 |
| Русское Воскресение | Александр Таранов | 28.03.2006 |
«Себе честь — Родине слава!»
Девиз 104-й Воздушно-десантной дивизии ВС РФ
В Российской историографии несправедливо мало места уделено герою Отечественной войны 1812 года, талантливому полководцу, племяннику М.И.Кутузова генералу графу Александру Ивановичу Остерману-Толстому. И уж совсем выпал из поля зрения наших историков полный драматизма заграничный период жизни этого выдающегося человека. До недавнего времени мы не знали, где и как прошли последние четверть века генерала, с кем он дружил, кто его дети и потомки. Да и сейчас пока ещё не знаем, где он похоронен.
Предлагаемая читателю работа не претендует на то, чтобы называться научным исследованием. Автор не придерживался рамок какого-то определенного жанра, переходя от повествования к дневниковым записям или к документальным материалам, одновременно допуская собственные оценки и комментарии. Скорее это отчет о том, что было увидено, прочитано, найдено, пережито и… сделано.
И пусть название этого очерка не покажется уважаемому читателю излишне пафосным, ибо речь пойдет о святом долге живых помнить имена и подвиги ушедших воинов, с честью победивших и принесших славу Отечеству.
* * *
Занимаясь российской историей эпохи борьбы с Наполеоном, я прочитал в книге из серии «Жизнь замечательных людей» очерк об одном из героев Отечественной войны 1812 года генерале графе Александре Ивановиче Остермане-Толстом. Очерк начинался следующими словами: «14 февраля 1857 года, когда церковный колокол прозвонил два часа пополудни, к воротам скромного кладбища женевского предместья Пети-Саконнэ подъехала траурная повозка с гробом, украшенным двумя лавровыми венками, впереди которой шли священник русской церкви и два дьякона, распевая траурные псалмы и размахивая кадилом с дымящимся ладаном; за гробом следовала вся проживающая в Женеве русская знать, несколько друзей покойного, члены его второй семьи, а также жители Пети-Саконнэ, чьё внимание привлекла эта необычная процессия».Это описание поразило меня. Ведь во время своей первой поездки в Женеву я жил в двух шагах от этого места, и каждый день проходил мимо знаменитой могилы, которую отделяла от тротуара кладбищенская стена. Волею судеб вновь оказавшись здесь, я, разумеется, заинтересовался жизнью и смертью генерала Остермана-Толстого в Женеве, его домом, потомками и всем, что связано с этим ярким человеком, настоящим верным слугой государя и Отечества.
* * *
Генерал от инфантерии граф Александр Иванович Остерман-Толстой, сын русского дворянина Александра Матвеевича Толстого и Аграфены Ильиничны Бибиковой [1], родился в Петербурге 30 января1771 года [2]. Он начал военную службу в 17-ти летнем возрасте и уже тогда получил боевое крещение, участвуя в русско-турецкой кампании, в том числе, под Измаилом. Не помышляя о высоких званиях и тем более титулах, он честно служил, как и многие его сверстники-офицеры, командуя различными подразделениями российской армии.А в это время в Москве подходил к концу жизненный путь других государевых слуг, двух братьев графов Остерманов, Федора и Ивана Андреевичей. Их отец, сын бедного священника из Вестфалии Генрих Иоган Фридрих (Андрей Иванович) Остерман приехал в Россию в 1704 году и сделал выдающуюся карьеру. Начав её со службы на флоте при Петре I, он стал личным советником царя, затем канцлером при Екатерине I, получил графский титул при Петре II, был министром у Анны Иоанновны и закончил ссылкой в Сибири при Елизавете. Старый граф оставил после себя двух сыновей и дочь Анну Андреевну — бабушку нашего героя. Именно по этой родственной линии бездетные братья Остерманы с высочайшего дозволения Екатерины II передали графский титул своему внучатому племяннику Александру Толстому. К титулу прилагались три больших майората, в том числе село Красное Сапожковского уезда Рязанской губернии, где сейчас, в Троицкой церкви, находится семейная усыпальница Остерманов. В ней покоятся братья Федор и Иван Андреевичи, их мать Марфа Ивановна Остерман-Стрешнева и князь Мстислав Валерианович Голицын граф Остерман, внучатый племянник генерала Остермана-Толстого.
В 1796 году полковник Толстой стал графом Остерманом-Толстым, а два года спустя был произведен в генерал-майоры. Ещё через год Остерман-Толстой женился на княжне Елизавете Алексеевне Голицыной. Детей в этом браке у него не было.
С 1805 по 1807 годы Остерман-Толстой участвовал во всех крупных баталиях: при Аустерлице, Пултуске, под Прейсиш-Эйлау и Фридландом. За участие в перечисленных сражениях он был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени и золотой, осыпанной алмазами шпагой с надписью «За храбрость».
С началом Отечественной войны 1812 года Остерман-Толстой получил в командование 4-й армейский корпус, входивший в состав 1-й Западной армии Барклая-де-Толли. Ему первому выпало дать отпор французам при Островне, где русские войска сдерживали превосходившие их силы кавалерийского и пехотного корпусов Мюрата и Евгения Богарнэ до подхода 2-й армии князя Багратиона. В один из сложных моментов боя, когда офицеры штаба спросили, каков будет его приказ, чтобы избежать потерь от мощного картечного огня противника, генерал ответил: «Стоять и умирать!». Вот строки из описания этого боя Жозефом де Мэстром, который в то время представлял короля Сардинии при дворе российского императора:
«Русскими командовал отличный офицер, граф Остерман-Толстой. Сражение длилось с 6 часов утра до 11 часов вечера. У графа не было и 10 тысяч личного состава. У французов — 100 тысяч (явное преувеличение, хотя французов было в 2−3 раза больше. — А.Т.): кавалерией командовал король Неаполя, пехотой — вице-король». [3]
В Бородинском сражении Остерман-Толстой со своим 4-м корпусом сменил Раевского на известной высоте, где ныне стоит высокий обелиск — главный памятник мемориального комплекса. Оттуда он управлял войсками и лично водил в контратаки полки до тех пор, пока тяжело контуженный не был вынесен с поля боя. За отличие при Бородине генерал Остерман-Толстой был награжден орденом Св. Александра Невского.
