 |
| Седмицa.Ru | Б. Сове | 29.03.2006 |
Жизнь и труды Алексея Афанасиевича Дмитриевского
(Сокращенный вариант исследовательской статьи Б. И. Сове, известного библеиста, историка и литургиста Русского Зарубежья «Русский Гоар и его школа», опубликованной в 4-ом томе «Богословских трудов», 1968. СС. 39−84) |
| А. А. Дмитриевский |
Дмитриевский был уроженцем Астраханской губернии, чем объясняется вспыхивавший у него по временам интерес к церковной истории этого края.[2]. По окончании Астраханской духовной семинарии он в 1878 г. поступил в Казанскую духовную академию на церковно-практическое отделение. Здесь он на студенческой скамье вдохновляется тем интересом к древнерусским церковным памятникам, который вызвало соловецкое собрание рукописей, полученное академией. Дмитриевского вдохновляют свежестью и интересом содержания лекции проф. Н. Ф. Красносельцева. Он пишет ему кандидатское сочинение по рукописным первоисточникам — «Богослужение в Русской Церкви в XVI веке», пользуясь доброжелательностью и помощью Красносельцева. Он вспоминает, как его учитель тратил на беседы с ним «много времени в промежутках между лекциями и у себя на дому по вечерам, охотно снабжал источниками и пособиями и нередко из собственной библиотеки щедро и великодушно отдавал в руки неизданные материалы, почерпнутые из рукописей, и собранные им самим разного рода заметки». «Сердечные, истинно отеческие отношения» Красносельцева к Дмитриевскому продолжались до кончины Красносельцева (11 сентября 1898 г.).
По указаниям Красносельцева, Дмитриевский для своего кандидатского сочинения сначала использовал литургические рукописи соловецкого собрания в родной академии, а потом летом 1881 года поехал на 4 месяца в Москву для занятий над богатым рукописным материалом тамошних библиотек. Дмитриевский с благодарностью вспоминает" как его радушно принял профессор Казанской духовной академии Алексей Степанович Павлов. [3] Узнав о «скудости финансов» Дмитриевского, он предоставил ему свою квартиру, пустовавшую летом, и свою богатую библиотеку в полное распоряжение. Павлов помогал молодому студенту преодолевать трудности изучения греческой палеографии. Дмитриевский не мог забыть продолжительных бесед с Павловым, в которых «проходили целые вечера, и часто они затягивались до зари, когда были уже потушены свечи…»
Кандидатское сочинение Дмитриевского обратило на себя внимание Совета академии и было удостоено премии митр. Иосифа в 165 рублей.[4]
Перейдя на четвертый курс, Дмитриевский занялся переработкой: своего сочинения в магистерское. Вполне естественно, что его должна была заинтересовать близкая к предмету его занятий кандидатская работа, Николая Федоровича Одинцова [5], написанная проф. Н. В. Покровскому, — «Порядок общественного богослужения в древней России да XVI века. Церковно-историческое исследование». СПб., 1881, 300 стр.[6] Вдохновленный бессмертным «Описанием славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки» Горского и Невоструева, особенна его третьим томом, Одинцов явился, строго говоря, пионером в области истории русского богослужения. Это обстоятельство и ограниченный материал, использованный им, объясняют недостатки его труда — первого опыта исторического объяснения особенностей русского богослужения. Эти недостатки были указаны в ценной рецензии Дмитриевского «Богослужение в Русской Церкви в первые пять веков.[7]
По окончании академического курса со степенью кандидата богословия в 1882 году [8] Дмитриевский получил назначение преподавателем Гомилетики и Литургики в Самарскую духовную семинарию [9], но ректор академии прот. Александр Владимирский, исполняя постановление Совета [10], сообщал директору канцелярии обер-прокурора Синода, что „Совету было бы весьма желательно удержать при академии этого даровитого и трудолюбивого юношу в видах пользы, какую он может со временем принести отечественной и богословской науке“, и просил разрешения оставить Дмитриевского в звании приват-доцента при кафедре Литургики [11]. Ходатайство было удовлетворено [12], и Дмитриевский, выполнив требования Устава о пробных лекциях и диссертации pro venia legendi, был допущен 13 ноября к чтению лекций по Истории богослужения в Русской Церкви при кафедре Литургики, которую занимал проф. Красносельцев.[13]
В 1882—1883 академическом году он читал студентам I и II курсов Историю русского богослужения с IX века до времени митрополитов Киприана и Фотия включительно, а студентов IV курса знакомил с историей богослужебных книг.[14]
Не дожидаясь оформления своего служебного положения, Дмитриевский осенью 1882 года представил [15] свое магистерское сочинение „Богослужение в Русской Церкви в XVI веке. Ч. I. Службы круга седмичного и годичного и чинопоследования таинств. Историко-археологическое исследование с приложениями“. Казань, 1884.[16] Руководитель Дмитриевского Красносельцев в своем отзыве [17] признал диссертацию „весьма солидным вкладом в науку археологии вообще и археологии православного богослужения, в частности, как по новости и обилию обработанного материала, так и по характеру обработки… вполне научному“, отметив редкое трудолюбие автора, который дал исследование особенностей русского богослужения от начала его до конца XVI в., по рукописям XVI века.
Защита диссертации, состоявшаяся 11 [18] декабря 1883 года, увенчала Дмитриевского степенью магистра богословия.[19] В историю русской литургической науки должна войти значительная речь диспутанта перед защитой — „Способы определения времени написания рукописей без определенных дат вообще и богослужебных рукописей в частности“.[20] Здесь Дмитриевский убедительно обосновывает исторический метод датировки литургических рукописей. Знакомя аудиторию с процессом своих работ над диссертацией, он рассказывает, как постепенно знакомился с рукописным преданием, сначала русским, представленным соловецким собранием Almae Matris, а потом и Православного Востока, южнославянским и греческим, для чего пришлось еще во время работы над кандидатским сочинением летом 1881 года поехать в Москву для изучения литургических памятников Синодальной библиотеки, Румянцевского музея, библиотек Типографской, быв. Волоколамского монастыря, Московской духовной академии, Троице-Сергиевой Лавры. Летом 1882 года состоялась новая поездка в Москву и Петербург. Молодой энтузиаст использовал для своей диссертации до 200 славяно-русских, 30 южнославянских и 70 греческих рукописей, предварительно изучив греческую палеографию. В ходе работы выяснилась необходимость для объяснения многих особенностей русского богослужения и разрешения многих литургических проблем обратиться к греческим и южнославянским первоисточникам. В приложении к своему труду Дмитриевский издал 10 чинов по греческим рукописям русских библиотек. Отметим наиболее существенные тезисы диссертации, так как они определили дальнейший путь ученой деятельности Дмитриевского.
1) Богослужение в Русской Церкви в XVI веке находится в прямой генетической связи с богослужением предшествующего времени (тезис 1), 2) отличаясь от него а) „полным утверждением… Иерусалимского устава“ (тезис 2а) с дополнением русских служб (тезис 3) и „появлением так называемых монастырских обиходников или местно-русских уставов“ (тезис 2а), созданных под непосредственным влиянием господствующего Иерусалимского устава, от которого они отличаются большей торжественностью и церемониальностью церковных служб, большим количеством стихир… по преимуществу русских национальных песнописцев (тезис 4), б) полным развитием богослужебных чинов и последований, исчерпавших весь греческий евхологий и составивших в нашей Церкви две богослужебные книги — Служебник и Требник (тезис 26), в) появлением новых чинопоследований (тезис 2в).
„Чинопоследования таинств и служб седмичных XVI века отличаются замечательным обилием списков разных редакций… и чрезвычайно развитой ритуальной обрядовой стороной этих чинопоследований“ (тезис 5).
Однако все встречающиеся в них особенности, „за весьма немногими исключениями, находят для себя полное основание в богослужебной практике христианского Востока“ и, следовательно, не являются русскими. „Богослужебные памятники Церквей греческой и южнославянских-вот истинная и настоящая причина этого разнообразия“ (тезис 6).[21]
Иными словами, „богослужение в Русской Церкви в XVI веке — зеркало богослужения Православного Востока, к которому и надлежит обратиться для разрешения литургических проблем, предварительно сделав известным богатое литургическое рукописное предание, рассеянное по малодоступным монастырским библиотекам Востока“. К ним и направил свой путь Дмитриевский, выяснив ограниченность южнославянского и греческого рукописного материала в русских книгохранилищах.
После двухлетнего преподавания в родной академии Дмитриевский получает самостоятельную кафедру Литургики и Церковной археологии в Киевской духовной академии, с которой и связана его дальнейшая двадцатитрехлетняя профессорская деятельность (1884−1907), принесшая ценный плод русской литургической науке. Его избрали доцентом 16 декабря 1883 года.[22] Еп. Платон вспоминает, „как горячо обсуждался… вопрос о замещении кафедры… Литургики с Церковной археологией. Соискателем ее был известный Совету за весьма способного и талантливого г. Булашев, питомец нашей академии. Однако баллотировкой отдано было преимущество молодому, только еще начинающему ученому, сыну Казанской академии“.[23] Булашев получил 5 „избр.“ и 5 „неизбр.“, а Дмитриевский — 8 „избр.“ и 2 „неизбр.“. Последний был утвержден в должности доцента с 1 марта 1884 г., весной он участвует в экзаменационных комиссиях, а осенью 1884 г. начинает чтение лекций по Церковной археологии и Литургике[24], которые по новому, вступившему в действие с осени того же, 1884, года Уставу стали предметами общеобязательными для всех студентов. В 1884/85 году Дмитриевский читал студентам III и IV курсов Историю христианской архитектуры, иконографии и богослужебных облачений. Студенты IV курса прослушали, кроме общих сведений по Литургике, Историю гимнографии и Курс исторического развития богослужебных чиноследований.[25] В 1885/86 г. Дмитриевский в курс Литургики включает и чтения „о Типиконе, его составе и значении в ряду других богослужебных книг, с обзором и характеристикой известных Уставов церковных“ [26], вероятно, под влиянием только что вышедшей докторской диссертации И. Д. Мансветова „Церковный устав (Типик), его образование и судьба в Греческой и Русской Церкви“ (М., 1885), на которую Дмитриевский откликается библиографической заметкой в „Богословском библиографическом листке“ при „Руководстве для сельских пастырей“.
