 |
| Альфа и Омега | Священник Алексий Уминский | 21.03.2006 |
Авва Дорофей говорит здесь о тех же самых вещах, — о приобретении навыка. Я просил вас написать маршрут, и авва Дорофей напоминает, что всякая страсть имеет противоположную себе добродетель. Именно этой добродетелью и врачуется всякая страсть. Когда мы приближаемся к завершению темы аскетики по авве Дорофею, мы как раз и подходим к тому, чтобы дети сами научились хотя бы умозрительно представлять себе, каким образом врачевать в себе злые навыки, чтобы найти путь к добродетели. И каждый получает задание, которое получили и вы: изобразить некий духовный маршрут, которым должна пройти душа в преодолении своих злых навыков. Пытались вы пройти таким маршрутом? Если нет, то давайте сделаем это сейчас совместно. Выберем какой-то злой навык и постараемся изобразить путь, которым душа могла бы шествовать ко спасению.
Давайте выберем несколько пар: осуждение — самоукорение, празднословие — молитвенность, сребролюбие — щедрость, бескорыстие.
С чего начнем? — С празднословия. Что такое празднословие, давайте разберем этот грех, из чего он складывается? — Как всякий грех, празднословие идет от небрежения в малом: ну, что такого, если я скажу такое-то слово? Что такого, если я посмеюсь тогда-то? Что такого, если я себе позволю такую малость? И как всякий грех, празднословие укореняется в человеке совершенно незаметно. Господь говорит нам в Евангелии, что за всякое праздное слово, которое скажет человек, он даст ответ в час суда. Суд празднословию очень строг, а внутреннее осуждение празднословия, напротив, совершенно невелико. Это действительно тот грех души, та незаметная ежедневная, может быть, даже ежечасная страсть, которая остается незамеченной, но делает человека своим рабом. Авва Дорофей приводит в одиннадцатом поучении рассуждение о том, что если бы орел был на свободе, но лишь одним своим когтем зацепился за сетку, то он уже попался; хотя у него и крылья, и клюв и все тело на свободе, но он уже пленник. То же самое относится и к человеческой душе: если хотя бы один злой навык превратился в человеке в страсть, то эта страсть повинна аду.
И вот, празднословие — это одна из страстей, которая делает человека повинным аду, причем суд произнесен самим Евангелием, тут уже никак не оправдаешься, — а тем не менее эта страсть кажется очень незаметной. Какие вещи связаны с празднословием?
— Осуждение.
— Многословие.
Отец Алексий: Это в сущности то же.
— Тщеславие.
Отец Алексий: Смехотворство, как обычно. Всевозможные нечистые разговоры, шутки и тому подобное.
— Неправдоглаголание.
Отец Алексий: Ложь, без всякого сомнения. Обычно всего этого по мелочи, по чуть-чуть, но есть присутствие каждого такого греха и нечистоты: празднословие касается, задевает собой и смехотворство, и осуждение, и ложь. Человек чаще всего обнаруживает эту страсть, когда вдруг находит в себе величайшую душевную опустошенность. Это случается обычно после принятия Святых Христовых Таин, после доброго, хорошего дела, после встречи с чем-то хорошим и главным, замечательным, то есть с тем даром, который Господь посылает человеку в его жизни. Если человек заражен празднословием, то знак того, что оно в нем превратилось в навык, а навык превратился в страсть, — это то, что ни одно доброе дело он в себе не хранит. И первое его искушение — сразу же выболтать все о себе и лишиться этого дара. То есть празднословие прежде всего лишает человека тех благодатных даров, которые Господь низводит в его добродетельные поступки. Скажем, исповедь, причащение, милостыня, доброе дело, утешение другого человека, ощущение внутренней полноты — вот те состояния, в которых человек чувствует свою окраденность разговором.
Прежде всего он должен это глубоко осознать исходя из такого понятия, как страх Божий, боязнь вечных мук, потому что если это страсть, то страсть повинна осуждению и аду. И осознав в себе это по-настоящему серьезно, без оправдания, он должен прежде всего ужаснуться и осудить себя этим судом. Это должно привести его к первому шагу, к покаянию, — к той ступенечке, которая всегда будет первым шагом в борьбе с грехом, потому что иначе нам невозможно что-либо делать, если мы сначала не ужаснемся и себя не осудим. А осудить себя мы можем исходя из того, что страсть — это ад; иначе мы не спасемся.