Со своим корпусом Остерман-Толстой дошел до Дрездена. В августе 1813 года он вновь отличился в битве с французами при Кульме. Там, в горах Богемии, он ещё раз прославил русское оружие, не позволив Вандаму выйти в тыл к нашим союзникам, и тем самым спас австрийскую армию от разгрома. Рвавшийся к маршальскому жезлу, обещанному Наполеоном в случае успеха, Вандам был разбит и пленен, а тяжело раненный Остерман-Толстой лишился левой руки и уже не мог далее продолжать боевую карьеру. За подвиг под Кульмом он был удостоен ордена Св. Георгия 2-й степени. В 1835 году при открытии в Кульме памятника в честь знаменитого сражения Николай I наградил Остермана-Толстого орденом Св. Андрея Первозванного, а австрийский император Фердинанд прислал ему благодарственное письмо и специально вычеканенную медаль. Благодарные жители Богемии поднесли ему кубок в память о бое, где он, по выражению своего кумира Александра I, «потерянием руки своей купил победу».
По возвращении в Петербург Остерман Толстой был назначен шефом лейб-гвардии Павловского полка — привилегия членов царской семьи — и получил звание генерал-адъютанта [4]. Произведенный в августе 1817 года в чин генерала от инфантерии он вскоре по состоянию здоровья уволился в бессрочный отпуск. Отдав последний долг и проводив тело императора Александра I в последний путь из Таганрога в Москву, Остерман Толстой не снискал расположения его преемника и покинул родину.
В основе такого решения, по всей видимости, лежала обида на нового монарха, сильно отличавшегося от своего брата Александра I. Кстати, бюст любимого императора неизменно сопровождал Остермана-Толстого в его странствиях по Германии, Италии, Греции, Ближнему Востоку, Швейцарии.
* * *
Наш рассказ начался с описания похорон Остермана-Толстого в Женеве. Но нет на старом кладбище в Пети-Саконнэ могилы боевого генерала, как нет точных сведений о каком-либо другом месте его захоронения.Дело в том, что спустя три месяца после погребения тело Остермана-Толстого по просьбе российского правительства было эксгумировано с целью отправки в Рязанскую губернию и перезахоронения в семейной усыпальнице рядом с его предками. Тому имеются документальные подтверждения: регистрационные записи в книге женевской мэрии, протокол об эксгумации и даже публикации в газете «Ревю де Женев». Вот выписка из соответствующего протокола:
«…мы, Франсуа Димье, комиссар полиции второго округа кантона и республики Женева, в сопровождении судебного исполнителя Дешеврена и господ докторов Майора и Пелисье, прибыли на кладбище Пети-Саконнэ, где встретили господ Исаака Бланшара и Жака Жойе, могильщиков означенного кладбища, кои, будучи уведомленными о цели нашего приезда, заявили, что тело графа Остермана-Толстого покоится в могиле N 421, в восточной части кладбища. Приступив по нашему указанию к эксгумации тела, господа Бланшар и Жойе подняли с глубины шести футов дубовый гроб с крышкой, запертой на задвижки. Они поклялись в присутствии господ Шарля Виктора Родольфа де Бюдэ — помещика, Жана-Огюста Вайсса-Хааса — учредителя, Афанасия Петрова — священника дипломатической миссии России в Швейцарии, и Гийома Прево Кайла, что в гробе действительно покоится тело вышеназванного графа Остермана-Толстого. Гроб был осмотрен господами, нас сопровождавшими, и после заверения, что от него не исходит никаких вредных испарений, мы его опечатали сургучом и вручили господину де Бюдэ для дальнейшей, согласно его прошению и обещанию, транспортировки с покоящимся в нем телом в Рязанскую губернию, в Россию».
В одном из частных архивов сохранилась переписка родственников генерала, из которой следует, что инициатором его перезахоронения на Родине был посол России в Швейцарии Барон Павел де Крюденер, племянник которого был женат на старшей дочери Остермана-Толстого Катрин Ошандо, к тому времени уже покойной.
Сопровождать гроб до Варшавы должны были Жан Огюст Вайсс-Хаас, бывший лакей Остермана-Толстого Пьер Мари Гавар, и гувернантка мадмуазель Пэнгэли. В Польше им надлежало передать останки племяннику Остермана-Толстого по линии жены князю Александру Михайловичу Голицыну для последующей доставки в Россию. В упомянутом частном архиве есть два письма Вайсса-Хааса из Пайерна и Цюриха, где кортеж останавливался для ночевок 30 мая и 3 июня 1857 г. Они адресованы соответственно дочери генерала Агриппине и её мужу Шарлю де Бюдэ. Судя по содержанию писем, поездка проходила спокойно без происшествий и трудностей.
Увы, на этом следы теряются. Поиски российских историков, в частности Виталия Двораковского, одержимого «Остерманианой» (так называется его сайт в Интернете), пока ни к чему не привели. Нет свидетельств о том, что траурный кортеж достиг места назначения.
Разумеется, поиск будет продолжаться, ибо не может русский генерал от инфантерии лежать в безымянной могиле. А пока место его окончательного погребения не найдено автор счел необходимым ходатайствовать перед мэрией Женевы о разрешении установить мемориальную доску на внутренней стене кладбища Пети-Саконнэ, рядом с бывшей временной усыпальницей Остермана-Толстого.
* * *
Далеки от русского человека протестантские идеи Жана Кальвина, оказавшие сильнейшее влияние на социальные устои средневековой Женевы. Кстати, это до сих пор ощущается в повседневной жизни местного населения, и ярче всего в его дисциплинированности.Но наводнившие за последние годы альпийскую страну выходцы из бывшей Югославии, большей частью косовские албанцы, по-своему «оживили» веками отлаженные обычаи, порядок и культуру. Один из моих знакомых женевцев рассказывал мне, что местные правоохранительные органы не пресекают албанскую нелегальную иммиграцию и разного рода сомнительный развлекательный бизнес, поскольку полицию сдерживает федеральное правительство, обслуживающее интересы имущих. А самые имущие — это пресловутые швейцарские банки, эдакие международные стиральные машины, в которых уже сотни лет крутятся деньги различного происхождения. Только ленивый не пользуется услугами этой респектабельной прачечной: фашисты и социалисты, демократы, либералы, мафиозные структуры, ну и, конечно же, албанские преступные группировки. Вряд ли это является секретом для властей, позволяющих открывать в городе Кальвина ночные бары и клубы с кричащими названиями типа «Золотой орел».