Исторические проблемы Типикона продолжают интересовать Дмитриевского и намечают его дальнейший исследовательский путь.
Программа лекций Дмитриевского повторяется и в 1886/87 году, но в курс Литургики включается отдел „О Служебнике и Требнике, Триоди Постной и Цветной“ [27].
Необходимо отметить напряженную работу Дмитриевского. Кроме чтения лекций, подготовка к которым требовала большого труда, он занимается описанием церковных предметов, книг и рукописей, поступивших из Нежина по его же инициативе в церковно-археологический музей при академии.[28]
В „Руководстве для сельских пастырей“ появилась целая серия статей Дмитриевского [29], посвященных главным образом вопросам современной богослужебной практики, никак не отразившейся в Типиконе, застывшем после трагического исправления богослужебных книг в середине XVII века. Эта консервативность современного славяно-русского Устава является одним из существенных его недостатков, так как „он находится в противоречии с действующей практикой и порождает недоумения у нашего духовенства и противоречия в распоряжениях епархиальной власти“ [30].
Смерть в 1885 г. великого путешественника по Востоку еп. Порфирия (Успенского) и проф. И. Д. Мансветова, с которыми Дмитриевский был лично знаком, вдохновила его „из своих „незабудок“ своими неопытными слабыми руками сплести венок на эти дорогие могилы“ и прочитать 13 января 1886 г. в Церковно-археологическом обществе при КДА доклад „Поминки Преосвященного Порфирия Успенского и профессора Московской духовной академии И. Д. Мансветова (Краткий очерк учено-литературной деятельности их)“.[31]
„В этом докладе для литургистов интересны те страницы, которые посвящены подробному разбору трудов безвременно скончавшегося талантливого московского литургиста. Цель доклада, естественно, исключала их критику. Но эту критику можно найти в написанной по поручению Учебного комитета при Св. Синоде обстоятельной рецензии Дмитриевского на диссертацию Мансветова „Церковный устав (Типик)“, удостоенную Синодом премии митр. Макария.[32] Рецензент, между прочим, критикует современный Типикон, расходящийся с богослужебной практикой. Что же касается докторской диссертации Мансветова, то Дмитриевский приходит к заключению, что она „не дает систематически последовательной истории нашего Церковного устава, а описывает лишь книги и рукописи известных автору библиотек, носящие названия „Уставов“, причем и описание это не всегда ведется в исторической последовательности. Короче говоря, это добросовестно составленная библиография Церковного устава“.[33] В распоряжении Мансветова был очень ограниченный материал, особенно греческий. Эта скудость первоисточников, от которой страдали все русские литургисты, остро чувствовалась Дмитриевским во время разработки магистерской диссертации и привела его к осознанию необходимости собирания и издания для общего пользования того богатого рукописного литургического наследия, которое хранится под спудом в малодоступных монастырских книгохранилищах Православного Востока. Перед Дмитриевским встала задача научного путешествия в эти библиотеки. Однако реализация этого плана была отсрочена получением им самостоятельной кафедры и переездом в Киев. Но здесь его занятия в 1884- 1886 гг. еще яснее показали ему необходимость поездки на Восток.
Летом 1886 года, пользуясь более продолжительными летними каникулами из-за ремонта академических зданий, он одновременно с тремя профессорами Киевской академии отправляется на Восток [34] и проводит несколько месяцев на Афоне с целью изучения богослужебных рукописей, находившихся в библиотеках тамошних монастырей.[35]
Конечно, эти кратковременные занятия не могли удовлетворить молодого ученого, открыв ему лишь некоторую часть огромного рукописного богатства, не находившегося еще в пользовании лутургистов. Он испрашивает через совет академии у Св. Синода заграничную командировку с ученой целью на Афон, Синай, в Иерусалим, Афины, Солунь, Патмос, в Рим, Неаполь, Венецию и в южнославянские земли для изучения первоисточников православного богослужения, т. е. богослужебных рукописей и старопечатных книг, на один год, до 1 сентября 1888 года, с отпуском ему в дополнение к содержанию 900 рублей.[36] В свое первое „великое“ путешествие по Востоку Дмитриевский отправляется из Киева 2 июля 1887 года. Оно описано им в отчете „Путешествие по Востоку и его научные результаты“.[37] В Одессе, в ожидании пароходов, Дмитриевский ознакомился с рукописями Новороссийского университета, в частности, с собранием южнославянских рукописей проф. М. М. Григоровича. Во время двухнедельного пребывания в Константинополе внимание Дмитриевского привлекают литургические рукописи библиотеки Иерусалимского подворья в Фанаре. Из Константинополя Дмитриевский едет на Афон, где с 23 июля до 6 октября напряженно работает (до 13 часов в сутки) в богатых литургическими материалами монастырских книгохранилищах, начиная с библиотеки русского Пантелеимонова монастыря. Здесь он вместе с братией переживает ужас пожара 7 августа 1887 года, опустошившего обитель, и, конечно, неблагоприятно отразившегося на занятиях Дмитриевского в этом гостеприимном монастыре.[38] Посещение и других святогорских обителей обогатило молодого ученого литургическим материалом. На Афоне он описал 13 евхологиев, 38 типиконов и более 100 других богослужебных рукописей. Из них 10 наиболее важных были переписаны им „почти дословно с соблюдением даже их палеографических особенностей“. С Афона Дмитриевский едет в Святую Землю. По дороге он знакомится с рукописями Халкинской школы. В Иерусалиме он изучает рукописи патриаршей библиотеки, собрания архимандрита Антонина (Капустина), библиотеки Крестного монастыря, где им был найден в копии начала XIX в. „Устав служб Страстной и Пасхальной седмиц в Иерусалиме“ (с рукописи 1122 года библиотеки Лавры преп. Саввы Освященного), чрезвычайно важный для истории Иерусалимского богослужения. В конце февраля 1888 года Дмитриевский едет дальше, в Египет. При переезде на пароходе из Яффы в Порт-Саид он попадает в страшную бурю, поезд из Каира в Суэц терпит крушение, дальнейшее путешествие в Раифу „на каике“ протекает довольно медленно, но, наконец, в понедельник первой недели Великого поста Дмитриевский добирается до своей цели — Синайского монастыря.
Здесь он работает в знаменитой монастырской библиотеке до 8−10 час. в сутки и описывает свыше 500 икон главного храма обители и многочисленных параклисов. „Синайская библиотека, — указывает в своем отчете Дмитриевский, — дала такое количество богослужебных рукописей, какого я не встречал в других восточных библиотеках, да едва ли когда-нибудь встречу потом. Достаточно сказать, что в Синайской библиотеке хранится до 55 экземпляров рукописных евхологиев, начиная с VIII—IX вв. вплоть до XVII столетия“ [39], На Синае Дмитриевский прожил до 30 июня, пользуясь вниманием и радушием монастырской братии [40]. На обратном пути он ознакомился с немногочисленными литургическими рукописями библиотеки Александрийской Патриархии в Каире и Музеем христианской древности. Следующая, более продолжительная остановка произошла в Афинах. Однако приближавшийся конец командировки и отказ академии в ее продлении [41] заставили Дмитриевского покинуть столицу Эллады, не закончив работ над литургическими рукописями в афинских книгохранилищах. Для поездки в Италию и южнославянские земли не оставалось времени. Естественно, у Дмитриевского возникло желание новых поездок. За время его первого путешествия им было прочитано и описано 410 греческих и 60 южнославянских рукописей и 42 отрывка из греческих рукописей.[42] В том числе-114 евхологиев, из которых им описано 77, 72 типикона с именем Лавры преп. Саввы Освященного, 5 южнославянских Уставов, 15 орологиев, 19 Евангелий, 8 Апостолов, 20 Триодей, 11 профитологиев, 5 Псалтирей, 6 стихирарей, 3 Октоиха, 9 Миней, 11 нотных богослужебных книг и 4 отдельных службы.[43]
Проф. Дмитриевский имел русских предшественников по путешествиям по восточным книгохранилищам. Но и наиболее известные из них — еп. Порфирий (Успенский) и архим. Антонин (Капустин), заслужившие себе достойную славу собиранием рукописей, их описанием и интересными для науки находками, — в своих занятиях не имели определенного плана. Их занятия носили случайный характер, что не могло не отразиться на результатах их трудов. Они были скорее собирателями, чем исследователями. Дмитриевский же, отправляясь в свое путешествие по Востоку, поставил определенные задачи, которые и стремился выполнить по мере возможности, хотя случайно интересные находки и его заставляли отклоняться от основной темы и „разбрасываться“. Основная тема его занятий была поставлена предшествовавшими работами русских литургистов (Мансветова, Красносельцева) и самого Дмитриевского: история Типикона и Евхология, в Русской Церкви представленного главным образом Служебником и Требником, и история общественного и частного богослужения. Для разработки этой истории был необходим материал — рукописное наследство, по преимуществу греческое.
