Путь к спасению в обществе потребления. Часть 1

Интервью с игуменом Филиппом (Симоновым)

Игумен Филипп (Симонов)

— Коренная проблема одна: вместо того, чтобы уповать на Бога, мы привыкли уповать на царя, как его ни назови — великим князем, императором, правительством, президентом, Госдумой или любым другим именем, под которым понимается собирательное понятие государственной власти. «Вот приедет барин — барин нас рассудит», — это еще Некрасов подметил. И конец этого упования он описал очень хорошо: «Шестернею цугом показались дроги», и так далее… Для нашего народа эти дроги были и в 1905-м, и в 1917-м, и в 1991-м…

А ведь царство, царская власть как общественное явление было дано Богом израильскому народу — в наказание за отказ от теократической идеи, давайте не будем об этом забывать!

Богословски же эту коренную проблему можно трактовать как реверсию религиозного сознания, связанную с проникновением секулярного, светского — в религиозное мышление.

«Часто и болезнь полезна, когда вразумляет грешника, и здоровье вредно, когда пользующемуся им послужит пособием к греху», — пишет Великий Василий. Посмотрим на кризис с этой точки зрения.

Общая причина современного экономического упадка кроется в том, что было ясно уже в евангельские времена. Приведем несколько определений отцов-аскетов: «Оскудела истина, и ложь покрыла землю» (прп. Ефрем Сирин), грех «превратился в привычку» (Макарий Великий), «мир страждет недугом порока и не знает того» (прп. Макарий Великий). А, как известно, и «грех по неведению не остается безнаказанным» (свт. Василий Великий).

Связь структурного кризиса в России, с особой силой проявившегося в августе 1998 года, и предшествующих ему экономических событий с указанной установкой — непосредственная.

Воспользуемся словами прп. Ефрема Сирина: «Оттого и умножилось зло, что уничижается нами Бог». Мы не будем вдаваться в детальный разбор данной мысли. События ближайшего прошлого вполне серьезно ее доказывают.

Как, например, по-другому оценить попытки проникновения сайентологии на уровень государственной власти, предпринятые в середине 90-х гг. А ведь сайентология прямо оценивается в литературе как организация сатанинская, имеющая непосредственную связь с доктриной Алистера Кроули, который уже на первой странице одной из своих книг, «любезно» переведенной, кстати, в 1998 г. на русский язык, пишет: «Еще не достигнув отроческих лет, я уже знал, что я — ЗВЕРЬ, число которого — 666».

Как оценить длительное потворство мунизму в системе школьного образования? А мунизм относится к категории тоталитарных сект.

Как оценить втягивание духовенства в политическую жизнь и жесткие дискуссии вокруг «демократичности» или «недемократичности» внутренней жизни Церкви? А ведь еще преосвященный Василий (Кривошеин) писал: «Собор не парламент, и Церковь не политическая федерация, а Тело Христово». А сейчас четко осознается насущная необходимость преодоления в научной мысли политизированного отношения к Церкви только как к своего рода общественной организации (наряду с профсоюзами, партиями, иными общественными объединениями граждан), которое обусловлено доминировавшими в отечественной историографии советского периода атеистическими представлениями, а также идеями «критической школы» и с XVIII в. весьма активно развиваемой в западной секулярной литературе, а также в рецепции светской наукой догматической мысли о Церкви как о Богочеловеческом организме. Развитие и результативность влияния такого организма на общественные события определяются не столько субъективными настроениями церковного народа, сколько вполне объективными явлениями, которые богословие трактует как «Божественное домостроительство спасения», что, однако, не придает земному существованию Церкви исключительно социально-пассивного характера, но ставит ее социально-экономическую и политическую активность в определенные границы, задаваемые не только священноначалием, но и Божьим Промыслом (что для церковного народа вполне очевидно).