Нас с консулом принял заместитель мэра Женевы по социальным вопросам Сами Канаан. Извинившись за крайнюю занятость своего начальника, городской чиновник сообщил о главном: мэр города принял положительное решение по нашему ходатайству и уже отдал распоряжение ритуальной службе согласовать с нами все технические вопросы, включая детали текста памятной доски, её форму, место установки и т. д.
Нужно ли говорить об эмоциональном состоянии человека, который начинает ощущать, что сбывается его, может быть не самая главная в жизни, но близкая к этому затея. Канаан с пониманием принял мое рукопожатие, и мне показалось, что этому парню не чуждо понятие долга памяти.
* * *
Белым пятном в биографии Остермана-Толстого оставались последние 30 лет его жизни вне России. А как следует из открывшихся архивных материалов, этот в основном женевский период насыщен событиями и фактами, достойными внимания ученых и рядовых читателей — любителей военной истории.С помощью книг, документов, современных средств связи и, конечно же, людей удалось установить, а впоследствии познакомиться с некоторыми из зарубежных потомков Остермана-Толстого, проживающих преимущественно в Швейцарии. Интересные беседы, открытия и даже сенсации были впереди, а пока — кропотливое перелистывание архивных материалов, вызывавшее то радостное удивление, а то разочарование.
С 1837 года Александр Иванович обосновался в Швейцарии, он жил преимущественно в Женеве со своими тремя детьми от молодой и красивой итальянской графини Лепри, которая так и не стала его второй законной женой. Поговаривали, что стареющий и израненный генерал, трезво оценив свои шансы на счастье с этой женщиной, сам нашел ей выгодную партию в лице какого-то итальянца, оставил богатое приданное, но детей забрал. Дети не смогли унаследовать фамилию и графский титул, так как родились в незаконном браке, и по всем сохранившимся до наших дней документам проходят как Николай, Катрин и Агриппина Остерфельд [5].
Женевский архив находится в самом сердце так называемого Старого города. Попасть в него просто: достаточно предъявить документ, удостоверяющий личность. Если же ещё сдать собственную фотографию, то открывается доступ к книгам регистрации актов гражданского состояния и переписи населения. Хранилища невелики, но фолианты весьма тяжелые.
По данным переписи населения Женевы за 1837 год (R é pertoire de r é cencement, J 1, folio 10), в доме Тюрреттини, на втором этаже проживали среди прочих Остерфельд Катрин, 12 лет, и Остерфельд Агриппина, 10 лет, обе уроженки Флоренции. Этот один из самых старых и известных в Женеве домов в то время, видимо, был предоставлен в распоряжение пансиона благородных девиц. Судя по документу, в нем воспитывались одиннадцать девочек в возрасте от 10 до 18 лет. Забегая вперед, отметим, что позднее судьба сведет потомков Остермана-Толстого с именитым родом Тюрреттини, да так прочно, что сегодня они станут самыми многочисленными и известными родственниками Александра Ивановича. В 1876 году, спустя почти двадцать лет после его смерти, дочь Агриппины Изабель де Бюдэ (1852 — 1903 гг.) выйдет замуж за художника Чарльза Тюрреттини (1849 — 1926 гг.). А в следующем поколении уже её племянница, также Изабель де Бюдэ (1890 — 1973 гг.), станет женой Жана Тюрреттини (1881 — 1961 гг.).
Возвращаемся к пыльным томам архива Женевы. Материалы переписи населения за 1843 год (R é pertoire de r é cencement, K 2, folio 49) свидетельствуют о том, что в это время на вилле «Калабри», в доме Вошера на 3 и 4 этажах проживала семья Остермана-Толстого:
1) граф Остерман-Толстой Александр, 71 год, вдовец, уроженец Петербурга, прибыл из Петербурга, проживает с 1837 года, без профессии, православный;
2) Остефельд Агриппина, 16 лет, незамужняя, уроженка Флоренции, прибыла из Флоренции, проживает с 1835 года, протестантка;
3) Остерфельд Николай, 19 лет, холост, уроженец Парижа, прибыл из Флоренции, проживает с 1935 года, протестант;
4) Пальяри Мари, замужем за Креши, 42 года, уроженка Рима, прибыла из Флоренции, проживает с 1842 года, католичка;
5) Креши Луиза, 5 лет, уроженка Рима, прибыла из Флоренции, проживает с 1842 года, католичка;
6) Верков Игнатий, 25 лет, женат, уроженец и прибыл из России, проживает с 1837 года, слуга, православный;
и ещё шесть человек прислуги.
Значит, в 1843 году Остерман-Толстой жил в Женеве с дочерью Агриппиной и сыном Николаем (а также Мари Пальяри-Креши, о которой чуть позже). Упоминания о старшей дочери Катрин уже нет, потому что в 1841 году она вышла замуж и сменила фамилию. Её избранником стал Фракито (Франциско) Ошандо (1810 — ?), сын испанского маркиза дона Франциско Санчеса Ошандо де ла-Банда и Софии де Крюденер. Дядя молодого человека барон Павел де Крюденер находился на российской дипломатической службе, возглавлял наше посольство в Берне [6]. Он был знаком с князем Александром Голицыным (полным тезкой родственника Остермана-Толстого), другом покойного императора Александра I и влиятельным вельможей при дворе царя Николая I. По ходатайству князя Фракито был принят на работу в российскую коллегию иностранных дел и введен в высшие круги петербуржского общества. Начав службу в российской столице, молодой дипломат знакомится там с представителями придворной знати, в том числе с княгиней Софьей Волконской, женой Петра Михайловича Волконского, министра двора. Спустя несколько лет, в 1840 году, уже работая в Российском посольстве в Берне, Фракито заедет в Женеву, где снова встретится со своей покровительницей. Тогда же он познакомится с её братом князем Николаем Григорьевичем Репниным-Волконским, активным участником войны с Наполеоном, и его другом графом Остерманом-Толстым. В женевском салоне Волконской он впервые увидит дочерей графа Катеньку и Агриппину. Вот как описывает эти встречи сестра Фракито Полина Ошандо в своих мемуарах. [7]
«Среди ярких фигур русской колонии в Женеве был граф Остерман-Толстой, герой Кульма, которого хорошо знал мой дед по Берлину. Он обосновался в Женеве со своими двумя „приемными дочерьми“, носившими фамилию Остерфельд. Княгиня Волконская любила их как своих детей. Брат часто виделся с ними у Волконской, и княгиня с удовольствием наблюдала за тем, как он все сильнее привязывался к юной Катеньке, старшей из сестер. Как-то граф, княгиня и сёстры с гувернанткой отправились в путешествие по Оберланду. Брата также пригласили. После этой экскурсии мы с мамой решили заехать в Женеву (из Берна), чтобы познакомиться с юной особой. А спустя некоторое время мама попросила для Фракито руки мадмуазель Катрин, и брату было дозволено за ней ухаживать».