Дмитриевский в отношении истории Церковного устава поставил задачу:
1) „описать и изучить возможно полно и обстоятельно те греческие рукописи, которые так или иначе относятся к Церковному уставу и которые уясняют нам историческое прошлое и нынешний состав данной книги, с преимущественным вниманием к тем рукописям, которые касаются его истории в древнейшую пору христианской Церкви, когда наш Церковный устав еще только вырабатывался в кодекс правил, регулирующих строй православного богослужения, и когда записи Уставов или Типиконов в нынешнем смысле этого слова еще не существовали;
2) проверить личным осмотром все те рукописи и данные для истории Церковного устава, которые были обнародованы и извлечены на свет Божий из книгохранилищ восточных и западных прежними путешественниками и учеными, чтобы иметь возможность вполне самостоятельно и без предубеждений судить как о самих памятниках, так и о-научной их ценности для истории настоящей богослужебной книги“ [44], например, о научной ценности „Евхология“ Гоара, о семи экземплярах. Студийского Устава в западных библиотеках.
Дмитриевский стремился восполнить пробелы в диссертации Мансветова, которому „остались неизвестными материалы для истории греческого Устава в его древнейшую пору — в переходный период от кратких записей до образования полных письменных его изложений“ [45].
Кроме истории Типикона, с ее сложными проблемами, Дмитриевского интересовала история чинов другой важнейшей богослужебной книги — греческого Евхология, чрезвычайно важного для истории славяно-русских Служебника и Требника. От изучения других рукописных богослужебных книг — Триодей, Миней — Дмитриевский благоразумно воздержался, так как огромное количество рукописей (напр., Миней), которых можно было встретить десятки в каждой библиотеке, делало их изучение затруднительным, требуя многого времени. Их описание и изучение, проблемы церковной гимнографии требовали другого ученого-литургиста. Это было делом будущего.[46] Действительно, через 18 лет этими рукописями занялся профессорский стипендиат СПб. духовной академии Иван Александрович Карабинов, повторивший маршрут первого путешествия Дмитриевского.
Интересно, что в своем „Отчете о путешествии“, представленном Совету академии, Дмитриевский указывает и на проблему литургического богословия, хотя ею он сам не занимался. Он отмечает ценность изученных и списанных им рукописей для Догматического богословия. „Нам думается, это — громадное преимущество данного первоисточника, какого другие не имеют, являясь выражением сознания известного определенного лица, а не целой Церкви, как наши чины и последования, — и он заслуживает, по нашему, быть может, и крайнему, мнению, особенного и серьезного внимания православных теологов“.[47]
У Дмитриевского во время путешествия по Востоку возник план издания собранного им материала в 4 томах:
1) Греческий Евхологий — тексты греческих чинов и последований с VIII по XVI в. и отдельные чины XVII в., которые были бы „громадным подспорьем в деле начавшейся разработки нашей науки… Все собранные нами данные… отличаются бесспорным интересом и новизной, но не все имеют одинаковую научную важность“.[48] Это издание должно было быть научно более совершенным и полным, чем Евхологий Гоара.
2) Южнославянский Евхологий.
3) Греческий Типикон.
4) Описание других богослужебных книг.
Однако этот план издания собранных материалов в скором времени подвергся изменению и принял следующую форму:
1) Греческий Типикон в двух частях.
2) Евхологий.
Собранный Дмитриевским рукописный материал был рассмотрен особой назначенной Советом академии комиссией в составе проф. П. Лашкарева, Н. Петрова и прот. И. Королькова.[49] После обсуждения ее доклада Совет, признавая научную ценность материалов, ходатайствовал пред Синодом „об ассигновании потребной для издания“ их суммы [50]. Когда ходатайство Совета было удовлетворено Синодом и на издание последовало ассигнование в 3500 рублей, Совет избрал комиссию для редактирования „Описания“ в составе проф. И. И. Малышевского и П. А. Лашкарева.[51] После смерти первого на его место был избран прот. И. Корольков.[52] Издание „Описания“ шло очень медленно. Его первый том увидел свет лишь в 1895 году.
Описывая и изучая главным образом литургические рукописи, Дмитриевский во время занятий в восточных книгохранилищах обращал внимание и на печатные издания греческих богослужебных книг, справедливо указывая, что изменения представляют большой интерес для литургистов. Он установил значительные пропуски в капитальной библиографии Эмиля Леграна.[53] Например, в одной только библиотеке Пантелеимонова монастыря Дмитриевский нашел 26 венецианских изданий Миней XVI в., не указанных Леграном.[54] Это знакомство с греческими богослужебными книгами принесло ему значительную пользу в его исследованиях, например, по истории исправления книг в России в XVII веке.
Занятия Дмитриевского во время заграничной командировки не ограничивались библиотеками. Он интересовался и проблемами Церковной археологии, которую он преподавал в академии. Например, он посещает древние храмы в Константинополе, Афинах и в Палестине, изучает мозаики мечети Кахрие-Джамиси и археологию Иерусалима, описывает Синайское собрание икон. Этим занятиям и некоторым вопросам истории иконографии посвящены две главы его „Отчета“:
4. Памятники христианских древностей на Востоке.
5. Критско-синайская школа иконописи, ее происхождение и характеристические особенности пошиба письма.[55]
Но, конечно, главный интерес Дмитриевского был обращен на рукописные сокровища Православного Востока. А наблюдения над его церковной жизнью создали популярное описание Дмитриевским церковных порядков и богослужения современного Православного Востока. В 1891 году вышел первый выпуск „Современного богослужения на Православном Востоке“ (Киев, 153 стр.). Этим первым выпуском труд Дмитриевского и ограничился, если не считать выходившие в XX веке его описания великих праздников в Палестине. „Современное богослужение“.вызвало резкую критику „анонимного рецензента"[56] - настоятеля посольского храма в Константинополе архимандрита Арсения (Изотова).[57] Его, типичного „грекофоба“, возмутила книга Дмитриевского, вызвав опасения, что „читатель начинает думать, что практика, обычаи и обряды восточные поставляются в образец нашей Русской Церкви, которая по ним, как по масштабу, оценивает свои обычаи и обряды“. [58] Его возмущали „ученые мужи“, которые „представляют современную практику церковную греков образцовой и поучительной для нас“.[59]
Довольно бледно критикуя Дмитриевского и внося свои поправки [60], он обнаруживает, что „положительно не знаком ни с историей христианского православного богослужения вообще, ни с историей богослужения в Русской Церкви, в частности, а о церковной археологии он едва ли даже слыхал“ (Дмитриевский).[61]
Заграничная командировка Дмитриевского была только началом его почти ежегодных путешествий в каникулярное время с целью пополнения и проверки литургических материалов.
Так, например, летом 1889 г. он опять работает в Иерусалиме и в Святогорских монастырях.[62] Летом 1891 года он посещает Афон в четвертый раз, Солунь, Афины, Смирну, Патмос, куда он неожиданно собрался, читая книгу И. Саккелиона в Пантелеимоновом монастыре [63], и Италию. В 1893 году он занимается в Константинополе и Афинах, на Афоне и путешествует по Италии, посетив Неаполь, Помпею, Рим (Барберинову библиотеку), Гротта-Феррату, Флоренцию, Турин, Милан, Венецию. Путешествие заканчивается Веной.
В 1894 г. он работает в московских библиотеках.
В 1896 г. опять Константинополь, Афины, Рим, потом Париж и не ожиданно Дрезден, где он нашел новый список Устава Великой церкви.[64]
В 1897 г. Дмитриевский совершает путешествие в Трапезунт.
В 1898 г. он еще раз посетил главнейшие книгохранилища Востока, за исключением Синая и Патмоса, сверяя корректурные листы „Евхология“ с подлинниками. В этом же году он посетил Святую Гору в шестой раз.
В 1903 году состоялось седьмое посещение Афона вместе с только что окончившим академию Л. Д. Никольским.[65]
В 1910 году Дмитриевский еще раз побывал в Святогорских монастырях, состоя секретарем Православного Палестинского Общества.
