сто, тысячу раз, повторив это в школе и с телеэкрана. Иначе просто не поймут. И никакого диспута с апелляциями к разуму просто не воспримут. Не случайно методы отца Александра Меня привели ко Христу многих интеллигентов, но не стали основой массовой проповеди.

* * *

Одна дама долго звонила мне каждый вечер — волновалась по поводу своей дочери, которая лет до тринадцати каждый день ходила в храм, подпевала на клиросе, а потом «пошла вразнос» — связалась с фанатами одного поп-кумира, перестала ночевать дома… Да, подростковый возраст — испытание для родителей. В это время важно уберечь взрослеющего человека от непоправимых поступков. Но делать это надо очень тактично, позволяя сыну или дочери уже самим принимать решения. И самим делать выводы — не только из родительских слов, но и из книг, журналов, фильмов, песен… Самое же главное — нужно молиться о них. Если даже они поступают неверно, исправить это должны не родители, а они сами — и Господь. Никогда ничего не исправят обида, гнев, ссора, подавление.

Между прочим, великое благо — если человек с детства бывает в храме. Пусть потом он может уйти «на страну далече». Почти каждый такой блудный сын вернется в Отчий дом: кто-то уже вскоре, а кто-то — при конце жизни. Мне приходилось исповедовать многих старых коммунистов, которые со слезами вспоминали, как в детстве бабушка водила их в церковь…

* * *

У нас постоянно возникает искушение создать в обществе свое православное «подпространство», в котором будет уютно и удобно. Свои телеканалы, свои газеты, свои концерты, свои сайты, свои конференции… А остальной мир, «прелюбодейный и грешный», пусть живет как хочет, век бы его не видать. Между прочим, властители дум этого мира будут очень даже рады: сидите мол, в своем кругу, как раньше сидели в церковных дворах, и не вылезайте оттуда.

Во многом именно по этому пути пошла на Западе Католическая Церковь, да и большинство протестантов. Создали свою субкультуру, свои «подпространства» — прекрасно меблированные, продвинуто оснащенные и очень комфортные, но незаметные для больших СМИ и для семидесяти процентов народа. Неужели к этому нам нужно стремиться?

Нередко говорят, что нельзя воцерковить все современное общество. Пусть так. Но в замкнутом кругу нам не выжить. Хотя бы потому, что общество сейчас — на фоне культа релятивизма — становится все более идеологизированным. В нем принято «верить в отсутствие веры» — верить истово, фанатично, нетерпимо. И эта «вера» имеет своих миссионеров, уже захвативших школу и масс-медиа. Обитатели «православного гетто» рискуют тем, что их дети с радостью вырвутся из него, влекомые поводырями «мира сего». Вот почему в этот мир нужно идти, пока он не пришел за нами.

* * *

Общество в России становится все более расколотым. «Элита» и «плебс», Москва и регионы, богатые и бедные, старики и молодежь… Разный язык, разные песни, разные кварталы, разные магазины. Не дай Бог, будут еще и разные храмы. Между «классами» — все больше отчуждения и даже неприкрытой вражды, выплескивающейся в политику, газеты, телевидение. «Собрати расточенная» — вот задача, которую Церкви никак нельзя оставлять.

* * *

Московский Свято-Данилов монастырь, где мне доводится работать, имеет совершенно примечательную историю. В конце XIII века он стал первой иноческой обителью в нашем городе — тогда центре маленького княжества, доставшегося в удел святому благоверному Даниилу. Он был последним, закрытым большевиками — в 1930 году. И первым вновь открытым — в 1983-м. Хорошо помню, как приходил тогда в обитель, внешне так похожую на обычную тюрьму — купола и кресты отсутствовали, повсюду попадались железные двери, решетки, глазки… Богослужения тогда совершались в маленьком храме преподобного Серафима, близ которого сейчас устроена церковная лавка.

Показывая обитель зарубежным гостям, всегда говорю о ее трагической судьбе в ХХ веке. Рассказываю, как здесь жили малолетние узники, среди которых было множество детей из репрессированных при Сталине семей. Отсюда их грузили в вагоны и везли в специальные детдома по всему Советскому Союзу… И конечно, затем описываю возрождение обители и его вершину — празднование 1000-летия Крещения Руси. Показываю, как молятся люди, приезжающие из разных уголков России. Все это говорит о нашей стране и Церкви гораздо больше, чем подробные рассказы об архитектурных деталях. И очень трогает — даже закоренелых «агностиков».