Катрин, пожалуй, наиболее трагичная фигура из всех героев нашего повествования, если не считать самого Александра Ивановича, перенесшего тяготы и лишения войны, утратившего родину, и, что самое страшное — похоронившего двух своих детей, в том числе красавицу Катеньку, всеобщую любимицу. Судя по сохранившемуся описанию Полины Ошандо внешности своей золовки, она была действительно очень красива.
«Моей новой сестре едва исполнилось 16 лет! Её красота была замечательна во всех деталях. Безупречный цвет и правильные черты лица, осанка, красивые ноги и руки, всё в этом создании было отмечено печатью особенного совершенства. Её большие миндалевидные глаза были отменной чистоты; когда они неожиданно вспыхивали, казалось, что луч солнца освещал все её красивое лицо. Но чаще в них таилось нечто слегка печальное, и опущенный взгляд прикрывали длинные ресницы. Благородная сдержанность, достоинство, опережавшая годы рассудительность создавали иллюзию взрослости, но иногда некие почти детские черты выдавали её раннюю молодость. Брат влюбился в неё без памяти».
В сохранившемся письме, адресованном своему брату барону Павлу де Крюденеру 14 июля 1841 года, мать жениха сообщает о предстоящей свадьбе:
«Дорогой Поль! Когда ты будешь читать эти строки, пусть твое сердце присоединится к нашим в просьбе благословения для новой семьи… Это случится в четверг, 15 числа. А пока так много разных больших и малых проблем, и порой мне кажется, что я поверю в заключение брака только после того, как церемония завершится… Князь Репнин и граф (Остерман-Толстой) оба страдают от погоды. Князь плохо выглядит, но, тем не менее, был вчера и оставил подпись под брачным контрактом. Завтра он сможет прийти в церковь…»
Венчание состоялось в католическом храме города Ниона, в 20 километрах от Женевы, и в протестантской церкви соседней деревни Селиньи. После свадебного обеда молодые отправились в путешествие вокруг Женевского озера, а родственники возвращались в Женеву, как пишет Полина Ошандо, навстречу чудесному закату солнца. Так закончился тот день, полный восторгов и надежд.
В архиве семьи де Крюденер сохранилось письмо Остермана-Толстого из Женевы в Берн к Павлу де Крюденеру, датированное 26 мая 1843 года. Александр Иванович просит посла продлить на месяц отпуск своему зятю, который ухаживает во Флоренции за больной женой.
«Ваше Превосходительство, я позволю себе передать Вам письмо Вашего племянника, из которого Вы узнаете о печальном состоянии здоровья моей дочери. Кажется, болезнь задела легкие, и она сможет отправиться в дорогу не раньше середины следующего месяца. Поэтому прошу любезности Вашего Превосходительства продлить отпуск еще на двадцать девять дней. Это зависит только от Вашей воли; на то у Вас довольно полномочий. Если бы не мои здоровье и возраст, я бы сменил Ошандо и не разрешил бы себе Вас беспокоить. Вы тоже отец, и потому мне нет надобности выражать Вам всю степень моего переживания».
В ответном послании глава российской дипломатической миссии в Швейцарии сообщает Остерману-Толстому о своем положительном решении, несмотря на то, что его племянник уже полгода находится в отпуске, и это может отразиться на его карьере. Успокаивая Александра Ивановича и желая здоровья отцу и дочери, Павел де Крюденер отдает должное его военным заслугам.
«Прошу простить, Ваше Превосходительство, за все, что касается формы и…моего стиля. Эта жесткость исходит от обстоятельств, а никак не от моих личных чувств, кои я испытываю к Вашему Превосходительству как человек искренне преданный, который никогда не осмелится относиться без восхищения и патриотического уважения к первому из наших генералов, заставившему Наполеона отступить в Германии».
Успев родить своему любимому Фракито двух дочерей, Катрин Ошандо умерла в Берне 14 декабря 1844 года от туберкулеза. Ей не было и двадцати лет.
По просьбе Остермана-Толстого Агриппина Остерфельд ещё при жизни сестры была принята на воспитание в семью Франциско и Софии Ошандо де ла-Банда. Она подружилась с их дочерью Полиной, которая потом вспоминала:
«Четырнадцатилетняя Агриппина, не такая красивая и изысканная, как её сестра, но очень милая, неудержимая, утонченно грациозная, была по-своему привлекательна. Граф пожелал, чтобы мама взяла шефство над ней. Он пригласил нас с родителями на несколько недель в Женеву, где мы остановились у него в «Калабри».
К сожалению, в своих мемуарах Полина почти ничего не сообщает об Остермане-Толстом и его окружении, кроме одной, пожалуй, примечательной детали.
«Мы с Катенькой отправились в Доль, где должны были соединиться с Фракито. За нашей каретой, запряженной четверкой лошадей, следовал экипаж графа Остермана-Толстого и княгини Волконской».
В 1848 году Агриппина вышла замуж за женевского помещика из знатной французской семьи де Бюдэ.