Во время путешествий и работ в библиотеках неутомимому путешественнику приходилось наталкиваться на многие трудности и испытывать неудобства своеобразных порядков в восточных книгохранилищах.[66] В частности, необходимо указать на трудные условия занятий в библиотеках некоторых Святогорских монастырей. О них не мало писали еп. Порфирий Успенский, архим. Антонин, проф. Н. В. Покровский, И. С. Пальмов [67] и др. И Дмитриевский испытал не мало „огорчений“, особенно в свои первые поездки, вызванных недоброжелательным отношением греков к русским.[68] „В 1886 году летом“, т. е. в первую поездку на Афон, в Иверском монастыре, писал он, „мы встретили такой недружелюбный прием, что для нас за целую неделю открыли один только раз библиотеку и притом не без брани уже лично по нашему адресу. В следующем году в Хиландаре… нам и спутнику нашему…, разболевшемуся от афонской изнурительной лихорадки, пришлось, благодаря невниманию братии, в течение почти двух суток сидеть без хлеба и питаться черствыми сухарями“.[69] „Перед тем за несколько дней в том же Иверском монастыре, — писал он, — был жестоко оскорблен приват-доцент Петербургского университета по кафедре новогреческого языка г. Регель, которому монахи не позволили заниматься в библиотеке даже в то время, когда там свободно работал какой-то американский профессор“.[70]
В Лавре св. Афанасия Дмитриевский никак не мог добиться от монастырских эпитропов, несмотря на все попытки, подкрепленные рекомендательными письмами Константинопольского патриарха и других влиятельных лиц, разрешения хотя бы только посмотреть на древние кодексы Diatuposis’а основателя Лавры. Ему пришлось в „Описании“ (т. I) издать этот памятник по позднейшей рукописи Иверского монастыря XVI в. Между тем немецкому пастору Мейеру удалось через одного иеромонаха Лавры получить копию с указанных кодексов и напечатать их за несколько месяцев до появления труда Дмитриевского.[71]
Эти „огорчения“ и трудности, которые приходилось переживать русским ученым на Афоне, явились следствием „русско-греческого пантелеимоновского процесса“ в 1874—1875 году [72], который закончился победой русских монахоз, отстоявших свои права на основании документов. На Афоне стали бояться, что русские отберут и другие монастыри. „Возникло гонение на всякого рода свидетелей исторического прошлого монастырей: книги и архивные документы убираются в сырые подвалы для естественного их уничтожения, живописи соскабливаются, надписи переписываются, вещественные памятники выносятся в ризницу и делаются недоступными для постороннего наблюдателя, особенно русского происхождения. Всякий русский любознательный путешественник и ученый, интересующийся памятниками старины глубокой и посещающий афонские монастыри, как богатые музеи или хранилища их, в глазах владельцев с указанным прошлым есть соглядатай, быть может, даже подосланный от правительства агент его, который может напечатать и пустить добытые сведения в публику, донести их по начальству, а в конце концов выжить их из монастыря. С какой неохотой открывают двери своих библиотек, архивных хранилищ и скевофилакий афонские иноки и каких неимоверных усилий русским ученым стоит проникнуть в них — мне нет надобности говорить здесь“ [73], — свидетельствует со скорбью Дмитриевский по своему опыту в начале 90-х годов. Эта малая доступность афонских книгохранилищ для русских ученых побуждает Дмитриевского, после пятикратного посещения Святой Горы, „приветствовать уже созревшую мысль нашей Академии Наук снарядить на Афон… ученую экспедицию…“ „Только коллективная совместная работа научно-подготовленных людей, целой ученой экспедиции, снабженной всеми средствами и рекомендациями, может рассчитывать на то, что перед ней отворятся заветные двери Корейского Простата и скевофилакий главнейших афонских монастырей“.[74]
Естественно, что Дмитриевский всегда с глубокой благодарностью вспоминает тех афонитов, которые оказывали ему внимание и помощь во время его занятий на Св. Горе, например, библиотекаря Пантелеимонова монастыря о. Матфея.[75]
В 1895 году вышел в свет главный „монументальный“ литургический труд Дмитриевского „Описание литургических рукописей, хранящихся в библиотеках Православного Востока. Т. I. Tupika (греч.), Ч. I. Памятники патриарших уставов и ктиторские монастырские Типиконы“.[76] Из первых, т. е. патриарших уставов, в книге помещен почти полностью.
Том I „Описания“ был представлен автором в качестве докторской диссертации в его родную Казанскую академию. Рецензенты — доц. В. Нарбеков и архим. Антоний — признали большую научную ценность этого издания и поставили его „по громадной важности“ для Литургики наряду с многотомным трудом митр. Макария по Русской церковной истории (архим. Антоний).[77] Дмитриевский был удостоен степени доктора Церковной истории в 1896 году. [78] В конце 1896 года Советом Киевской духовной академии Дмитриевский был избран, по представлению профессоров И. Малышевского, В. Певницкого и С. Сольского, сразу же ординарным профессором, миновав экстраординатуру (с 29 ноября).[79]
В следующие годы Дмитриевский издал еще 4 тома своих „Описаний“.
Огромный материал, собранный Дмитриевским в книгохранилищах Востока и Запада, но полностью не изданный, его не удовлетворил, скорее вызвав даже некоторое разочарование, „ввиду поразительной бедности рукописных данных древнейшего времени в этих книгохранилищах, весьма необходимых для характеристики богослужения в период времени до X—XI вв.еков. Беспокойная мысль исследователя не хочет остановиться перед печальной действительностью и окрыляется надеждой найти необходимые данные для истории богослужения в этот некраткий и доселе мало освещенный период состояния Церкви Православной в рукописных данных иных народностей — сирийцев, армян, грузин, коптов, из коих некоторые долгое время находились в живом духовном общении с своею Матерью — Церковью Греческой и, испытав на себе ее влияние, сохранили многое из ее ритуала, а другие и доселе еще живут с нею единой неразделенной жизнью, отличаясь лишь языком“.[80] Указав этот правильный метод для изучения древнего богослужения, сам Дмитриевский, однако, не воспользовался им. Его знакомство с рукописным литургическим преданием негреческого Востока, за исключением, конечно, славянского, было ограничено и, строго говоря, даже невозможно, из-за незнания восточных языков. Он не мог собирать эти материалы и их разрабатывать, подобно проф. В. В. Болотову, филологически чрезвычайно сильно вооруженному в его эортологических работах. Правда, Дмитриевский указал проблему и вооружил научным методом своих учеников. Имею в виду прот. К. Кекелидзе, начавшего свою деятельность с описания грузинских литургических рукописей в отечественных книгохранилищах и нашедшего грузинскую версию Иерусалимского Типикона в VII—VIII вв.еке, которая заполнила пустоту в несколько веков между „Peregrinatio ad loca sancta“ Этерии (вероятно, конец IV века) и Иерусалимским „Последованием Страстной и Пасхальной седмиц“ (вероятно X века). На эту драгоценную находку своего ученика Дмитриевский отозвался статьей „Древний Святогробский Иерусалимский Устав и содержащаяся в нем служба праздника Рождества Христова в Вифлееме“. [81] Он с большим удовлетворением констатировал подтверждение этим памятником высказанной им в „Древнейших патриарших Типиконах“ мысли о существовании Святогробского патриаршего Типикона и о его влиянии на практику не только Константинопольской, но и других Церквей, совершенно независимо от того, имел ли найденный прот. К. Кекелидзе Канонарь практическое применение в Грузии.
Дмитриевский прекрасно понимал, что собранный им материал и его разработка им самим и его учениками явно недостаточны. Перед русскими литургистами еще впереди огромная задача „привести в известность все наличное литургическое письменное достояние“. В „Описании“ изданы Дмитриевским тексты или их описания, которые находятся в „важнейших библиотеках Православного Востока. Настанет затем неотложная нужда в научном описании литургических рукописей небольших библиотек Греции, Македонии, островов Архипелага и Средиземного моря. И как знать, что в этих библиотеках не будут найдены весьма ценные в научном отношении литургические рукописи или важные евхологические фрагменты… Далее наступит такая же неотложная необходимость изучать литургические рукописи и западных библиотек: Рима и его окрестностей, Неаполя, Флоренции, Венеции, Милана, Турина, Парижа, Мадрида, Лондона, Эдинбурга, Берлина, Мюнхена, Дрездена и других западных культурных центров“, где находится большое количество восточных рукописей. Например, в Барбе-риновой библиотеке, перемещенной в Ватиканскую, имеется до 50 греческих евхологиев. „Рукописные собрания земель югославянских и наши отечественные, за исключением, быть может, Московской синодальной библиотеки и Соловецкой в Казанской дух. академии, также остаются еще не только не изученными, но даже совершенно неописанными или описанными весьма кратко. Следовательно, пока эта первоначальная, черновая работа не будет закончена, думать о критическом сравнении и установлении евхологического текста не только преждевременно, но и легкомысленно. На эту предварительную, черновую, но весьма необходимую работу потребуется, конечно, впереди не один еще десяток лет и напряжение многих самоотверженных тружеников, какими литургическая наука все же далеко не богата“, — писал Дмитриевский в 1909 году.[82]
Неутомимый Дмитриевский находил время выступать с публичными докладами и лекциями, откликаясь на современные животрепещущие темы [83], особенно касавшиеся дорогой ему Литургики. В этих популярных лекциях виден огромный научный багаж Дмитриевского.
Занимаясь разработкой проблем исторической литургики, Дмитриевский не забывал и практического ее применения. Так, например, вдохновляемый архиеп. Сергием (Ланиным) [84], он собирает свои статьи, помещенные под заглавием „Чинопоследования хиротоний и хиротесий с объяснениями“ в „Руководстве для сельских пастырей“, и издает книгу „Ставленник. Руководство для священно-церковно-служителей и избранных в епископа, при их хиротониях, посвящениях и награждениях знаками духовных отличий, с подробными объяснениями всех обрядов и молитвословий“, Киев, 1904 [85], награжденную Макарьевской премией по отзыву проф. В. Певницкого. [86] Эта, книга Дмитриевского значительно превосходит подобного рода руководства богатством историко-литургических и практических сведений, полезных для ставленников, начиная с чтецов, подробным (около половины книги) описанием епископской хиротонии и ее истории, объяснением обрядов и молитв, главным образом, „а основании литургических творений блаж. Симеона Солунского. Дмитриевский подробно объясняет происхождение и символику церковных облачений.