А уже потом мы начинаем бороться с этим грехом. Мы пришли на исповедь, мы глубоко, от сердца покаялись в том, что празднословие лишает нас благодатных даров, но с чего мы начнем? Авва Дорофей говорит, что в духовном пути важно что?
— Послушание.
Отец Алексий: Он говорит о постоянстве. Постоянство побеждает злой навык и рождает добрый. Но для постоянства необходим соразмерный силам подвиг, потому что человек может постоянно нести только то, что ему по силам, что для него не является сверхтяжестью. С постоянством человек может нести малую вещь, и поэтому когда мы говорим с детьми о том пути, который нам следует пройти, мы начинаем со слов надо положить себе за правило, — а дальше начинаем думать, что же надо положить себе за правило, чтобы это дело стало основой постоянства нашей души. Что?
— Не говорить, когда тебя не спрашивают.
— Стараться отгонять помыслы, которые к тебе приходят.
— Контролировать в себе каждое слово.
Отец Алексий: Давайте подумаем, нам нужен первый этап, сначала самый простой. Вот человек хочет перестать празднословить. Он знает, что празднословие как окрадывание божественных даров нападает на него после определенных вещей. Ладно, это еще не самое страшное, когда он просто так болтает по телефону. Но когда дело доходит до того, что он лишается благодатных даров после причащения, вот это горе. Причастился, а потом такое сказал, такого наслушался…
— Надо просить молитвы…
Отец Алексий: Да, это хорошо…
— Исповедоваться.
Отец Алексий: Мы уже исповедались. Мне кажется, что первое, что человек может для себя сделать, когда он причащается Святых Христовых Таин — это понять, что наступил момент, когда на него будет совершено определенное нападение; таким бывает именно момент после молитвы или после причащения, и что надо что-то делать. Например, положить себе за правило после молитвы немного помолчать; или просто, прочитав утреннее правило, никуда не бежать. То есть исключить из своей жизни момент беспамятства, суеты. Почему человек впадает в празднословие? — Потому что он теряет память о Боге, тут же моментально увлекается мыслями о чем-то другом, — и в этот момент его уже захватывает стихия собственных помыслов и его страсти. Для того, чтобы эта стихия не захватывала человека, важно, чтобы он сумел немного помолчать после определенного дела. Первое, что человек должен положить себе за правило: после любой произнесенной молитвы никуда не идти, а понудить себя остаться на месте несколько минут в полной тишине и внимании к самому себе, либо же про себя повторить определенное число раз Иисусову молитву. И постараться хранить в себе это чувство как можно дольше; положить себе за правило маленькое, но определенное время провести в тишине.
Вот, человек положил себе за правило это делать, и если он это делает длительное время, то это означает, что он уже воспитал в себе некое состояние, которое называется благоговением. Что происходит с человеком? Почему он болтает? — По самой простой причине: у него нет страха. И вообще-то все свои грехи мы совершаем по этой причине — по отсутствию страха Божиего. Вот и празднословие — это тоже отсутствие страха. А страх Божий приобретается через благоговение. Вот человек положил себе за правило после молитвы никуда не спешить, после причастия ничего не делать, не выходить, пока в нем чувства не обратятся в некий навык хранения своей души.
А что же следующее, что мы можем сделать, чтобы укрепить в себе это чувство благоговения, утешения? Давайте подумаем. Ведь праздно-словие, пусто-словие с чем связано? — Со словом. Но ведь есть же слово, которое праздным быть не может.
— Читать Евангелие, святых Отцов.
Отец Алексий: Совершенно верно. Положить себе за правило читать Евангелие. Человеку, который болен празднословием, необходимо читать Евангелие вслух. Необходимо, чтобы это слово — настоящее, живое, действенное, — все-таки звучало. Человек, который празднословит, говорит мертвые слова. Как в стихотворении у Гумилева: солнце останавливали словом, словом разрушали города… Это же действительно Слово Божие, оно острее обоюдоострого меча. И поэтому когда человек вырабатывает в себе некий внутренний навык благоговения, — хотя эти ступеньки можно даже и местами поменять, можно с Евангелия начать, это уже значения не имеет, — он начинает дорожить словом, потому что Слово Божие, в нем произнесенное, обращается в некий навык, в добрый навык, которым и следует дорожить. Ведь что еще страшно в празднословии у наших православных христиан, — когда в мы без всякого страха начинаем использовать святые слова в качестве шутки: фразочку из Литургии ввернем, оборотец из Евангелия… Это же страшно, когда празднословие становится кощунством в устах человека. Тогда надо к этому Слову Божию так обратно прилепиться, чтобы оно было очень дорого для тебя. Вот и положи себе за правило обязательно ежедневно читать Евангелие вслух.