А многие ли повседневно и ежечасно исполняют совет Великого Василия: «Сперва должно поблагодарить Бога за все необходимое для ежедневной потребности, что имеем, а потом уже пользоваться тем, что имеем»? Всегда ли мы помним, что «Бог не попускает душе, уповающей на Него и терпеливой, быть искушаемой в такой мере, чтоб дойти ей до отчаяния. Он знает, сколько душа должна подвергаться испытанию и искушению, — столько и попускает» (прп.Ефрем Сирин)? А если нет, то можно ли оценить это иначе, чем маловерие, что равносильно уничижению Бога? Да и самые «дела наши обличают нас, когда в скорбях прибегаем ко всему прочему, только не к Богу» (свт.Василий Великий).

Как говорил еще в 1918 г. — почти в аналогичных исторических обстоятельствах — патриарх Тихон, «„аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущие“ его, напрасно рано встают и поздно просиживают. Это исполнилось в древности на вавилонских строителях. Сбывается днесь и воочию нашею. И наши строители желают сотворить себе имя, своими реформами и декретами облагодетельствовать не только несчастный русский народ, но и весь мир… И эту высокомерную затею их постигнет та же участь, что и замыслы вавилонян: вместо блага приносится горькое разочарование. Желая сделать нас богатыми… они на самом деле превращают нас в несчастных, жалких, нищих и нагих. Вместо так еще недавно великой, могучей, страшной врагам и сильной России они сделали из нее одно жалкое имя, пустое место… и вся эта разруха и недостатки оттого, что без Бога строится ныне Русское государство. Разве слышали мы из уст наших правителей святое имя Господне в наших многочисленных советах, парламентах, предпарламентах? Нет, они полагаются только на свои силы, желают сделать имя себе, а не так, как наши благочестивые предки, которые не себе, а имени Господню воздавали славу. Оттого Вышний посмеется планам нашим и разрушит советы наши».

Итак, «уничижение Бога» — повседневное, подчас незаметное для сознания, мы выделили бы как одну из основных причин того общего кризиса, который переживает Россия.

Еще одна из причин, на наш взгляд, — нарастающее своеволие.

С одной стороны, «великое благо — свобода, если она правильно понимается: как свобода от зла, не стесняющая других, не переходящая в произвол и своеволие», — как писал святитель Тихон Московский.

С другой стороны, как учит Антоний Великий, «если приступишь к какому-либо делу и не видишь на то воли Божьей, ни за что не делай того».

Была ли воля Божья на то, чтобы путем подавления собственного народа добиваться видимости финансовой стабилизации? Конечно, с точки зрения учреждения на государственном уровне «рыночной» идеологии и «возбуждения в обывателях спасительного страха», «бунт кончился, невежество было подавлено, и на место его водворено просвещение» (как писал Салтыков-Щедрин), но сама химеричность этой «стабилизации» (которую проиллюстрировали события конца 1998 г.) стала доказательством прямо противоположного: «последовал экономический кризис, и не было ни Молинари, ни Безобразова, чтоб объяснить, что это-то и есть настоящее процветание» (это — опять Щедрин).

Насколько жесткое следование монетаристскому, предусматривающему абсолютное дерегулирование экономическому штампу, навязанному Международным валютным фондом и приведшему к тотальному разграблению национального достояния страны, можно связать с волей Божьей? Это вопрос не праздный — предупреждений было вполне достаточно: вспомним хотя бы «черный вторник».

Нужно ли было настолько ускорять процессы (например, приватизацию), на которые в промышленно развитых государствах уходили десятки лет, презрев хорошо известный принцип «не искать прежде времени того, что бывает в свое время» (прп.Григорий Синаит)?

Но с невиданным упорством в течение семи лет осуществлялась экономическая политика, закономерным итогом которой стал структурный кризис 1998 года, — неужели просто потому, что «всякий администратор охотно прибегает к эволюциям, дабы поразить воображение обывателей»?