Плодотворна была и академическая деятельность Дмитриевского. Ему, профессору Литургики и Церковной археологии, приходилось, конечно, читать лекции и по последнему предмету, но естественно, приняв во внимание всю его научную деятельность и интересы, что главное внимание и вдохновение профессора относилось к Литургике. В своем преподавании он следовал историческому методу. В качестве иллюстрации его взглядов на характер лекций по Литургике в высшей духовной школе приведем его замечания на существовавшую в 1896 году печатную программу их. „Необходимо обратить, — писал он, — более серьезное внимание на историю богослужебных книг, употребляемых в современной богослужебной практике. Это не только главные источники данной науки, но и регуляторы современного богослужения. Всестороннее изучение исторической судьбы наших церковно-богослужебных книг, следовательно, настоятельно необходимо для питомцев наших академий… По моему мнению, лучше всего историю этих книг выделить в особую часть, которую я назвал „прикладной литургикой“, и дать этому отделу самую широкую постановку. Намеченные мною рубрики… представляют… полную и верную критику исторической судьбы, по крайней мере, важнейших богослужебных книг, как, например, Типикона, Служебника, Архиератикона, Требника и др. на основании новых научных данных, частью уже обнародованных, а частью имеющих появиться в свет в самом непродолжительном будущем“.[87]
Перед уходом в отставку в 1907 году Дмитриевский, оглядываясь на пройденный им 23-летний путь профессорской деятельности в академии, писал: „Горячо любя от дней юности… православную Литургику и со всей страстью и горячим увлечением преданный всестороннему изучению этой церковно-практической дисциплины, важнейшей, по моему мнению, в круге академических богословских наук, я, при помощи Божией и упорной настойчивости, успел за указанный период своей профессорской деятельности, могу не обинуясь и смело это заявить, поставить преподавание этой науки на подобающее ей почетное место в Киевской академии, пробудить интерес к ней в своих молодых слушателях — питомцах академии и своими печатными трудами содействовать серьезной научной разработке Литургики как у нас в России, так и на Западе“.
Действительно, как уже указывалось, открытие Дмитриевским многих чрезвычайно важных для истории православного богослужения литургических памятников и введение их в научный оборот оплодотворило и оживило литургическую науку не только в России, но и дало и западным литургистам ценный материал. „Описание“ Дмитриевского стало настольной книгой не только русских литургистов. [88]
Но более того, Дмитриевский создал свою литургическую школу. Он выпестовал двух профессоров — своих преемников по кафедре Литургики и Церковной археологии — прот. В. Д. Прилуцкого (вып. 1907 г.) и Н. Н. Пальмова (вып. 1897 г.). Кроме них, Дмитриевский довел до магистерской степени еще четырех своих учеников — видных русских литургистов — А. 3. Неселовского (вып. 1890 г.), прот. М. А. Лисицына (вып. 1897 г.), Е. П. Дьяковского (вып. 1899 г.), грузинского протоиерея К. С. Кекелидзе (вып. 1904 г.).[89] К ученикам Дмитриевского- литургистам принадлежат и талантливый профессор Киевской духовной академии М. Н. Скабалланович [90], по некоторым вопросам исторической Литургики полемизировавший со своим учителем (вып. 1896 г.), В. Барвинок (вып. 1905 г.) и епископ Аккерманский Гавриил (Чепур) (вып. 1896 г.).[91]
Осенью 1906 г. Дмитриевский уезжает в Петербург для участия в работах „Высочайше учрежденного Особого Присутствия при Святейшем Синоде для разработки подлежащих рассмотрению на Поместном Соборе вопросов“ — так называемого Предсоборного Присутствия. Протоколы заседаний его общего собрания и отделов (I — о Соборе и преобразовании центрального церковного управления и V — по вопросам духовной школы) [92] сохранили взгляды и высказывания Дмитриевского, который для выяснения некоторых вопросов канонического права и церковной практики привлекал хорошо известные ему литургические материалы- византийские и древнерусские.[93] Он занимал довольно консервативную позицию, высказываясь, например, за избрание епархиальных архиереев одними епископами. Если же они желают утверждения их выборов областным митрополитом, а не императором, то им придется отказаться от саккоса, большого омофора, митры (короны) и мантии с источниками и других внешних богослужебных отличий, которые получены от византийского императора и на которые они, как духовные пастыри Православной Церкви, не имеют законного права.[94]
Находясь в Петербурге, Дмитриевский принимает деятельное участие в Православном Палестинском Обществе, исполняя обязанности его секретаря (с 20 ноября 1906 г. до конца января 1907 г.). Весной 1907 года Дмитриевский опять едет в Петербург и продолжает занятия в Обществе (с апреля 1907 до 10 сентября 1907 г.), которые подготовляют его уход из академии и вообще с духовно-учебной службы.
Осенью 1907 года исполнилось 23-летие службы Дмитриевского в академии. За это он получает звание заслуженного ординарного профессора [95], но в скором времени (27 ноября 1907 г.) подает прошение об увольнении его в отставку, мотивируя это желанием перейти на предложенную ему должность секретаря Православного Палестинского Общества и принести свои богатые знания, накопленные во время путешествий по Востоку, „благу Православной Церкви ради русского народа, от начала христианства до наших дней испытывающего неодолимое стремление к паломничеству ко св. местам Православного Востока“. [96]
Возможно, что на этот шаг Дмитриевского, весьма прискорбный для русской литургической науки, повлияли его немирные отношения с некоторыми профессорами, борьба направлений в профессорской среде, но главным мотивом все-таки было очередное увлечение Дмитриевского, который уже с первого своего путешествия по Востоку близко принимал к сердцу нужды русского паломничества в Св. Землю и историческую деятельность Православного Палестинского Общества в Сирии и Палестине. Этим темам посвящен целый ряд статей Дмитриевского.[97] 25-летнему юбилею Общества он посвятил особую книгу.[98] После перехода на службу Общества Дмитриевский пишет в „Сообщениях Общества“ статьи по вопросам, интересующим это почтенное Общество, и, главным образом, некрологи о его деятелях и благодетелях.[99]
С этого времени до революции Дмитриевский, хотя и продолжает работать над литургическими проблемами, но все-таки главное его внимание поглощено огромными задачами, стоявшими перед Палестинским Обществом. Правда, он делает попытки вернуться обратно на академическую службу, но, к сожалению для русской литургической науки, безуспешно.
Так, через три года после отставки он хочет вернуться в Киевскую духовную академию и соглашается баллотироваться на кафедру греческого языка. Он избирается Советом единогласно 14 июня 1911 года и утверждается Синодом [100], но через полтора месяца эта кафедра в Киевской академии закрывается согласно „Высочайше одобренным в 29 день июля 1911 года изменениям в действующем Уставе духовных академий“. В заявлении на имя ректора академии Дмитриевский пишет, что он „мог бы ходатайствовать о предоставлении ему кафедры Литургики или Церковной археологии“, так как „Изменения“ разделили эти предметы, „но по изменившимся весьма серьезным обстоятельствам семейного и служебного характера утруждать Совет новыми своими ходатайствами не признает благовременным“. [101] Осенью 1911 года у Дмитриевского возникает мысль о кафедре Церковной археологии в связи с Историей христианского искусства в СПб. дух. академии. Это дало бы ему возможность совместить профессуру с обязанностью секретаря Палестинского Общества. Однако он был забаллотирован Советом академии, получив 8 избирательных и 10 неизбирательных шаров, после дебатов, в которых против его кандидатуры высказались профессор Литургики И. А. Карабинов и прот. М. И. Орлов. Аргументами против знаменитого литургиста приводились ими „недостатки в его докладах на Археологических съездах“ (Карабинов), короткий срок остававшейся Дмитриевскому службы. Они указывали, что подготовка профессора археологии может быть выполнена имеющимся в академии крупным авторитетом в этой области проф. Н. В. Покровским (прот. М. И. Орлов). [102]
Карабинов расходился с Дмитриевским во взглядах на некоторые основные проблемы, например, о происхождении Устава Великой Константинопольской церкви, о Студийском Уставе.
Однако, несмотря на эти неудачи возвращения на академическую службу, Дмитриевский за свои капитальные труды и издания литургических текстов избирается почетным членом всех четырех духовных академий. Сначала его избирает после выхода его в отставку Киевская академия в 1907 г. [103] За ней следуют Казанская в 1912 году [104], Петербургская [105] и Московская в 1914 году.[106]
Еще раньше, в 1903 году (29 декабря), проф. Дмитриевский был избран членом-корреспондентом Академии Наук по Отделению русского языка и словесности и стал выполнять научные поручения Академии. Вероятно, в связи с этим избранием он поместил в „Известиях Отделения русского языка и словесности“ (1904−1905) критический разбор диссертации проф. К. Д. Попова „Блаженный Диадох, епископ Фотики, и его творения“ в статье „Опыт издания греческих церковных писателей древнейшего времени в русской патрологической литературе“. [107]
К Дмитриевскому, как наиболее авторитетному русскому литургисту, обращаются за отзывами и с поручениями другие ученые общества.
Например, в 1907 году Общество истории и древностей российских (при Московском университете), действительным членом которого он состоял с 13 марта 1904 г., просило его дать отзыв о сочинении директора Московского археологического института А. И. Успенского „Чинопоследование таинства Елеосвящения по русским и славянским Требникам“ и принять на себя наблюдение за его печатанием в „Чтениях Общества“.[108]
По поручению Св. Синода Дмитриевокий участвует в Синодальной комиссии по исправлению славянского текста богослужебных книг.[109]
В 1914 году он приглашается сверхштатным членом Училищного Совета [110], и ему поручается [111] рассмотрение работы директора Московского синодального училища А. Д. Кастальского по изложению псалмодии нотным распевом, под заглавием „Образцы распевного чтения молитв, тропарей и проч.“
В 1912 году Дмитриевский откликается на издание проф. В. Н. Бенешевича „Описание греческих рукописей Синайского монастыря, составленное Порфирием Успенским“, СПб., 1911 [112]. Это драгоценное книгохранилище было ему хорошо известно.