Давайте смотреть дальше, что будет следующей ступенькой. Итак, мы ежедневно читаем вслух Евангелие. Мы после Литургии храним в себе память о том даре, который Господь нам послал после причастия или после молитвы. Что делает человек в таком состоянии? — Он, конечно же, сохраняет в себе некую полноту. От избытка сердца в человеке говорят уста. Но вот человек стоит на молитве, а в этот момент ему позвонили. Ну, самое простое, — он оставляет молитву и идет говорить по телефону. Почему? — Потому что молитва для него не является ценностью. У него масса житейских проблем, а молитва для него — это не та ценность, и вот он легко ее оставляет. Это тоже признак того, что молитва у него — это уже просто навык, но такой, к которому он почти безразличен. Значит, надо положить себе за правило на молитве ни на что не отвлекаться, ни на что не реагировать. Когда я молюсь, это время совершенно святое, только Богу посвященное. Таким путем можно сначала внешним, а потом и внутренним образом оградить свое правило, свою молитву.
— А если дети вошли и спрашивают во время молитвы что-то, что им нужно?
— Я слышала, что если дети вошли и им что-то нужно, значит, это по воле Божией и надо отвлечься и им ответить.
Отец Алексий: Если вы хотите исцелиться от недуга, который вами овладел, то надо на это не реагировать. Бывает так, что у человека нет такого греха души как празднословие, поэтому какие-то вещи для него не являются раной, и он может без сколько-нибудь сильного вреда для своей души на какой-то момент отвлечься. Но если мы хотим исцелиться от злого навыка, который превратился в страсть, мы должны все вещи воспринимать как лекарство, как момент спасения и исцеления, чтобы победить его во что бы то ни стало.
А дальше что? Празднословие часто имеет в себе предлогом некое доброе в человеке. Ну, как же, кто-то спрашивает о чем-то, значит, надо ему рассказать. И вот, человек спросит тебя о чем-то важном, о Церкви, о вере, и ты стараешься ему рассказывать и не замечаешь, что ты так много ему рассказываешь, что он тебя уже не слушает. Так вот, нужно положить себе за правило отвечать на вопрос ровно столько, сколько тебя спросили. Спросили на пять копеек, на пять копеек надо ответить. Иными словами — отвечать на вопрос адекватно.
— А если вопрос следует за вопросом?
Отец Алексий: Вопрос за вопросом может следовать тогда, когда вы неправильно отвечаете. Либо вы отвечаете на него таким образом, что человек удовлетворяется и должен осмыслить ваш ответ, либо должны признать, что вы не в состоянии ему ответить. А если он все время спрашивает об одном и том же, то значит, он вас не слушает, и с таким человеком не о чем говорить [1].
— А если это человек православный, ходит со мной в храм, как же быть?
Отец Алексий: Так и быть. Отвечайте кратко и односложно. Когда человек вызывает на празднословие, его надо в этом смысле немножечко ограничивать. Какая у нас была цель-то?
— Стяжание добродетели.
Отец Алексий: Смотрите, мы начали с покаяния. И вот, мы храним в себе тишину после причастия, сразу не бежим по улице после храма, не начинаем сразу с кем-то болтать, читаем вслух Евангелие, на молитве стараемся ни на что не реагировать, а молиться, как бы у нас это ни получалось. Мы односложно отвечаем на вопросы. Заметьте, у нас уже образовалось некое устроение, через которое мы можем потихонечку переходить к самому главному, что нам и надо. Нам надо стяжать настоящую молитву, нам надо быть такими, чтобы наши ум и сердце пребывали в Боге. Для этого необходимо очень усердно и благоговейно исполнять собственное молитвенное правило, которое должно быть разумно выбрано в соответствии с силами. Это правило приводит человека к настоящей внутренней потребности молиться. Если появляется потребность молиться, значит, потребность в празднословии прошла; признак того, что человек исцелился от празднословия, — потребность молиться. Человек, который любит молиться, не любит чесать языком, это совершенно точно.
— При этом может сильнее проявиться какой-то другой грех.
Отец Алексий: Конечно; у человека при этом может быть очень сильная гордыня, которая у многих вполне сочетается с молитвенностью. Но мы сейчас говорим о конкретном состоянии.