* * *

Никогда не забуду, как однажды — в начале восьмидесятых — встретил на улице отца Стефана Гавшева. Статный архидиакон, буквально «царствовавший» на службах в Богоявленском Патриаршем соборе, вдруг предстал сутулым, плохо одетым старичком, с трудом пробиравшимся по оживленной улице. Статус духовенства в тогдашнем обществе был очень скромный, даже низкий. Любой наглый комсомолец мог цыкнуть, а ответить было нечем. Конечно, это было дико, несправедливо, чудовищно. Но некоторым нашим клирикам, которые числят себя элитой и с гордым видом парят над «плебеями», неплохо было бы хоть на полгода окунуться в ту атмосферу.

* * *

В первой половине восьмидесятых приехал на Пасху в Тулу. С трудом прошел через обычные тогда кордоны «дружинников», не пропускавших на службу молодежь. В храме, конечно, было большинство бабушек. Вся окружающая реальность тщилась заключить Церковь в душное, умирающее гетто. Но вот началась служба, и Владыка Герман (Тимофеев) с необычайным подъемом воскликнул: «Христос воскресе!» Вся его манера служить, как и сейчас, несла в себе нечто вселенское, открытое, апостольское. Начали читать Евангелие — на греческом и латинском, на современных европейских языках. И то, что происходило в храме, совсем не было похоже на гетто. Скорее наоборот: именно вовне, среди мрачных дружинников и сдерживаемой ими полупьяной толпы, царила духота, замкнутость, безысходность. Храм же вмещал весь мир, и главное -вмещал радость Воскресения Христова. Ту радость, которая открывает горизонты и сердца.

* * *

Один архиерей в восьмидесятые годы начал собирать при храме детей духовенства и церковных служащих. Устраивал, например, рождественские елки. Дети, правда, удивлялись:

— А почему Дед Мороз в черном?

Впрочем, вскоре Владыке пришлось уехать за границу. Одной из причин были те самые елки. Уполномоченный Совета по делам религий заявил ему:

— Вы выходите за всякие пределы. Ваша работа — служить в храме, удовлетворять религиозные потребности граждан.

— А моя религиозная потребность — изменить мир любовью! — ответил архиерей.

* * *

В храме Живоначальной Троицы в Хорошеве появилась замечательная традиция: после воскресных и праздничных богослужений, даже зимой, Владыка Марк разливает всем прихожанам по стакану чая. Подается и самое простое угощение — печенье, карамельки… Люди, многие из которых до этого уходили сразу после отпуста, теперь стали общаться, говорить друг с другом, задавать вопросы Владыке и духовенству. Как немного иногда нужно, чтобы приход становился настоящей общиной!

* * *

Сегодня стремительно сокращается дистанция между устным и письменным текстом. Я это очень ясно понял, когда столкнулся с расшифровками своих выступлений на «Эхе Москвы». Говоришь как обычно — и уже через два часа приходится видеть все недостатки устной речи на сайте радиостанции, а то и в сообщениях агентств. Поневоле учишься говорить текстом, от чего страдает уже разговорный жанр.

Все-таки письменное слово нуждается в определенной работе. Если это совсем перестанут чувствовать, мы и дальше будем скатываться к ужасающей неграмотности, уже сейчас поражающей газеты, журналы, интернет и телевидение. Да, они не обязаны писать и говорить языком Пушкина. Но вот недавно я увидел в телетитре слово «жызнь». Это не «прикол» был — просто анонс обычного фильма…

* * *

В речах, документах, статьях у нас постоянно употребляют слово «конфессии» — «российские», «религиозные» и так далее. Походя путают его со словами «концессия», «концепция». Появился даже термин «конфессиональная политика». Но ведь «конфессия» — это слово, которое совершенно некорректно относить к разным религиям — исламу, иудаизму, буддизму. В западных языках, откуда к нам пришел этот термин, он употребляется как внутрихристианский. В любом из них «межконфессиональный диалог» — это диалог христиан, а диалог более широкий называется межрелигиозным. Наверное, нашим чиновникам и журналистам нужно, наконец, забыть советский новояз. В самом деле, говорить обо всех наличествующих в России религиозных общинах как о «конфессиях» не более правильно, чем называть их, например, мазхабами — направлениями ислама. «Мазхабная политика» — странно ведь звучит, да?

* * *

Еще одна распространенная ошибка — писать «Русская Православная Церковь Московского Патриархата». То же самое, что «Россия Российской Федерации». Ведь в Уставе нашей Церкви ясно сказано, что названия «Русская Православная Церковь» и «Московский Патриархат» — взаимозаменяющие. Есть, конечно, люди, считающие, что Русских Православных Церквей у нас якобы несколько. Ну пусть тогда хотя бы одно из названий в скобки ставят…

Нередко употребляют и аббревиатуру «РПЦ» — даже в церковном обороте. А, между прочим, Святейший Патриарх еще в начале девяностых обращался к светским журналистам, прося избавить нас от этого сокращения, от которого так веет советчиной…

* * *

Реально ли вернуть людей в деревню? Туда, где нет работы, где все буквально умирает… А не попробовать ли привлечь туда людей умственного труда? В наш век телекоммуникаций, когда многие интеллектуалы вовсе не должны сидеть в городской конторе, им было бы гораздо комфортнее работать в сельском доме. Нужен только быстрый интернет, другие коммуникации, нормальные дороги и вообще все, к чему привык современный человек.