Он продолжает участвовать и в Археологических съездах. На XV съезде в Новгороде в 1911 году он читает доклад „Новгородские шапки-митры“. [113] Этой же церковно-археологической теме посвящен и этюд „Архиерейская митра“.[114]
Среди многочисленных работ Дмитриевского по палестиноведению особый интерес для литургиста имеет живое общедоступное описание праздничного богослужения и церковных обычаев на Востоке, главным образом, в Св. Земле. Оно является как бы продолжением труда Дмитриевского, начатого в 1891 году, — „Современное богослужение на Православном Востоке“ (вып. 1).
Мы располагаем весьма ограниченными сведениями о научных занятиях Дмитриевского после революции.
В 1918 году прекратило свою деятельность Православное Палестинское Общество. Алексей Афанасьевич оказался на положении безработного. Наступившие в Петрограде разруха и голод заставили его покинуть этот город и поехать в Астрахань к родственникам. В Астрахани в 1918 году был открыт Государственный университет им. А. В. Луначарского. Алексей Афанасьевич получил в нем кафедру греческого языка, а в следующем, 1919 году Советом университета был избран на должность проректора, которую занимал по май 1922 года (ГПБ, фонд 253, картон 1-й).
Преподавание греческого языка в Астраханском университете давало Алексею Афанасьевичу заработок, нужный для существования, так как выплата ему государственной пенсии, которая, по определению Учебного комитета при Св. Синоде, выдавалась с 1907 года в сумме 2400 р. в год, в январе 1918 года, в связи с отделением церкви от государства, была прекращена. Научный интерес его теперь был обращен к старине родного края. Алексей Афанасьевич жил мечтой создания краевого Археологического музея и с этой целью проводил большую работу по изучению церковно-археологических ценностей (икон, утвари и пр.), находившихся в храмах Астраханской епархии. Он старался привить любовь и интерес к родной старине своим слушателям в университете, где проводил доклады на соответствующие темы. Один из таких докладов в 25 развернутых листов рукописи, на тему „Замечательная рукопись библиотеки Астраханского государственного университета“, хранится в личном архиве проф. Дмитриевского. В сущности, эта „Замечательная рукопись“ относилась к XVIII веку и представляла собой „Летописец вкратце от сотворения мира…“ — труд, не имевший ничего особенно оригинального среди множества ему аналогичных хронографий XVIII в., но Алексей Афанасьевич привлекал к ней интерес слушателей своими сообщениями о личности составителя (писца) этой рукописи, ее владельца (заказчика) и ее последующей судьбе (ГПБ, фонд 253, картон с надписью „Лекции по Литургике“).
13 мая 1922 года Астраханский университет был закрыт (Curriculum vitae, ГПБ, фонд 253, картон 1-й), и Алексей Афанасьевич вернулся в Петроград. Его старые друзья по научной деятельности в области Византологии академик Ф. И. Успенский, проф. И. И. Соколов и др. пригласили его к участию в работах Русско-византийской комиссии при Академии Наук. Алексей Афанасьевич был избран также действительным членом Славянской комиссии Академии Наук (1923 г.).
Вероятно, после революции им был написан библиографический труд „Библиотека Апостольского Престола и каталоги ее манускриптов“.[115]
Тогда же он вернулся и к академической деятельности.
Другая часть рукописей Дмитриевского — в Рукописном отделении Гос. Публичной б-ки им. Салтыкова-Щедрина.
Осенью 1923 года Алексей Афанасьевич был приглашен читать лекции по Литургике на Богословских курсах центрального городского района в Петрограде — единственном православном среднем духовном учебном заведении, функционировавшем после того, как весной того же года перестал существовать Православный Богословский институт (учрежденный 4 декабря 1919 г.). В середине 1925 года это среднее богословское учебное заведение было реорганизовано в Высшие Богословские курсы. [116]
Курсы существовали до сентября 1928 года. Все это время, в течение 5 лет, Алексей Афанасьевич читал лекции по Литургике. Кандидатские сочинения в ленинградский период научно-педагогической деятельности А. А. Дмитриевского ему писали: 1) окончивший Петроградский Богословский институт в 1923 году Н. Успенский — на тему „Происхождение чина агрипнии, или всенощного бдения, и его составные части“ и 2) окончивший Высшие Богословские курсы в 1926 году быв. студент Петротрадского Богословского института А. Базунов — на тему „Чин богоявленского водоосвящения (великая агиасма)“. Кроме того, Алексей Афанасьевич рецензировал две магистерских диссертации: прот. В. Рыбакова „Св. Иосиф Песнописец и его песнотворческая деятельность“ и прот. А. Голосова „Церковная жизнь на Руси в половине XV11 века и изображение ее в записках Павла Алеппекого“. По первой из названных диссертаций А. А. Дмитриевский выступал первым оппонентом на магистерском коллоквиуме.
Часть лекций, прочитанных студентам Высших Богословских курсов, была записана и под редакцией А. А. Дмитриевского выпущена в машинописи. Это: 1) Всенощное бдение, 2) Утреня, 3) Службы суточного круга богослужения (часы, повечерие и полунощница), 4) Службы Великой пятницы и Великой субботы, 5) Крещение, 6) Миропомазание, 7) Обручение и венчание, 8) Покаяние.
30 декабря 1927 года Высшие Богословские курсы отмечали сорокапятилетие научной деятельности А. А. Дмитриевского (считая и время преподавательской деятельности в Каз. дух. академии -с 1882 г.). В этот день вечером в актовом зале курсов в присутствии всей корпорации, студентов и приглашенных гостей ректором курсов был отслужен благодарственный молебен, после чего следовали приветствия юбиляру. Были прочитаны многочисленные поздравительные телеграммы, в том числе от старых сослуживцев и учеников А. А. Дмитриевского по Киевской духовной академии {ГПБ, фонд 253, картон 1-й). Сам Алексей Афанасьевич по своей глубокой скромности не желал, чтобы его чествовали. Он не признавал сорокапятилетие юбилейной датой вообще; кроме того, он считал, что для юбилейной даты, каковой он признавал пятидесятилетие, он должен внести в науку новый капитальный труд. Таким трудом он считал критическое исследование Евхологиона Гоара, над которым он интенсивно работал в последние годы. (Часть этой работы в черновых записях сохранилась — ГПБ, фонд N 253, картон 2Б.) Чтобы избежать чествования, Алексей Афанасьевич готов был уехать на это время из Ленинграда, воспользовавшись таким благоприятным обстоятельством, как рождественские каникулы. Но, чтобы предпринять такую поездку, нужны были деньги, а их у юбиляра не было. Он должен был подчиниться желанию администрации, профессуры и студенчества и только просил, чтобы все чествование ограничилось общей молитвой.
В последних числах августа 1928 года Высшие Богословские курсы, учебной и научной деятельности которых проф. Дмитриевский уделял большое внимание, прекратили свое существование. Алексей Афанасьевич всецело отдался работе над критическим исследованием Евхологиона Гоара. К сожалению, последовавшая 10 августа-1929 года кончина его прервала эту работу.
Погребен Алексей Афанасьевич Дмитриевский был на братском кладбище Александро-Невской Лавры.
[1] Проф. А. А. Дмитриевский никогда не называл свою школу „Киевской“, а русской. — Н. У.(Здесь и далее приводятся пометки, сделанные к данной работе учеником А. А. Дмитриевского, профессором Литургики и Византологи в Ленинградской Духовной академии д-р Церковной истории Н. Д. Успенский.
Проф. М. Скабалланович не был учеником А. А. Дмитриевского, — см. об этом с. 59 настоящей работы.- Ред.
[2] Например, первая его печатная работа — „О состоянии сектантства в Астраханском крае в царствование Александра Благословенного по документам архива Консистории“. „Астраханские епархиальные ведомости“, 1878, N 22.
[3] Незабвенной памяти проф. А. С. Павлова, Труды КДА, 1899, I, с. 59−78.
[4] Протоколы Казанской духовной академии (далее — Протоколы КазДА) 1883 16, с. 298−299, 334.
[5] Н. Ф. Одинцов, кандидат богословия СПб. дух. акад. XXXIV курса (вып. 1877), духовный писатель, был окружным инспектором Виленского судебного округа. Ему принадлежит сочинение „Униатское богослужение в XVII и XVIII вв. по рукописям Виленской публичной библиотеки“, Вильна, 1886, 137 стр., которое не мог видеть, автор данной работы.
[6] Сначала появилось в виде статей в „Душеполезном чтении“, 1877, I-II; 1878, I, а „Последование таинств в Церкви Русской в XVI столетии по рукописям Новгородско-Софийской и Синодальной библиотек“ в „Страннике“, 1880, N 3, с. 354−371; N 4, с. 551−573; NN 9−10, с. 34−67.
[7] „Православный собеседник“ (далее-ПС), 1882, I, с. 138−196, 252−296; П“ с. 346−373; III, с. 149−167, 372−394; 1883, II, с. 345−374; III, с 198−230, 470−485
[8] Протоколы КазДА, 1882, с. 102.
[9] Там же, с. 213−214.
[10] Там же, с. 92−93.
[11] Там же, с. 214−215.
[12] Там же.
[13] Там же, с. 304−306.
[14] Отчет о состоянии КазДА за 1882−1883 уч. год, с. 31.
[15] Протоколы КазДА, 1882, с. 211.
[16] XIV+434+135+XXIV с.
[17] Протоколы КазДА, 1882, с. 334−338.
[18] В Curriculum vitae, написанном собственноручно А. А. Дмитриевским, указано 13 декабря 1883 г. Архив А. А. Дмитриевского (Государственная Публичная библиотека, фонд 253, картон 1-й).- Н. У.
[19] Протоколы КазДА, 1882, с. 338; 1883, с. 347−348, 349.