Но самое главное — положить себе нечто за правило и никуда с этой ступеньки не сходить, пока это не станет правилом. Не скакать по ступенькам, а идти от простого к сложному.
— Получается, приобрели молитвенность — приобрели гордыню, теперь надо от нее избавляться…
Отец Алексий: Нет, мы не получаем гордыню ни от молитвенности, ни от того, что мы искоренили празднословие,
— Нет, а если какой-нибудь человек возгордился, как теперь от гордыни избавиться?
Отец Алексий: Что ж, на гордыню попробуем смирение.
— А можно маленький вопрос по поводу молчания после Литургии? Мы исповедуемся, что не посещали воскресную службу, а у меня конкретный случай, надо вести детей в воскресную школу, и я хожу на причастие по четвергам, потом получается, что не ходишь в воскресенье на Литургию Это обязанность, ходить по воскресеньям? Это считается грехом?
Отец Алексий: Конечно, надо бывать по воскресеньям на Литургии. Воскресный день для христиан святой.
— Но после службы начинается сразу воскресная школа, три часа болтаешь-разговариваешь.
Отец Алексий: Нет, болтать — это одно, а общаться в Боге — это другое. Человек не обедняет себя своим общением с детьми. И Апостолы общались со своими после евхаристии.
Это я вам рассказал о своих представлениях о том, как это может быть. Теперь вы тоже давайте, работайте.
Гордыня — смирение, путь из самой преисподней до самых небес.
— Я думаю, надо начинать опять с покаяния.
Отец Алексий: Да, давайте начнем с покаяния. Сначала обозначим болевую точку. Первая ступень у нас всегда покаяние. Нужно ощутить грех как мучение, а гордыня — очень мучительных грех, она очень мучает человека.
— Вторая ступень опять-таки после покаяния мы обычно причащаемся, чтобы после причащения сохранить в себе благоговение, то есть держать страх в душе.
Отец Алексий: Давайте так. Мы с вами говорим о гордыне, а гордыня в чистом виде бывает, наверное, только у бесов. А в людях она разнообразна и в каждом проявляется по-разному: у кого-то — как страшная раздражительность на все, у кого-то — как постоянное деспотическое отношение к своим ближним, у кого-то — как страшная обидчивость на то, что его не ценят и все обижают. У кого-то — как величайшее самомнение, у кого-то еще как-то. Но тем не менее все эти вещи проявляются в том, что человек в гордом состоянии считает себя выше всех, хотя даже не всегда себе в этом признается. Что же положить себе за правило? — Возьмем себе за правило, что мы не верим своему суждению о людях. Мы ведь представляем мир таким: я в этом мире вот это место занимаю, а все другие занимают места вокруг меня. И с самого начала положить себе за правило никогда себе в этом отношении не доверять. Вот авва Дорофей пишет, что если мнение мне говорит, что солнце это солнце, то я своему мнению верить не буду. То есть начать менять свое мнение о месте людей вокруг себя.
— Поставить себе задачу сомневаться.
Отец Алексий: Да, начать сомневаться, не верить. Ведь ты гордый человек и твое кривое правило прямое делает кривым. Гордость прежде всего искажает человека. Это сомнение рождает в человеке следующий этап: все стрелки переводить на себя. Положить себе за правило, что во всем виноват я. Это самоукорение; положить себе за правило всегда укорять самого себя в первую очередь.
— Но если не верить в свое мнение, то, например, думаешь, что человек хорошее делает, а начнешь подвергать сомнению…
Отец Алексий: Надо подвергать сомнению вовсе не то, что человек хороший; и примите во внимание, что гордый до конца хорошим может видеть только самого себя. Если человек по-настоящему гордый, для него хорошим может быть только он сам и те люди, которые о нем говорят, что он хороший. А те люди, которые о нем не говорят, что он хороший, они для него хорошими быть не могут. Поэтому он их не любит, им не доверяет, на них обижается, раздражается. У гордого человека прежде всего нет терпения, и поэтому гордый человек никогда не медлит с судом, а сразу рубит сплеча. Поэтому он должен положить себе за правило не спешить, и прежде чем что-нибудь сказать или сделать, в тишине помолиться Богу, хотя бы несколько раз сказать Господи, помилуй.
— А если уже язык сказал…
Отец Алексий: А если уже язык сказал, то следующим этапом будет всегда во всяком случае просить прощения. Если человек хочет исцелиться от гордости, он обязательно должен просить прощения.
— И так он все время и будет делать?
