 |
| Русский дом | Виктор Тростников | 25.03.2006 |
Только трое из вселенских учителей христианства удостоены титула «Богослов». Всего трое за всю историю Церкви!
Почему это звание присвоили Иоанну Богослову, — спрашивать нечего — кому же, как не ему? Две тысячи лет нас поражает последняя фраза его Евангелия: «Многое и другое совершил Иисус, но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин. 21,25). Подчас мы воспринимаем это как художественное преувеличение, однако, действительно, если подробно раскрывать метафизическую глубину благовестия, то объём текста получился бы необъятным. В его первой фразе «В начале было Слово…» бездонная истина о Сыне, едва лишь обозначенная; в третьей главе так же пунктиром намеченая истина о Святом Духе, а в четырнадцатой содержатся очень краткие, но дающие пытливому уму нескончаемую пищу для размышления намёки на взаимоотношения Отца и Сына. О Животворящей Троице, на которой держится всё Бытие, сказано в нескольких словах. Больше мир не может вместить.
Через триста лет после Иоанна Богослова вышел на учительство защитник православного Символа Веры от арианской ереси Константинопольский Патриарх Григорий Богослов, второй из удостоенных этого звания. И более шестисот лет после него достойных этого звания не было.
Неужели в эти века не возникали и не решались принципиальные проблемы христианской науки о Боге, мире и человеке? Конечно, возникали и, конечно, успешно решались богодухновенными отцами Церкви. В пятом веке участниками Халкидонского Вселенского Собора был раскрыт смысл слов Никео-Цареградского Символа Веры. В словах «нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес» сформулирован христологический догмат о двух естествах и двух волях в едином Лице Спасителя. В VIII веке на Седьмом Вселенском Соборе была поставлена точка в долгой борьбе с иконоборчеством, вошедшая в историю как «Торжество Православия». Но никто из участвовавших в этом духовном учительстве святителей и преподобных, даже святой Иоанн Дамаскин, доказавший, что иконопочитание не есть идолопоклонство, не был почтён званием Богослова с большой буквы. И только в XI веке к ним присоединился Симеон Новый Богослов.
На какой же детали Божиего мироустройства, о которой до него никто глубоко не задумывался, считая, что тут всё ясно, сосредоточил своё внимание этот тихий и непритязательный аристократ, отказавшийся от блистательной придворной карьеры ради того, чтобы предаться не нарушенному внешней суетой богомолью в монастырской келье? На детали всем известной, но никем до него до конца не понятой — на плоти.
До него всем казалось самоочевидным: плоть — враг нашего спасения, она вводит нас в грех и её надо всячески умерщвлять, как это делал ещё Иоанн Предтеча, а затем христианские аскеты, носившие вериги, подставлявшие тело зною и холоду, морившие его голодом. Самым ярким примером тут служит жестокое обращение с собственной плотью Марии Египетской, сделавшей свою телесную оболочку почти призрачной. Но вот что замечательно: именно этот идеал, если вдуматься в него как следует, становится поворотным пунктом, меняющим общепринятое в первые десять веков христианства отношение к плоти. Давайте же попробуем вдуматься в этот сюжет, не прибегая пока к учению преподобного Симеона, а употребляя только обычную логику.
Мария Египетская не ублажала свою плоть, постоянно держала её в строгости, сурово пресекала её позывы и потребности. Зная об этом, мы говорим: она умерщвляла свою плоть. Если, действительно, умерщвляла, то, поскольку преподобная Мария преуспела в этом деле больше кого-либо другого, это означает, что она добилась своего и её плоть стала мёртвой. Но как же этот призрак мог ходить по воде как по суху? Ведь реку переходила не душа святой Марии, а её тело! Замученное, заморенное, иссушенное солнцем и ветрами тело, которым пренебрегают, которое ненавидят и бичуют, и по земле-то еле-еле протащится, а это — парит, как ковёр-самолёт! Тренированное, обильно питаемое, мощное тело олимпийского чемпиона пролетит над землёй в прыжке восемь метров, а этому — и стометровая ширина реки — нипочём!
Этот парадокс распутал преподобный Симеон и внёс громадный вклад в Богопознание. Он произвёл тонкое философское различение в нашей эмпирической плоти двух принципиально разных составляющих: той первозданной человеческой плоти, которую сотворил Господь в шестой день и которую носили на себе Адам и Ева до вкушения запретного плода, и прочно въевшийся в неё после этого вкушения грех, ставший для человечества наследственным повреждением. Преподобные не плоть как таковую травят, вымораживают холодом, истощают недоеданием и недосыпанием и выжигают зноем, объясняет нам святой Симеон, а только вторую её составляющую, освобождая от неё первую, гораздо более выносливую, которой не страшны ни холод, ни жара.
Процесс возвращения нашей плоти к исходному, данному Богом образу Симеон назвал обОжением плоти, и провозгласил именно обОжение, а вовсе не умерщвление тела главной задачей всякого христианина, не только пустынников и молитвенников, которые суть лишь образцы для посильного подражания. И одним из лучших примеров такого обожения стал сам преподобный Симеон, сначала насельник, а потом, более двадцати лет, игумен монастыря святого Мамы. Достигнув высот искусства «умной молитвы», он удостоился потрясающего состояния, когда на несколько часов все вокруг него превратилось в свет, и он сам стал светом. Конечно, это было восхождением в Царствие Небесное, и его обОженная плоть не помешала ему туда подняться.
Ломавшее традицию учение Симеона Нового Богослова было встречено с недоверием и прививалось с трудом, но потом стало одним из главных сокровищ православного миропонимания. Поразительные свойства святых — хождение, не касаясь ногами земли, выживание при сорокаградусном морозе, мгновенные перемещения в пространстве, жизнь без сна, нетленность останков — стали восприниматься как несомненные доказательства возможности преобразовательного воздействия духа на материю, причём во всё более широком смысле. Если дух может преображать биологическую материю человеческого тела, то почему бы ему не преображать и другие виды материи — землю, природу, атмосферу? И если это может делать духовное сознание индивидуального святого, то почему бы подобной силой не обладать соборному сознанию Святой Церкви? Чувствуете, какая грандиозная здесь намечается экстраполяция? Развивая её, мы неизбежно приходим к выводу, что Христова Истина, посеянная на земле две тысячи лет назад и названная апостолом Павлом «малой закваской, которая квасит всё тесто» (1 Кор. 5,6), есть Православие, а тестом является весь мир, включая подземную магму и небесные светила.
Вот какая огромная задача лежит на наших с вами плечах, дорогие единоверцы. Как трудно её исполнять, и в то же время, какое это счастье!
|
|