[20] ПС, 1884, I, с. 75−92.
[21]А. Дмитриевский. Способы определения времени написания рукописей. Речь перед защитой магистерской диссертации. ПС, 1884, т. I, с. 90−91.
[22] Извлечение из журналов Совета Киев. дух. акад. (далее — Извлечение…) за 1883−1884 гг., с. 87, 174−176, 216−217. (В Curriculum viitae А. Дмитриевского указан день избрания 13 марта 1884 г. (ГПб., фонд 253, карт. 1-й).- Н, У.
[23] Георгий Онисимович Булашев, магистр богословия КДА, вып. 1883, учитель Киево-Подольского дух. учил, (потом Киев. дух. сем.), автор полезного дополнения по киевским рукописям к труду архиеп. Владимирского Сергия „Полный Месяцеслов Востока“ — „Месяцесловы святых при рукописных богослужебных книгах церковно-археологического музея“. ТКДА, 1882, VI, прил. 1−32; VII, о. 32−92; IX, с. 216−217. О Булашеве — ПБЭ, II, с. 1182−1183. Архиеп. Сергий. „Полный Месяцеслов Востока“, 12, с. XVIII-XIX.
[24] Извлечение за 1906/07 г., с. 51.
[25] Отчет о состоянии Киевской дух. акад. за 1884/85 г., ТКДА, 1885 N 12 с. 699−700.
[26] Отчет о состоянии КДА за 1885/86 г., с. 19.
[27] Отчет о состоянии КДА за 1886/87 г., с. 28, 30.
[28] Греческие нежинские храмы и их капитальный вклад в церковно-археологический музей при Киевской дух. акад. „Православное обозрение“, 1885, N 12, с. 370- 400. Описание рукописей и книг, поступивших в церчовно-археологический музей при Киевской дух. акад. из греческой нежинской Михаило-Архангельской церкви. ТКДА, 1885, прил. к III, IV, V, VI, VII-XII. 11:60 стр. На VIII Археологическом съезде в Москве в 1890 г. Дмитриевский читает доклады „Греческое Нежинское братство и его устав“ и „Архив греческого Нежинского братства“ (Труды VIII Археологического съезда в Москве в 1890 году, т. Ill, M., 1897, с. 114. Занятия VIII Археологического съезда, М“ 1890, с. 171, 178−179).
[29] В 1885 году: Чин скрывания новобрачных (N 2). Чтение Евангелий на шестой и в первые три дня Страстной седмицы (N 8). Вынос Плащаницы на вечерне в Великий пяток (N 9). Выход священнослужителей на средину храма пред Плащаницу для пения непорочных в Великую субботу на утрени (N 10). Вынос Плащаницы и Евангелия на утрени в Великую субботу и хождение с ними кругом храма (N 10). Начало утрени в первый день Пасхи и крестный ход, кругом храма пред этим началом (N 11). Время совершения литургии в первый день Пасхи (N 13). Чтение Евангелия в первый день Пасхи на разных языках и обряды, сопровождающие это чтение (N 13). Вечерня в первый день Пасхи накануне праздника Благовещения Пресвятой Богородицы (N 13). Снятие Плащаницы с Престола в день отдания Св. Пасхи и обряды, совершаемые при этом в Малороссии (N 20). 5 сентября. Ина служба св. прор. Захарии и св. прав. Елисаветы (N 44). Праздник в честь Покрова Пресвятой Богородицы и величание для него (N 46). Кто виноват? (NN 49, 50). В 1886 году: Что нужно петь вместо стихиры „Видехом свет истинный“ в субботу пред Троицыным днем? (N 10). Вечерние светильничные молитвы (NN 33 и 36). Утренние (светильничные) молитвы (N 42). В 1887 году: Произвольное отождествление иерейской епитрахили с архиерейским омофором (N 29). Типикон Великой церкви или современный Типикон греческих приходских церквей (N 6).
[30] Дмитриевский."Христианское чтение“ (далее — ХЧ), 1888, NN 9−10, с. 561.
[31] ТКДА, 1886, N 3, с. 331−391.
[32] ХЧ, 1888, NN 9−10, с. 480−576. Эта рецензия датирована 24 января [1888 г.
[33] Там же, с. 575.
[34] А. А. Олесницкий, К. Д. Попов, Ф., Я. Покровский.
[35] Отчет о состоянии КДА за 1886/87 г., с. 38.
[36] Извлечение за 1887/88 г., с. 57−60, 254−255.
[37] ТКДА, 1889, N 5, с. 103−134; N 6, с. 247−284; N 7, с. 422−444; N 11, с. 333- 357, 410-^439; N 12, с. 523−544; 1890, N 1, с. 170−192. Приложения: I. Библиотеки рукописей на Синае и, Афоне под пером профессоров-палеографов В. Гартгаузена и С. Ламброса. II. Киновиальные правила преп. Саввы Освященного, врученные им пред кончиной преемнику своему игумену Мелиту. „Путешествие по Востоку и его научные результаты> было издано и отдельно (Киев, 1890, с. 193+IV).
[38] А. А. Дмитриевский. Русские на Афоне. „Странник“, 1894, N 10, с. 314- 318.
[39] „Путешествие по Востоку“, с. 26.
[40] О пребывании на Синае в 1888 г. и о встречах с будущим патриархом Александрийским Фотием Дмитриевский вспоминает в статье „Новоизбранный патриарх Александрийский Фотий (Пероглу). По личным воспоминаниям“. ТКДА, 1900, N 5, с. 113- 159, особенно 129−145.
[41] „Путешествие“, с. 24, 27.
[42] Подробнее о путешествии см. ТКДА, Ii889, N 5, с. 104−134; в отдельном издании — с. 1−32, а также „Из дневника паломника (ряд очерков из путешествия по> Востоку)“, „Киевское слово“, 1888, декабрь и 1889, январь-февраль и „Русская (Амбетевская) школа в Каире“, „Церковно-приходская школа“, 1889, ноябрь.
[43] Греческие службы: Святогорца Иакова — преп. Антонию Печерскому и Покрову Пресвятой Богородицы, а также подлинники служб Михаила Сирига — Всем Киево-Печерским святым и Положению хитона Спасителя (10 июля).
[44] „Описание литургических рукописей“, Киев, 1895, т. I, предисловие, с. II-III.
[45] Там же, с. 2.
[46] „Путешествие“, с. 65. ТКДА, 1885, N 5, с. 280.
[47] „Путешествие“, с. 41. ТКДА, 1889, N 5, с. 256.
[48] „Путешествие“, с. 42.
[49] Извлечение за 1889/90 г., с. 59−60.
[50] Там же, 1888/89 г., с. 184−185; 1889/90 г., с. 332.
[51] Там же, 1890/91 г., с. 98.
[52] Там же, 1896/97 г., с. 93.
[53] Bibliographie hellenique ou discription raisonn des ouvrag. publ. en grec par de grcc aux XV et XVI siecl. Paris, 1885.
[54] „Путешествие“, о. 69, прим.
[55] „Путешествие“, с. 69−116.
[56] Библиографическая заметка на книгу „Современное богослужение на Православном Востоке“. ХЧ, 1891, VII-VIM, с. 142. А. Дмитриевский. „Недоумение по поводу недоумений“ (Ответ анонимному рецензенту книги „Современное богослужение“), ТКДА, 1891, IX, с. 124−151. Ответ на „Недоумение по поводу недоумений“. TL4, 1892, VII-VIII, с. 213.
[57] Без богословского образования, впоследствии еп. Сухумский, скончавшийся на покое 16 апреля 1909 г., автор записки „Об особенностях архиерейского служения на 'Востоке“. См. Савва, архиеп. Тверской и Кашинский."Хроника моей жизни“, т. VIII, Серг. Посад, 1909, с. 757−760.
[58] ХЧ, 1891, VII-VIII, с. 142.
[59] Савва, архиеп. Тверской и Кашинский. „Хроника моей жизни“, т. IX, Серг. Посад, 1911, с. 195.
[60] Например, замечания о тропаре 3-го часа перед преложением Св. Даров, в „забвении“ в Греческой Церкви праздника Покрова, о брачных венцах, о водоосвящении в Преполовение.
[61] ТКДА, 1891, N 9, с. 124.
[62] Отчет о состоянии КДА за 1888/89 г., с. 34.
[63] Отчет о состоянии КДА за 1890/91 г., с. 46−47. ТКДА, 1892, N 10, с. 330. Отчет за 1891/92 г., с. 529.
[64] Отчет о состоянии КДА за 1895/96 г., ТКДА, 1896, N 12, с. 425. О впечатлениях Дмитриевского от Бари и Рима (с точки зрения главным образом нужд русских паломников)-„Православное русское паломничество на Запад“, ТКДА, 1897, N 1, с. 99−132; N 2, с. 211−237.
[65] „Сообщения Правосл. Палест. Общества“, 1903 (X), с. 566−572.
[66] „Путешествие“, с. 16.
[67] Об обмане его и отношении к нему Афонского Протата и Ватопедского монастыря см. его „Отчет о научных занятиях из времени пребывания в Царьграде и путешествия на Афон, в Солунь, Афины и на о. Патмос (с сентября 1883 г. по 15 мая 1884 г.)“ в „Протоколах заседаний Совета СПб. дух. академии за 1885/86 г.“ (с. 177, 276), с. 205−207.
[68] Об этом в официальном отчете — „Путешествие“ — он дипломатично умалчивает.