Отец Алексий: И так он все время и будет делать, пока не исправится.
— То есть застопорится на этом положении, и…
Отец Алексий: Вы думаете так просто попросить прощения после того, как ты наорал на человека, который ниже тебя?
— Это должно войти в привычку.
Отец Алексий: Что-то я не замечал в таких людях таких хороших, добрых привычек, — просить прощения после того, как они рявкают.
— Ну, может быть, не сразу, на следующий день…
— Уж лучше бы вообще не просил прощения, чем каждый раз заново грубит и просит…
Отец Алексий: И тем не менее, нужно положить себе это за правило. И ведь это смотрите, каким идет этапом, — четвертым. Постепенно должно что-то вырабатываться.
— Просить прощения надо не только у Господа, но у того, кому сделал плохо.
Отец Алексий: Естественно.
— Если мы видим в человеке свои недостатки, как в зеркале, то в этом случае мы можем довериться себе?
Отец Алексий: Если как отражение, то можем. Сомнение необходимо в своем мнении не о себе, а о людях. Следующее что у нас?
— После того, как мы более или менее научились молчать, молиться перед ответом, просить прощения…
Отец Алексий:…то есть человек положил себе за правило всегда себя укорять, сразу не высказывать своего мнения перед лицом возмутительных, как ему кажется, поступков другого человека, в случае, когда он несдержан, раздражителен и груб, всегда просить прощения, — это только самое начало пути.
— Когда более или менее научились просить, когда не так стыдно стало уже, то надо переходить к какому-то послушанию.
Отец Алексий: Правильно. Авва Дорофей пишет о том, чтобы было обязательное послушание: не творить своей воли. Положить себе за правило каким-то образом войти в послушание.
— Кому?
Отец Алексий: Духовнику. Родителям. Мужу своему.
— Ну, а если человек поступает нехорошо, а ты у него в послушании…
Отец Алексий: У кого? У мужа своего? У мужа, уж будьте любезны, будьте в послушании. Молитесь за него, если он поступает нехорошо.
— Но все равно исполнить вот такое…
Отец Алексий: Исторически так сложилось, что женщина должна быть у мужа в послушании, какой бы он ни был. У апостола Петра об этом написано, как приобретать себе мужей.
— А детям?
Отец Алексий: Детям нет; это дети должны нам оказывать послушание. Если дети не будут в послушании, они избалуются.
Положить себе за правило быть послушным — для гордого человека это просто исцеление.
Еще один момент, который врачует гордого человека, — это служение ближнему своему. Вот и нужно взять за правило служить своему ближнему.
— Это, может быть, будет на той же ступени?
Отец Алексий: Нет, послушание одному и служение другому. Авва Дорофей говорит, что смирение воспитывает служение больным, несчастным, жертвенное служение ближним. Надо найти возможность постоянного жертвенного служения, помощи ближним. Потому что когда человек начинает служить ближним, на него и набрасываются. Можно один раз послужить, а вот когда служить надо каждый день, постоянно, из дня в день… Сначала, может быть, это твои престарелые родственники, потом прихожане, которые нуждаются в твоей помощи, еще кто-то. И родственников это касается прежде всего. Начинается это с того, кто ближе к тебе находится. Любить человечество издалека очень хорошо, а ближнего своего любить очень тяжело. Поэтому именно служение ближнему нужно положить себе за правило и нести это служение до конца, быть последовательным. На самом деле в конечном итоге это и послужит по-настоящему рождению смирения. За весь этот период надо учиться себя укорять. Прощения просить. Себе не доверять. Быть в послушании. Тогда искушения, которые обычно нападают на человека, когда он начинает служить своему ближнему (потому что больного ближнего все раздражает, ему все не так, от него благодарности никакой нет) переносятся легче. Поэтому следующий этап — никогда не ждать никакой благодарности. Обычно в человеке рождается обида от того, что его не поблагодарят; а если не ждешь, что поблагодарят, то и не обижаешься.
— А служение ближнему — это тому, кого мы знаем, или вообще любому ближнему? Потому что очень тяжело, если любому.
Отец Алексий: Сначала тому, кого мы знаем. Все начинается с того, что нас попросили, потому что так получилось, что наша двоюродная тетя оказалась раковой больной. А никого больше, кроме нас, нет. А у нас самих трое детей и зарплата маленькая. А делать нечего, приходится. И положить себе за правило — несмотря ни на что, начать служить.
— Есть такие люди, которые начинают этим пользоваться.