* * *

Выскажу непопулярную мысль: нам стоит внимательно посмотреть на Восток, прежде всего на Китай. Его сыны и дочери, как показывает история, способны принимать культуру новой страны проживания. И государству не следует стесняться активно помогать такой интеграции — через язык, культуру и, конечно, православную веру. Никто же не спорит сейчас, нужно ли было «интегрировать» монголоидные народы Севера… Они давно стали привычной, естественной частью России.

* * *

Удивляют наши юмористы всех национальностей. Обычно за их творчеством я не слежу — за двадцать лет почти не появилось ни новых имен, ни новых мыслей… Но вот посмотрел концерт Михаила Задорнова. То у него «только русский» может потерять карданный вал и доехать домой, то «вся Россия в этом — в несослагании, в неурядице».

Да, общество имеет право на самоиронию. Да, тот же Задорнов и Запад не жалеет. Но почему из года в год, в лучшее эфирное время, под «приклеенные» аплодисменты и смех нас убеждают: русские — растяпы, дураки, недоделанные олухи! Любую нацию это привело бы к шизофрении. Наши пока держатся и аплодируют. Впрочем, реабилитирую слегка Задорнова. Однажды он сказал: «Только русский может всю ночь распивать с иностранцем водку и говорить ему, что Россия — страна придурков. И только русский даст ему в морду, когда тот согласится». Значит, все-таки до конца так не думает? Или просто оставляет лишь за собой странную «привилегию» самоедства?

* * *

Господь сильно смирил бывшую советскую элиту. Большая часть ее пережила не просто крах карьеры, но очень болезненную ломку ценностей. Теперь мне очень жалко этих стариков. Всегда стараюсь проявлять к ним побольше внимания. Когда Бог смирит нынешнюю западную элиту — пусть Он пошлет кого-то, кто и ее пожалеет…

* * *

Беседуя с жителями Западной Европы — верующими и неверующими, — многократно ловил себя на мысли, что в них сохраняется внутренний надлом по отношению к собственной христианской традиции. С одной стороны, они расстались с нею навсегда, похоронив ее под пеплом революций и под ворохом рекламных проспектов церковного обновления. Но им до сих пор ее ностальгически жалко — ведь при ней было так уютно… Не случайно на старости лет или в моменты кризисов европейцы так любят поехать в древний монастырь — потосковать, послушать григорианскую мессу…

Другая духовная проблема Запада — его духовное одиночество. Оторвавшись от Восточной Римской империи, предав анафеме ее духовность, а затем низложив и разграбив Константинополь, Запад, если пользоваться любимой метафорой католиков, начал дышать одним легким. Попросту говоря, начал задыхаться, ослабляя организм застойными явлениями. Дальше — больше. Поработив все нации, кроме России и Китая, но ничего от них не почерпнув, «просвещенный мир» окончательно окреп в своей «самодостаточности», убедил себя в том, что он и только он является идеальной моделью для всех. Запад не слышит критики извне, а критика внутренняя становится все более шаблонной и зашоренной. Одиночество усугубляется…

* * *

Один методистский пастор из Южной Кореи сказал мне: «Если бы вы пришли сюда раньше американцев, пришли мощно, с хорами, иконами и обрядами, то вся Корея была бы ваша». Нельзя не прислушаться: среди многих азиатских народов христианство без чувства и ритуала прижилось только под сильнейшим американским давлением, да и то лишь потому, что азиаты переплавили его рационалистический дух теми же чувствами и ритуалами. Дай Бог, чтобы это было нам уроком на будущее. Как знать: может быть, и окажется прав митрополит Гонконгский Никита, который говорит: «Будущее Православия — в Азии».

* * *

Западная культура христианских собраний все больше основывается на методиках секулярной, «технологической» психологии. Участники непременно разбиваются на «малые группы», знакомятся, в обязательном порядке расказывают о себе. В итоге — не просто трата времени, но и отход от заданной цели, ложная исповедальность, потворство эгоистическому «самовыражению». У каждого участника культивируется иллюзия сопричастности, даже если он не сказал ничего путного, а в итоговом документе из его мыслей не появилось ни одной.