Основоположник рода, единомышленник и соратник отца реформации Жана Кальвина, обогативший гуманитарные науки своими историческими и лингвистическими исследованиями, Гийом Бюдэ жил в XVI веке в Париже, где он основал солидное учебное заведение Коллеж де Франс. После его смерти вдова Бюдэ с детьми перебралась в Женеву под покровительство самого Кальвина. В числе потомков Гийома Бюдэ были известные в Европе государственные деятели, военнослужащие, литераторы, меценаты. Свёкр Агриппины Жак-Луи де Бюдэ (1758 — 1823), помещик из соседнего с Женевой французского городка Ферней-Вольтер, отставной полковник ганноверской гвардии, с 1822 года был женат четвертым браком на представительнице благородной бернской семьи Шарлоте де Мэй. Ему принадлежал замок, главная сегодня достопримечательность города, в котором в 1758 — 1778 годах жил Вольтер, а сейчас находится его музей.
Хочется верить, что хотя бы этой дочери генерала выпала удача, и она прожила счастливую жизнь, подарив Александру Ивановичу двух внуков и внучку: Александра (1850 — 1913 гг.), Ренэ Алоиса (1863 — 1897 гг.) и Изабель (1852 — 1903 гг.). Скудные данные, сохранившиеся в женевских архивах, позволяют судить об Агриппине как о даме высоко образованной и культурной, которая входила в круги женевской элиты. Об этом свидетельствуют письма к ней известного женевского публициста и издателя Эрнеста Навиля. В одном из них, датированном 11 января 1887 года, Навиль писал:
«Дорогая! Я часто думал о Вас, особенно в конце прошедшего — начале наступившего годов. Наверно, стоило поехать в Сконнэ, чтобы выразить наилучшие пожелания Вам и всем, кто Вам дорог. В частности, думаю сейчас о Вашей племяннице, для которой праздники были омрачены глубокой скорбью.
Но мне пришлось изменить планы из-за простуды, от которой, хотя и без осложнений, я страдаю вот уже два месяца. К тому же мне семьдесят, и передвигаться стало трудней.
Так пусть же это короткое письмо передаст Вам все то, что я не смог сказать лично: Да хранит Вас Господь молитвами Вашего преданного
Эрнеста Навиля».
А в конце апреля того же года в послании к некой мадемуазель Фани Мерсье Агриппина приглашала её с матерью пожить у себя в летней резиденции в живописном местечке Перруа, что на полпути от Женевы до Лозанны утонуло в разноцветии виноградников, стройными рядами спускающихся к озеру:
«Мы с мужем будем рады принять вас вновь под нашей крышей летом, с 1 июля до конца сентября…».
Возможно, Эрнест Навиль успел проведать её и выразить свои чувства. А вот Фани Мерсье не суждено было ещё раз испытать гостеприимство Агриппины, скончавшейся в Пети-Саконнэ 25 мая 1887 года, менее чем через месяц после приглашения.
Сын Александра Ивановича Николай Остерфельд родился и жил в Париже, в районе Пасси. Он часто бывал у отца в Женеве и поддерживал теплые приятельские отношения с Шарлем де Бюдэ, который ещё не был его родственником. Из чудом уцелевших кратких дневниковых записей Шарля, трудно предположить, что было раньше: дружба с Николаем или любовь к Агриппине. Во всяком случае, накануне свадьбы, в марте 1848 года, редкий день обходился без встреч молодых людей в Женеве. Друзья часто ужинали в компании графа Остермана-Толстого у него в номерах в гостинице «Корона», либо в доме на Варамбэ, где жил де Бюдэ. Вот как Шарль отмечал эти встречи в своем дневнике:
«3 марта — Солнечно. Приезжал Николай. Обедали в Варамбэ, в три часа поехали в «Корону».
5 марта — Приходил Николай. Ветер, холодно, солнечно.
6 марта — Приезжали Николай с сестрой. Ужинали в «Короне». Холодно, пасмурно.
8 марта — Приходили Николай с сестрой.
11 марта — Виделись в Варамбэ с Николаем и его сестрой.12 марта — Николай и Агриппина приезжали в Варамбэ. Ужинали в «Короне» с графом».
В сентябре 1850 года Шарль получил известие из Франции от княгини Голицыной о том, что Николай серьёзно болен:
«16 сентября, понедельник — Тепло, пасмурно. Вечером плохие новости из Трувиля от кн. Голицыной о Николае».
Видимо, новости действительно были очень плохие, потому что на следующий день Шарль срочно выехал в Париж. Он застал своего друга и родственника в тяжелом состоянии и несколько дней подряд навещал его вместе с князьями Голицыными и генералом Павлом Толстым. А 25 сентября Шарль де Бюдэ сделал в своём дневнике следующую запись:
«Я в Пасси. В 10.30 Николай издал последний вздох…»
Из протоколов заседаний муниципального совета Пети-Саконнэ узнаём, что 1 мая 1851 г. генерал Остерман-Толстой купил концессию на могилу сроком на 99 лет для своего сына и перезахоронил Николая в Женеве. Эта запись перекликается с информацией из книги «Notice historiques sur le Petit — Saconnex «, изданной в 1907 году, где на странице 28 сказано, что «один из героев войны 1812 года Остерман-Толстой умер в Пети-Саконнэ, на вилле Георг. На коммунальном кладбище также похоронен его единственный сын Николай».
Граф часто заходил на кладбище, чтобы проведать могилу сына. Однажды он привез туда гостившую в Женеве княгиню Розалию Ржевскую, которая потом вспоминала:
«Генерал указал на могилу Николая, умершего в Париже в 27 лет. Затем он достал из-под пальто икону Божьей матери и передал её мне:
— Прикрепите её туда, у вас получится лучше, чем у меня. — И крупные слезы покатились по его щекам».
На старом кладбище уже не отыскать ни могилы Николая Остерфельда, ни захоронения его сестры Агриппины де Бюдэ. Там остались лишь деревья, свидетели их смерти. И даже деревья уже не те, ибо их стволы когда-то были спилены, а мощные пни и корни пустили новые побеги.
* * *
Почти все ныне здравствующие потомки Остермана-Толстого — а это четвертое, пятое и шестое поколения — слышали, что в их роду был русский генерал, граф, о котором писал Лев Толстой. Некоторые считают обоих графов своими пращурами. И лишь немногие знают, кем был их знаменитый предок, что он сделал для России, хранят о нем память, в том числе в вещах и документах. Автору удалось познакомиться с некоторыми из них, побеседовать, подержать в руках пожелтевшие фотографии и даже сделать несколько удивительных открытий.Приветливо воспринял мой звонок Франсуа Бюрнар из Феши, что в кантоне Во. Уже на второй минуте нашей беседы, заочно симпатичный мне француз (или швейцарец, хотя все-таки хочется считать его французом, не затронутым кальвиновской сдержанностью) пообещал содействие. Деликатно извинившись, он на некоторое время отошел от телефона, а потом сказал:
— Я держу в руках серебряное блюдо из походного сервиза генерала Остермана-Толстого, о чем свидетельствует гравировка, датированная 1813 годом.