Какова же была цель данных социально-экономических преобразований? Ничто не говорит о том, что плановую экономику советского периода предполагалось заменить чем-то, что имело бы под собой какие-то вероучительные или хотя бы абстрактно-духовные основы. Вполне сознательно прокладывался путь обществу, основанному на соревновании своеволий и связанному властью денег (которые, кстати, тот же Василий Великий определяет как «начало всех зол»). «Из того же ядовитого источника греха вышел великий соблазн чувственных земных благ, которыми и прельстился наш народ, забыв о едином на потребу» (свт. Тихон Московский). (Кстати, именно в этом прельщении можно увидеть одну из причин той «тенденции медленного падения популярности, авторитета Церкви в глазах общества в 1994—2000 гг.», которую выделяют некоторые социологи; при этом сами они почти адекватно указывают эту причину, которая, на их взгляд, заключается в том, что «РПЦ не смогла стать участником реальной социальной жизни, как политической, так и экономической… Естественно, что россияне, не увидев в Церкви реального участника социальной жизни, начали постепенно терять к ней интерес». Обратим внимание — именно о «социальной жизни», т. е. все о тех же «чувственных земных благах» идет речь, а жизнь духовная остается вне поля зрения исследователей — видимо, как явление, исчислению не поддающееся.)

Даже с учетом того, что политико-экономическое своеволие прикрывалось благой целью — коренным реформированием экономики, преодолением последствий развития хозяйства по советскому типу — дело не меняется: «говорить или делать, даже доброе, не к созиданию веры, значит оскорблять Святого Духа Божия» (свт.Василий Великий). Ведь, как говорил Патриарх Алексий (Симанский), «ревнующие об истинной мудрости должны поднимать дух людей из рабской низости и духовного расслабления к свободному раскрытию и проявлению его сил, но в то же время утверждать его в свободном, без колебаний, и нелицемерном повиновении закону… и охранять от своеволия, которое есть искажение и извращение свободы».

А из аскетики известно: «Кто ходит в своей воле, тому Бог ни в чем не подаст помощи» (прп.Антоний Великий).

Еще одна из причин — своеобразная реверсия сознания.

В повседневной церковной жизни она проявляется в усилении обрядоверия в ущерб духовному развитию. А ведь «христианство, — по словам Макария Великого, — не есть что-нибудь маловажное; оно — великая тайна».

Примеров реверсированного «народного благочестия», вышедшего из недр «святой Руси» Синодального периода, множество. И ввиду духовной незрелости российского общества именно эти традиции становятся, подчас, основными в генезисе религиозного сознания, причудливо сочетаясь при этом с тем явлением, которое получило название «подмены религиозного переживания эстетическим».

Падение коммунистического режима в России освободило российский народ от почти столетнего «вавилонского плена» идеологического императива. И хотя определенная атеистическая прослойка в обществе сохраняется, народ идет в Церковь все больше. Это вполне естественно. Господь сказал: «излию от Духа Моего на всякую плоть» (Иоил. 2, 28). И если «в спокойные периоды истории… большинство верующих верует самотеком», то в период исторических катаклизмов, тем более — сопровождающихся снятием идеологических императивов, большинство людей пытается определиться в спектре существующих мировоззрений и избрать для себя то, которое, на их взгляд, может привести их к истине.

Церковь, со своей стороны, стремится шире открыться для всякого, кто начинает испытывать религиозную потребность.

В то же время идеологическое наследие, оставленное длительным периодом духовного вакуума, весьма сложно и противоречиво. И потому подчас движение к храму совершается как бы в разных плоскостях (у многих словно бы закрываются глаза, когда они хотят отворить церковную дверь), а религиозное сознание России 90-х гг. XX в. базировалось, главным образом, на двух основах — вере и суеверии.

Этот процесс не вполне рациональный, велико в нем воздействие того, что в богословии называется «искушение».