Я, конечно, не призываю вернуться к советским временам, когда все слушали два-три доклада и дружно голосовали «за». Но неужели нельзя придумать ничего более правильного, чем игры в дружбу, чем лицемерное внимание всякой чуши? Да вот хоть такая схема: перед собранием от каждого требуется изложить свои идеи на одной странице. Предварительно все получают возможность с ними ознакомиться. Затем участники представляют написанное — по три минуты каждый. Остальные в это время дают понять: нравится — не нравится. Нажимают, например, на кнопки, или разноцветные карточки показывают. По итогам этого редакционная группа готовит резюме, которое потом всеми обсуждается. И демократично, и эффективно, и главное — без волокиты.

* * *

Неправда, что современный город — это большая деревня. Это просто плотное скопление таежных хуторов, не сообщающихся друг с другом. Мы долго жили в соседних домах с одним московским режиссером-документалистом. Что-то друг о друге слышали. Потом познакомились — на кинофестивале в Локарно. С тех пор встречались два раза — в цюрихском аэропорту и, представьте себе, в «родном» дворе. Недавно, во время приема на Родосе, был представлен его дочери, с которой мы, как выяснилось, ходили в соседние школы. Может быть, еще встретимся — мало ли в мире проходит всяких тусовок…

* * *

Русский человек запросто может прийти к храму часа в два ночи и начать заплетающимся языком молиться, а то и что-то требовать. Один батюшка рассказывал, как к нему в деревенский храм приходили по ночам мужики со своим наболевшим:

— Отец, а какой там Бог есть, кому молиться? Вот жена у меня сволочь, вот надо что-то такое… Какой «сплю», ты ж поп!

Впрочем, все-таки именно в храм идут, а не к «нервному врачу» и не к участковому…

* * *

Во время Литургии диакон с ужасом наблюдает, как лжица движется к чаше и прилипает к ней. Наваждение? Оказалось — обычные законы физики. Просто чашу до этого использовали для служения в самолете, и в ее основание был вмонтирован мощный магнит.

* * *

Немецкие лютеране, устав от общения с русскими «церковными дипломатами», которых всегда считали замшело-консервативной публикой, решили пригласить в гости настоящего «человека из народа». Он-то точно все поймет и не будет морочить голову богословскими различиями… Позвали одного известного архимандрита со студентами провинциальной семинарии. Долго вместе посещали лютеранские общины, пили пиво, говорили друг другу красивые слова: мол, общего у нас больше, чем отличного, а перегородки уж точно не достигают неба… В последний день сидели дома у местного епископа. Полное братание. Архимандрит расчувствовался, да и говорит хозяину:

— Хороший вы человек, просто замечательный! Вот только с супругой невенчанными живете. Вам бы покреститься…

Больше немцы его в гости не звали. Ищут новых «либералов из народа».

* * *

Думаю, можно без преувеличений назвать наше время золотым веком русской православной мысли. Буквально каждую неделю публикуются серьезные, глубокие статьи, каждый месяц — такие же книги. Темы поднимаются самые разные — «чистое» богословие, историософия, национальные и мировые общественные проблемы… Мы отдаем предпочтение веку серебряному, наверное, лишь потому, что его тексты лучше изучены, они прочно вошли в историю. К тому же их было просто-напросто меньше: весь объем русской религиозной мысли конца XIX — начала ХХ века можно «просканировать» гораздо быстрее, чем нынешние просторы интернета и длинные стеллажи православных книжных магазинов. И если сто лет назад каждая новая статья становилась известна всем (пусть и не сразу), то в современном объеме информации найти что-либо действительно стоящее не так-то просто.

Что из нынешней православной мысли будет заметно в истории? Конечно, это зависит оттого, как история будет развиваться. Но не в меньшей степени — от нашего умения хранить и популяризировать свое наследие, делать его понятным людям. Раньше приоритет отдавался академическим текстам. В будущем, вполне вероятно, предпочтение будут отдавать художественному слову и «малым формам». Известность текста уже сейчас сильно зависит от поступков автора, от его общественной активности и — к сожалению — от «раскрученности». Если история не сделает крутой поворот, так будет и дальше…

Печалит, что современная русская мысль практически незнакома Западу — ее знают только специалисты, подчас тенденциозные и ангажированные. Такая же ситуация и во всем православном мире. Например, в Румынской Церкви есть масса самобытных авторов, но они совершенно неизвестны за ее пределами. Вот почему так важно — переводить, переводить, переводить наши тексты. Хотя бы на английский язык, а потом — на французский, испанский, греческий, итальянский, арабский, китайский…

http://www.fomacenter.ru/index.php?issue=1§ion=3&article=1653