Значит, эта посуда была с генералом в одном из последних походов, а, возможно, и в том самом бою под Кульмом, где он наверняка ею не пользовался, так как там, в горах Богемии, в сражении с корпусом Вандама был тяжело ранен в плечо. Тогда, в передышке между атаками неприятеля, под барабанную дробь и громкие песни солдат (так приказал генерал, чтоб не было слышно его стонов) полевой хирург ампутировал ему левую руку. Спустя некоторое время Александр Иванович захоронил её в семейной усыпальнице Остерманов в селе Красное Сапожковского уезда Рязанской губернии. Но вот парадокс: мы знаем место захоронения руки, но не знаем, где покоится сам генерал.
После такой удачи я готов был терпеливо ждать несколько дней и даже недель. Но не прошло и часа, как мне позвонил Бюрнан. По его интонации можно было предположить, что он сделал, по крайней мере, историческое открытие. Понимая, что оказывает ценную услугу, он торжественно сообщил о том, что до тридцатых годов ХХ века бумаги Остермана-Толстого вместе с архивом де Бюдэ находились в замке Вольтера в городке Ферней-Вольтер. Затем дед его жены и хозяин замка Морис Исаак Барбэ якобы передал их в архив Женевского университета.
Надо заметить, что этот замок еще до того как в 1758 — 1778 годах в нем жил Вольтер, да и после тоже, принадлежал родственникам Остермана-Толстого, выходцам из знатного рода де Бюдэ, об основоположнике которого сообщалось выше, когда речь велась об Агриппине и Шарле. Их старший сын Александр-Луи де Бюдэ передал эту фамилию своей дочери Маргарите, которая вышла замуж за уже упомянутого Мориса Барбэ. Таким образом, жена моего доброго знакомца Бюрнана является прапраправнучкой Остермана-Толстого…
В самом центре старой Женевы, на улице Мэрии стоят вплотную друг к другу солидные четырехэтажные дома постройки XVII — XVIII веков, сохранившие архитектурный стиль эпохи Возрождения и дух средневекового города. Один из них, наиболее примечательный, был построен в 1620 году итальянским негоциантом Франческо Тюрреттини.
Сегодня этим домом-замком владеет Бернар Тюрреттини, праправнук Остермана-Толстого по линии младшего сына Агриппины де Бюдэ Рене-Алоиса. Бернару, бывшему посолу Швейцарии в Швеции и постоянному представителю при ООН, уже за 90. В доме живут его дети и внуки. Но самым замечательным персонажем этой аристократической семьи, несомненно, является жена Бернара Вибрандис Тюрреттини. Только поэт смог бы передать всю степень душевного богатства, обаяния и красоты этой восьмидесятилетней, но на удивление очень энергичной, подвижной и жизнерадостной женщины. Её врожденная интеллигентность проявлялась, прежде всего, в благородной простоте общения и поистине грациозной осанке. Эта жемчужина дома Тюрреттини и поныне является хранительницей семейного архива, часть которого имеет прямое отношение к нашему герою [8].
Мы сидим в небольшой скромно обставленной комнате, которую Вибрандис (так она просит её называть) считает своим рабочим кабинетом. Одну стену во всю ширину и до самого потолка занимает встроенный шкаф, плотно заставленный коробками с архивными материалами. Уже несколько лет хозяйка работает над их систематизацией, прибегая к помощи профессиональных архивариусов.
— С момента прихода в эту семью, — рассказывает мадам Тюрретини, — я слышала о нашей русской крови, которая придает нам меланхолию, любознательность и ностальгию. Что-то невнятно говорили о каком-то русском герое — друге царя и враге Наполеона, о его военных подвигах и наградах. Но невозможно было узнать ничего определенного, пока брат мужа Робер не позволил мне ознакомиться с подборкой документов, давно пылившейся у него в шкафу. Я нашла сведения о последних годах жизни Остермана-Толстого, прадеда моей свекрови Изабель Тюрреттини. Родители мужа приложили немало усилий, чтобы отыскать следы его трёх детей. Сохранилась их переписка с людьми, знавшими русскую историю или жившими в России.
Среди этих бумаг обнаружилось и послание князя Куракина, адресованное одному из правнуков генерала Морису Барбэ в 1937 году. Из него Вибрандис Тюрреттини узнала, что перед смертью Остерман-Толстой уничтожил почти все личные письма. Поэтому сейчас в её распоряжении в основном официальные документы того времени: банковские счета, протоколы попечительского совета (по опеке над дочерьми) и лишь несколько писем дочери, зятя и племянников Голицыных, в которых речь идет преимущественно о финансовых вопросах.
Вот почему замечательным для исследователей представляется найденный там же дневник Шарля де Бюдэ. Его отрывистые строчки доносят до нас бесценную информацию. А есть в дневнике и поистине сенсационная запись:
«Вторник, 30 января 1849 г. Ясно, ветрено. Графу 77 лет, отметили».
Замечательно! Теперь-то мы знаем, наконец, точную дату рождения Остермана-Толстого, хотя есть вопрос: в каком году — 1771 или 1772. Многие российские источники вообще указывают 1770 год рождения.
Благодаря дневнику Шарля стали известны места жительства генерала в Женеве: гостиницы «Корона» и «Ле Берг», дом на улице Паки и вилла «Георг». Выяснилось, что ранее Остерман-Толстой останавливался в гостинице «Экю де Женев» и жил в доме 12 по ул. Шануан (ныне ул. Кальвина).
Он был добрым малым этот Шарль де Бюдэ. В старом альбоме мадам Тюрреттини сохранилась его фотография. В парке, где старые деревья перемешаны с молодой порослью, где высокая трава лишь местами примята теми, кто готовил эту «историческую фотосъёмку», на резной каменной скамейке сидит сорокалетний Шарль в строгом темном сюртуке и белой рубашке без галстука, застегнутой на верхнюю пуговицу. Высокий лоб, вьющиеся стриженые волосы, крупный прямой нос, аккуратные усы и приветливый взгляд. Портрет дополняет расположившийся в ногах у хозяина живописный охотничий пес, белый с черными пятнами.