При этом самое причудливое восприятие истин Православия наблюдается на стыке указанных двух явлений — когда любовь к Богу заменяется суеверной «богобоязненностью» (именно в кавычках — так как она не имеет ничего общего с Богобоязненностью истинной). Эта «богобоязненность» порождает различного рода негативные явления в религиозной среде: от возникновения общин, осознающих свою «исключительность» (вплоть до желания «учить Церковь»), до высокомерного отторжения от церковного дома элементов, которые с виду ему чужды, но могут стать со временем его верной основой (имеются в виду попытки подвести под понятие «модное поветрие» людей, впервые входящих в храм без должной подготовки — вне зависимости от их социального статуса: будь то бизнесмены или просто представители среднего поколения обывателей; такие попытки есть и в церковной среде, но особенно они возгревались средствами массовой информации).

Реверсия сознания захватывает и дела благотворительности — одну из первейших религиозных обязанностей христиан, без исполнения которой — как долга любви — истинное Богопознание невозможно.

Христианская благотворительность — не спонтанный процесс, она требует выполнения ряда условий, и, прежде всего, она должна быть плодом собственных трудов, а не избытков, и не искать награды и благодарности.

Но «не от избытка» приносятся сейчас разве что «лепты вдовицы». Слава же добродетели уловляется весьма и весьма активно — в том числе и виде церковных наград, до которых столь охочи современные «благотворители» (что есть явное поощрение грехов гордыни и тщеславия, поскольку в этом случае руки, вопреки Христовым словам, знают не только о том, что они делают, но и могут оценить «потребительную стоимость» своих благотворительных деяний).

Реверсия затронула и одну из главных социально-экономических основ общества — отношения труда и собственности.

Святоотеческое богословие с трудом мирится с отношениями частной собственности (хотя сама возможность ее существования под давлением объективной реальности не отрицается), отдавая приоритет собственности общей. В современном же российском обществе собственность практически потеряла общественную составляющую, и дальнейшее направление реформ лишь усугубляет эту ситуацию (мы имеем в виду стремление тотально освободиться от элемента государственной собственности, хотя на примере промышленно развитых стран известно, что процессы национализации и реприватизации постоянно сменяют друг друга в зависимости от состояния общественных потребностей). Реверсия налицо.

Аналогичная ситуация — и в отношении труда.

Святые отцы, как говорилось выше, выводя трудовые отношения не только из давления законов естества, но оправдывают их более законами любви, всему предпочитая тот труд, которые материальными результатами своими обращен вовне, а не внутрь хозяйствующего субъекта. Эту мысль развивает российское богословие. Известно: «кто каковым образом согрешит, таковым и постраждет». «Грех, тяготеющий над нами… вот сокровенный корень нашей болезни, вот источник всех наших бед и злоключений….Мы захотели создать рай на земле, но без Бога и Его святых заветов. Бог же поругаем не бывает. И вот мы алчем, жаждем и наготуем в земле, благословенной обильными дарами природы, и печать проклятия легла на самый народный труд и на все начинания рук наших» (свт. Тихон Московский).

Кроме того, труд — это путь к спасению. Однако результатом проводимых в России реформ стало — особенно на начальной стадии, в 90-х гг., — отторжение производительного труда общественным сознанием, возникновение культа отдыха, своеобразного социального гедонизма, эпикурейства. Иначе и быть не может: недостаток рабочих мест (естественный в условиях сворачивания инвестиций) прервал традицию трудового воспитания, потребности бизнеса заставляют прибегать к подавляющей сознание рекламе различных мест и вариантов свободного времяпрепровождения, нищенская заработная плата на производстве и возможности быстрого накопления богатства вне его выталкивает значительную часть трудоспособного населения из сферы производства в сферу услуг и обращения.