[69] А. А Дмитриевский. „Патмосские очерки. Из поездки на остров Патмос летом 1891 года“. Киев, 1894, с. 63. ТКДА, 1892, N 10, с. 388. 4−98
[70] А. А. Дмитриевский. „Патмосские очерки“, с. 63, прим.
[71] Н. Ф. Красносельцев. Византийский Временник, т. IV (1897), отд. 2,
с. 596.
[72] А. А. Дмитриевский. Русские на Афоне. СПб., 1893 („Странник“, 1892, IX, с. 75−96; X, с. 295−316).
[73] „Патмосские очерки“, с. 62. ТКДА, 1892, N 10, с. 387.
[74] В обстоятельной рецензии на книгу Ph. Меуег’а (которому удалось получить в Лавре те документы, в коих было отказано Дмитриевскому) „Die Haupturkunden fur die Geschichte des Athoskloster“, Leipzig, 1894, в „Византийском Временнике“, III (1896) (с. 341−362), с. 361.
[75] Русский самородок на Св. Афонской горе. Незабвенной памяти схимонаха Матфея, библиотекаря русского Пантелеимонова монастыря. „Сообщения Правосл. Палест. Общества“, XXIII (1912), с. 122−142. Срав. X. М. Лопарев. Схимонах Матфей. „Византийский Временник“ (далее — ВВ), XX; IV, с. 355−358. А. А. Дмитриевский. Русские на Афоне. „Странник“, 1892.
[76] Киев, 1895, CXLVII + 912+XXV стр., в количестве 400 экз. Рецензия проф. Н. Красносельцева — ВВ, IV (1897), с. 587−615. „Издание должно составить целую эпоху в истории православной литургической науки“.
[77] Отзывы довольно поверхностные и общие.- Протоколы КазДА за 1896 г.,
с. 263−300.
[78] По Уставу духовных академий „представлялись“ авторами только магистерские
диссертации. Степень доктора присуждалась по „представлению“ профессоров академии. А. Дмитриевский опубликовал I том „Описания“, и его Alma Mater в лице В. Нарбекова и архим. Антония представила его к удостоению степени доктора. Совет академии удостоил его этой степени в 1895 г. (Curriculum vitae… ГПб, фонд 253,.
карт. 1-й).- Н. У.
[79] Извлечение за 1896/97 г., с. 70−71, 95.
[80] Извлечение за 1903/04 г., с. 309−310.
[81] СИППО, 1913 (XXIV), с. 34−48.
[82] Отзыв о сочинении проф.-прот. М. И. Орлова „Литургия св. Василия Великого. Первое критическое издание“, СПб., 1909, в „Сборнике отчетов о премиях и наградах, присуждаемых Акад. Наук“, IV, СПб., 1912, с. 198−200.
[83] Так, напр., в „Церковном вестнике“, 1912, с. 1910−1920 „В Бозе почивший митрополит СПб. Антоний и его славянофильские воззрения“.
[84] Архиеп. Ярославский, ум. 5. VIII. 1904. Некролог в „Церковных ведомостях“, 1904,
N 23, с. 1253.
[85] XIII+343 стр.
[86] Извлечение за 1905/06 г., с. 64−78, 79−80.
[87] Извлечение за 1896/97 г., с. 113−114.
5−98
[88] Извлечение за 1906/07 г., с. 541.
[89] В настоящее время „Описание“ А. Дмитриевского переиздано в ФРГ фототипическим способом.- Н. У.
[90] Впоследствии академик Грузинской Академии Наук.- Н. У.
[91] Проф. М. Скабалланович не писал у А. А. Дмитриевского ни магистерской диссертации, ни даже кандидатской и, таким образом, не являлся его учеником. Более того, Дмитриевский не соглашался и не одобрял метода работы проф. Скабаллановича, считая его лишенным историчности. Когда я по своей неопытности позволил себе в кандидатском сочинении „Происхождение чина агрипнии, или всенощного бдения, и его составные части“ ссылаться на „Толковый Типикон“ проф. Скабаллановича, тоАлексей Афанасьевич в своем отзыве по этому поводу писал, что проф. Скабалланович ненадежный руководитель для начинающего литургиста». (Н. Успенский)
[92] Журналы и протоколы заседаний Предсоборного Присутствия, т. I-IV, СПб., 1907.
[93] Например, там же, т. III, с. 19−21, 48−49, 61, 64, 66−67, 70−71, 110−112, 132, 140−141, 184−185, 187−188 (протест против характеристики религиозного церемониала византийского двора «кощунственной переделкой» богослужения), 195−196, 217−219 (о чине поставления церковного судии), 219−220, 316−317.
[94] Там же, т. III, с. 110−112.
[95] Извлечение за 1907/08 г., с. 142−143, 223.
[96] Там же, с. 192−193, 223−224.
[97] Например, Православное русское паломничество на Западе (г. Бари), ТКДА, 1897, I, с. 99−132; II, с. 211−237. Современное русское паломничество в Св. Землю, там же, 1903, VI, с. 274−319. Русские афонские монахи-келлиоты и их просительные письма о милостыне, рассылаемые по России, там же, 1906, X, с. 67−107; XI, с. 298−360. Русские учебно-воспитательные, благотворительные и странноприимные заведения в Палестине и Сирии, там же, 1907, V, с. 89−120. Два дня в молитве за царя и весь русский народ на Святой Руси и на Православном Востоке, там же, 1907, XII, с. 507−553. Иконная и книжная лавка на «Русских постройках» в Иерусалиме, СИППО, XVIII (1907), с. 279−299. Державные защитники и покровители Св. Земли и августейшие паломники (доклад 21 марта 1907 г. в Петергофском дворце), там же, с. 422−430. Извлечение из исторической записки Православ. Палест. Общества за первые 25 лет его существования, там же, с. 42.
[98] XXV, Православное Палестинское Общество и его деятельность за истекшую четверть века (1882−1907). Историческая записка. Вып. 1. Русские учреждения в Св. Земле до 1889 года, СПб., 1907, (332 стр.).
[99] Например, граф Н. П. Игнатьев, как церковно-политический деятель на Православном Востоке (t 20. VI. 1908), СИППО, XX (1909), с. 84−101, 378−398, 522−563. Памяти члена Русской Духовной Миссии в Иерусалиме о. игумена Парфения, убиенного на горе Елеонской, там же, XX (1909), с. 228−308. Памяти Архиепископа Синайской Горы и Раифы Порфирия Павлидиса (некролог), там же, XXI (1910), с. 155- 161. Памяти Б. П. Мансурова, там же, XXI (1910), с. 446−457. Свобода совести в православной Сирии при новом младо-турецком режиме (Аз-Забеданский инцидент по личным впечатлениям и воспоминаниям), там же, XXI (1910), с. 581−593. Незабвенной памяти архиепископа Казанского Никанора (Каменского), там же, XXII (1911), с. 126−139. Памяти… великой княгини Александры Иосифовны, там же, с. 617−627. Памяти… митрополита С.-Петербургского Антония, там же, XXIII (1912), с. 547−554. Срав.: В Бозе почивший митрополит С.-Петербургский Антоний и его сношения по делам церковным с Православным Востоком. ПС, 1914, IV, с. 598−606; V, 020−931; В Бозе почивший митрополит С.-Петербургский Антоний и его славянофильские воззрения, «Церковные ведомости», 1912, N 47, с. 1910−1920 (речь в СПб. Славянском благотворительном Обществе). Памяти И. С. Пономарева, там же, XXV (1914), с. 225−257, 408−435. Памяти М. А. Петровой, там же, XXVI (1915), с. 205−216. Его Имп. Высочество в. кн. Константин Константинович — паломник Св. Земли, XXVI (1915), с. 408−416. Сельский пастырь — восторженный почитатель Св. Земли и щедрый жертвователь на ее нужды. Незабвенной памяти о. прот. П. П. Затворницкого, XXIV (1913), с. 1, 60−68. Новоизбранный Архиепископ Синайской горы и Раифы Порфирий (Логофет) и его приезд в Киев, XV (1904), с. 323−332.
[100] Извлечение за 1910/11 г., с. 726−728; 1911/12 г., с. 4.
[101] Там же, 1911/12 г., с. 103−104.
[102] Журналы Совета СПб. духовной академии за 1911/12 г., СПб., 1913, с. 87−90.
[103] Извлечение за 1906/07 г., с. 240−241, 263, 283−284.
[104] Протоколы КазДА, 1912, с. 238−240.
[105] Журналы Совета СПб. ДА за 1913/14 г., с. 201, 215−216.
[106] Журналы Совета МДА за 1914 г., с. 593, 711.
[107] И отдельно — СПб., 1904.
[108] Протоколы заседаний Общества истории и древностей российских за 1907 год (в «Чтениях Общества», 1908, I, с. 12, 16).
[109] «Церковные ведомости», 1913, NN 18−19, Приб., с. 798.
[110] Краткий список лицам, служащим по ведомству Православного исповедания, на 1916 г. Пгр., 1916, с. 81.
[111] «Церковный вестник», 1914, N 21, с. 632−633.
[112] Научное описание греческих рукописей Синайского монастыря. СИППО, XXIII (1912), с. 205−213.
[113] Труды XV Археологического съезда в Новгороде в 1911 году, т. I, M., 1914, с. 215−229.
[114] СИППО, XXVII (1916), с. 156−168.
[115] Рукопись фонда 214 Архива АН СССР. Труды Архива АН СССР, вып. 5, Л., 1946, с. 127.
[116] Об этих Курсах — митр. Григорий (Чуков), «ЖМП», 1946, N 10, с. 9−11.
http://www.sedmitza.ru/index.html?sid=77&did=31 801&p_comment=belief&call_action=print1(sedmiza)