В 1851 году, после смерти матери, Шарль де Бюдэ продал доставшийся ему в наследство замок в Фернее, тот самый, в котором жил Вольтер, и за пятую часть его стоимости купил виллу «Георг» в Пети-Саконнэ. В свой новый красивый двухэтажный дом они с Агриппиной перевезли престарелого отца, обеспечив ему должные внимание и заботу.
Тогда усадьба Шарля де Бюдэ, занимавшая площадь в 4,2 гектара, с тремя строениями, располагалась на возвышенной женевской окраине, откуда открывался замечательный вид на Женеву. Из сохранившейся с тех времен каменной беседки, граф мог часами любоваться лазурным спокойствием Женевского озера, красивыми силуэтами «старого города» с устремившимися в небо острыми, как наконечники алебард, башнями собора Святого Петра, плоским и обрывистым Салевом и, конечно же, величественным и вечно седым Монбланом. Сейчас здесь располагается одна из многочисленных международных организаций — Международная Федерация обществ Красного Креста и Красного Полумесяца. Память о русском генерале сохранил чудесный парк, старые деревья которого могли бы поведать своим младшим собратьям, как бегали вокруг них внуки Остермана-Толстого.
Среди фотографий, любезно предоставленных мне мадам Тюрреттини, была репродукция портрета молодой красивой женщины с двумя маленькими детьми. Это Мари Пальяри с детьми Александра Ивановича Николаем и Катрин. Сам портрет сейчас находится у сестры её мужа Андрианы Тюрреттини в женевском пригороде Жанто.
Мари Пальяри родилась в Риме в 1802 году. Ей было только пятнадцать лет, когда она стала женой пожилого графа Лепри. Известно, что молодая графиня рано овдовела и не имела от этого брака детей. А вот обстоятельства её знакомства в начале 20-х годов с Остерманом-Толстым, героем недавно отгремевшей войны, блиставшим в высшем свете генерал-адъютантом российского императора, пока никем не описаны. Поговаривали, что их познакомил поэт Федор Тютчев, двоюродный племянник и протеже Остермана-Толстого, находившийся в то время на дипломатической службе [9]. Пока документально не подтверждены похожие на красивую легенду сведения об их разводе. Помните, генерал сам якобы нашел своей молодой жене нового мужа, да ещё оставил богатое приданное.
Из архива Тюрреттини удалось узнать, что до 1831 года Александр Иванович жил с Мари и тремя детьми во Флоренции. Осмелюсь предположить, что какие-то семейные неурядицы стали одной из причин длительного зарубежного вояжа, предпринятого графом в Грецию и на Восток. Во всяком случае, документы свидетельствуют о том, что накануне по всей видимости уже расставшись с гражданской женой, он оформил опеку над детьми, поручил и оплатил их содержание на 4 месяца вперед господину Пальяри, отцу Мари. Дед вместе с внуком и внучками жил во флорентийском дворце «Спинелли», принадлежавшем его дочери. В случае длительного отсутствия Остермана-Толстого сеньор Пальяри должен был обратиться за средствами к банкиру Вальсеру из Ливорно, у которого на этот счет имелись соответствующие указания.
Путешествие действительно затянулось. Сначала старый солдат и опытный военачальник пытался приложить накопленный боевой и полководческий опыт на посту командующего группировкой российских войск на Балканах. Он даже начал изучать греческий язык и подбирать людей для своего штаба. Но царь отверг его кандидатуру. В очередной раз обиженный Николаем генерал решил отправиться на Святую землю и поклониться гробу Господню. Там, на арабском Востоке, Остерман-Толстой смог наконец применить свои знания и ратные навыки в освободительной войне Египта с турецким султаном. Сделавшись военным советником Ибрагима-Паши, он разрабатывал планы и руководил ходом боевых операций.
В мае 1834 года Остерман-Толстой возвращается во Флоренцию. Он выкупает дворец «Спинелли» у Мари Пальяри-Лепри, которая уже носит фамилию Креши, своего нового мужа.
Но где же сама Мари? Неужели она оставила трех детей ради нового любовного романа? А может быть в сухих юридических и финансовых документах и письмах её имя сознательно не упоминается, как женщины, вычеркнутой генералом из жизни, а она на самом деле живет с детьми во Флоренции? Почему отправленные отцом в 1835 году в Женеву дети (сам Остерман-Толстой окончательно переехал туда в 1837, а дом продал в 1839) периодически возвращаются во Флоренцию, а больная Катрин живет там с мужем почти полгода?
Но ещё загадочней вопрос, почему, по данным переписи населения Женевы за 1843 год, вместе с семьей Остермана-Толстого на вилле «Калабри» проживали «Пальяри Мари, замужем за Креши, 42 года, уроженка Рима и Креши Луиза, 5 лет, уроженка Рима, прибывшие из Флоренции, в Женеве с 1842 года»?!
Конечно же, горячо любивший своих детей Остерман-Толстой понимал, что значит для них мать, и позволял им встречаться, будь-то в Италии или в Женеве.
Мари Креши скончалась в 1850 году и была похоронена во Флоренции. В бумагах Тюрреттини есть рисунок пышного надгробия и текст эпитафии. Имеются также схема её расположения на городском кладбище и даже имена тех, кто покоится рядом. Такие подробности могут свидетельствовать только об одном: кто-то вел поиск, а значит не забыл Мари Креши, урожденную Пальяри, фигуру таинственную и интригующую.
* * *
Скупыми словами очерка сложно, если возможно, передать все грани чувств, пережитые А.И.Остерманом-Толстым, героической личностью, храбрым воином, верным слугой государя и Отечества, подлинным патриотом для которого, по его же образному выражению, Россия была не мундиром, а кожей.Документы, совсем недавно ставшие достоянием российской историографии, заставляют задуматься: какая часть жизни генерала была тяжелей — пройденная в походах и боях, или прожитая вне армии и вне России?