Начала формироваться система «жизни на чужой счет» — на счет тех, кто занят в сфере производства (в отечественной или в зарубежной экономике — плоды труда последней получаются по импорту), на счет будущих поколений (через эксплуатацию потенциала невозобновляемых природных ресурсов), на счет внешних кредитов, наконец (хотя из исследований мировой экономики уже лет тридцать как ясно, что внешнее финансирование, в особенности в виде «помощи развитию», есть одна из причин нарастания в обществе-реципиенте иждивенческих настроений — а этого у нас хоть отбавляй: вспомним, например, как летом 1998 г. возможность избежать финансового краха ставилась только в зависимость от получения очередного транша кредита МВФ!). И современному российскому обществу предстоит много потрудиться, чтобы изжить в себе корни этой системы.

В начале процесса общественной трансформации возникла некая эйфория — в том числе и от того, что закончился период «идеологического императива», подавлявшего естественные религиозные потребности общества, загонявшего их в подполье. Общество впервые за семьдесят лет открыто подошло к христианству. Но накопленный потенциал реверсивности оказался сильнее.

А кризис показал, что «невозможно… иногда быть христианином, а иногда делаться язычником» (прп.Ефрем Сирин), и вновь с особой остротой поставил старый вопрос — несомненно, «что силен Бог спасти… Родину нашу. Но достойны ли мы этой милости Божией — того, чтобы над нами было сотворено чудо?» (свт. Тихон Московский).

Вот, вкратце, несколько основных моментов, в которых видятся духовные основы современного экономического кризиса в России. Вот «то, ради чего», то, что вынуждает нас обучать, коль скоро сами мы не обучаемся. Как сказал преп. Антоний Великий, «смиряет тебя Сам Господь, видя, что ты не смиряешься сам собою».

— Выводы выглядят довольно пессимистически…

— Приведенные выводы — не повод для исторического или духовного пессимизма. Это осознается и на уровне религиозного, и даже на уровне вполне секулярного сознания.

«Не будь искушений, никто бы не спасся», — учит Антоний Великий. «В счастье или несчастье, жизнь есть долг человека, и его следует выполнять добросовестно», — такой вывод делают светские мыслители.

В целом, «мир есть дело Божие и сотворен для спасения человека» (прп.Антоний Великий). Как говорил патриарх Тихон, «по библейскому взгляду, хотя человек грехом и внес порчу в природу и жизнь, однако ни та, ни другая не есть сплошное зло. Христианское воззрение на жизнь чуждо крайностей оптимизма и пессимизма; оно весьма удачно соединяет в себе то, что есть истинного и в том и в другом».

«Две чаши у весов Бога, судящего мир: грех мира — на одной, а на другой — Голгофская жертва; та чаша перевесится этой, и мир будет оправдан Богом», — справедливо отметил Д.С. Мережковский. В этом — залог надежд на выход России из текущего современного структурного кризиса. В этом — и надежда человечества на спасение.

Поэтому определение церковной позиции в экономической системе мира сего должно исходить прежде всего из сотериологических задач Церкви. И хотя современное постатеистическое и во многом «дохристианское» общество стремится поставить перед Церковью иные задачи, нужно помнить слова преп. Антония Великого: «Не оставляй воли Божьей, чтобы исполнить волю людей». Иной подход был бы проявлением все той же секуляризации церковного сознания.

Основная задача Церкви в мире сем не изменилась за 2000 лет христианства: ее задача — указать путь ко спасению. Если этот путь будет произвольно, то есть по своей воле избран, возможности выхода из кризисных ситуаций, создаваемых экономической действительностью, станут значительно более ясными.

Только всем нам надлежит помнить одно: Церковь в современном секулярном, обмирщенном обществе осталась единственным островком, где сохранилось понимание того факта, что за всеми внешними по отношению к человеку событиями есть глубинный, духовный корень. И этот корень — внутри самого человека: как «Царство Божие внутрь вас есть», так и все события и явления, по-видимому затрудняющие доступ к этому Царству, тоже «внутрь нас».

Продолжение следует…

Беседовал студент IV курса Сретенской Духовной Семинарии Максим Паршин

http://www.pravoslavie.ru/guest/60 329 022 421