Широко улыбнувшаяся в молодости судьба — графский титул, генеральское звание, удачный брак — впоследствии не щадила его. Она наносила удар за ударом: страшная болезнь жены, тяжелые ранения и ампутация руки, несправедливая опала, потеря двух детей — красавице Катеньке не было и двадцати, а Николай умер в 26 лет.
Приведу строки из письма, Остермана-Толстого царю в 1831 году:
«Мне уже прозвонило 59. Физические силы полностью подорваны. Два серьезных огнестрельных ранения и на одну руку меньше позволяют мне быть уверенным в том, что в какой-то степени я выполнил свой долг как русский и как солдат».
Граф Остерман-Толстой был состоятельным человеком. По оценкам современников, его состояние можно было сравнить с богатством монарха небольшого европейского государства. Но в силу каких-то, пока ещё не установленных причин, последние годы генерал жил в долг, владея при этом в России 70 000 гектаров земли. Однако острой болью для Александра Ивановича было то обстоятельство, что, отдав Родине силы и здоровье, он вынужден был на старости лет искать кров у своих детей на чужбине. Из письма Николаю I:
«Прежде чем стать отцом я был солдатом, причем солдатом той страны, воины которой не привыкли просить пристанище у противника».
Один из самых богатых людей России доживал свой век в более чем скромной обстановке. После его смерти Шарль де Бюдэ перечислял в письме Леониду Голицыну вещи, оставшиеся от генерала, а также… его долги:
«Принадлежавшие графу вещи находятся в его комнате, закрытой на замок. Из ценностей — три табакерки и старые часы с гравировкой Николай, 1843 (Николаю Остерфельду в том году исполнилось 20 лет).
При этом направляю копию списка долгов, которые генерал оставил в Женеве. Тщательно выверенные расчеты указывают, с одной стороны, сумму в 7 123. 61 швейцарских франка, включая расходы, связанные с похоронами. С другой стороны, если Вы позволите, следует прибавить 600−800 франков русскому священнику Петрову, по 200 франков двум дьяконам и 100 франков пастору (фамилия неразборчива), приятелю графа из Саконнэ».
Из менее ценных вещей Шарль де Бюдэ упоминает русские книги, одежду, кресло, табурет и отдельно отмечает ордена.
Российские наследники графа, его племянники князья Валериан, Леонид и Александр Голицыны оплатили все долги Остермана-Толстого, и, хочется верить, похоронили его на Родине. Во всяком случае, в письме Шарлю де Бюдэ из Москвы от 24 июля 1857 года Валериан Голицын оставил такую обнадеживающую фразу:
«…Позвольте объяснить Вам причину позднего ответа. Прибытие тела дядюшки и дела, связанные с наследством, делали меня постоянно занятым…»
Быть может, князь Валериан Голицын занимался похоронами дядюшки в родовой усыпальнице в Рязанской губернии? Это ещё предстоит выяснить. Но точно известно, что его сын, князь Мстислав Валерианович Голицын граф Остерман — так он стал именоваться после высочайшего решения 1863 года о передаче ему по наследству титула и собственности Остермана-Толстого (история повторяется!) — похоронен именно там.
* * *
ицын граф Остерман — так ко лет, унаследует титул графа, занимался похоронами Остермана-ТолстогоПосле недолгих согласований с чиновниками дождливым женевским утром 29 ноября 2005 года в присутствии смотрителя кладбища Пети-Саконнэ Жан-Пьера Абеля мы с квалифицированным рабочим Российского постпредства в Женеве А. Васкиным, перекрестившись, прикрепили памятную доску к кладбищенской стене. Отныне она будет висеть в трех метрах от временной могилы Остермана-Толстого. На черном граните рукой московского художника Алексея Кима выбиты слова:
«ЗДЕСЬ, В МОГИЛЕ 421,
БЫЛ ПОХОРОНЕН РУССКИЙ
ГЕНЕРАЛ ГРАФ
АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ
ОСТЕРМАН — ТОЛСТОЙ
(1771 — 11.02.1857)
ОСТАНКИ ОТПРАВЛЕНЫ В
РОССИЮ 30 МАЯ 1857
ICI, DANS LA TOMBE 421,
REPOSAIT LE GENERAL
RUSSE COMTE
ALEXANDRE IVANOVITCH
OSTERMANN — TOLSTOÏ
(1771 — 11.02.1857)
LES RESTES ONT ETE ENVOYES
VERS LA RUSSIE LE 30 MAI 1857″.
Поэтому пусть эта мемориальная доска будет не только данью памяти верному слуге России, но и призывом к благодарным потомкам — установить место его окончательного упокоения, генерал это заслужил!
[2] По другим данным (дневник Шарля де Бюдэ), это 30 января 1772 года. В подавляющем большинстве российских источников указан 1770 год рождения.
[3] Correspondece diplomatique de Joseph de Maistre, 1811−1817, vol.1, p.135.
[4] Почетное звание в свите царя. Присваивалось лично царем только генерал-лейтенантам и полным генералом за особые заслуги.
[5] Сейчас уже точно установлены даты, места рождения и смерти детей Остермана-Толстого: Николай родился 6.12.1823 в Париже — умер 25.09.1850 в Париже; Катрин родилась 17.01.1825 в Пизе — умерла 14.12.1844 в Берне; Агриппина родилась 12.03.1827 во Флоренции — умерла 25.05.1887 в Женеве.
[6] Барон Павел Алексеевич Крюденер (Paul de Kr ü dener, 1784 — 1858) российский дипломат, посол, сын посла Алексея Константиновича Крюденера и Варвары-Юлианы Виттингофф, писательницы, известной как мадам де Крюденер, близкой знакомой Александра I.
[7] Неопубликованная рукопись воспоминаний Полины Ошандо о матери и брате хранится в материалах французского историка Френсиса Лея, посвященных семье де Крюденер, в Женевском городском архиве.
[8] Возможно, это и есть тот архив, который хранился в замке Ферней-Вольтера, и о котором сообщал Франсуа Бюрнан.
[9] Ф.И.Тютчев был сыном двоюродной сестры Остермана-Толстого, Екатерины Львовны Толстой. Генерал устроил племянника на службу в коллегию иностранных дел и в 1822 году привез его в Мюнхен к месту первой загранкомандировки.
Александр Таранов. Женева, февраль 2006 г.