Отец Алексий: А тебе-то что? Если человек умирает от рака…
— Нет, вот есть такие люди: если им сделаешь один раз, то получается, что и дальше уже обязан, иначе обида.
Отец Алексий: Это уже следующий этап: когда человек привыкнет не ждать благодарности, он может положить себе за правило переносить оскорбления, упреки благодушно. Только когда человек научился не ждать благодарности, он может не обижаться на несправедливые постоянные попреки, обвинения и так далее. Ну, и так еще долго можно двигаться к смирению, это бесконечное движение; эта цепочка — самая длинная. Таким образом каждый из нас может посмотреть в свое сердце, поискать, что у него сейчас самое главное, что для него стало действительно страстью, навыком души, подумать над собой, внутренне нащупать для себя первый шажочек, который можно взять за правило, и начать свое восхождение по лестнице добродетели.
На этом мы с аввой Дорофеем заканчиваем. Все это, конечно, очень схематично и для каждого человека может происходить немножечко по-иному. Но основной принцип такого движения к Богу положен в слове: положить себе за правило некую малую добродетель, которую надо выполнять постоянно. Постоянство в добродетели рождает в душе человека добрый навык, который вытесняет из него страсть, которую по-другому победить невозможно.
Теперь, пожалуйста, ваши вопросы.
— Батюшка, а как относиться к тем людям, которые ставят на человеке клеймо? Такому гордецу что сказать?
Отец Алексий: А гордецу никак ничего нельзя сказать. Дело в том, что у преподобного Иоанна Лествичника написано, что гордого может исправить только Бог; человек гордого исправить не может. Поэтому человеку в состоянии гордыни никогда ничего говорить не надо. Гордый человек — это человек безумный, лишенный рассудка, об этом сказано у Соломона: не обличай безумного, да не возненавидит тебя, обличай премудрого, да возлюбит тебя. Умных надо обличать, а не дураков. Умных можно укорять. Ну, кому-то можно сказать по-братски, с любовью; умный поймет, когда ему говоришь, что он делает плохо. А вот безумный не поймет, только тебя возненавидит. Поэтому не обличай.
— Может быть, никому ничего не говорить?
Отец Алексий: Иногда мы обязаны что-то говорить, но нужно понять, как и кому, в каком месте и какими словами. Но гордого, конечно, увещать бесполезно; гордого Господь смиряет не словами, а жизнью: болезнями, несчастьями, всевозможными скорбями. Только через это гордые врачуются.
— Батюшка, посмотрел ваши последние передачи «Тесные врата», про мать Марию, — как к ней относиться? Вроде бы и курила, а вроде бы и от чистого сердца с любовью делала добро людям. Как к ней относиться православным людям, что-то я не понял. Вы там вопрос поставили, а ответа нет.
Отец Алексий: По-моему, там был очень ясный ответ. Она же пошла в газовую камеру не потому что ее послали, а потому что собой пожертвовала. Она спасла жизнь другого человека и исполнила закон любви до конца. Прах ее развеяли по полям, использовали как удобрение. То есть, человек настолько себя расточил, что он нее даже ни пылинки не осталось… до конца себя истощил человек в этой любви. А говорили о ней так, потому что судьба матери Марии была исключительно сложной, противоречивой. И здесь как раз идет разговор о том, какими странными и иногда невообразимыми путями человек приходит к Богу, неся в себе память о том прошлом, что было. Она же в Троцкого стреляла, с папиросой все время ходила, но при этом пошла путем любви до конца, — и дошла. Мы специально говорим, что не все в ее пути было гладко и хорошо.
А курение, как всякое пристрастие, конечно, грех. Ну, что вам сказать… некоторые люди пьют очень крепкий чай. Это тоже страсть, и без этого они не могут. А некоторые так глотают кофе, что это тоже их пристрастие. Но курение не мешает человеку любить другого, не мешает возлюбить ближнего своего и помогать и служить ему, а мешает самому человеку чувствовать себя свободным, оскверняет человека в том смысле, что тот не может приступать к таинству, потому что курил. Это болезнь такая, дурная привычка, но все-таки это не тот грех, который отлучает человека от Бога.
— Но мешает.
Отец Алексий: Да, мешает. Давайте вспомним, если мы говорим о матери Марии, кем она была. Есть такая замечательная притча в древнем патерике. Один монах пошел в пустыню Великим постом, как Зосима, чтобы найти великих пустынников. И нашел в одной пещерке монаха старца, попросился с ним жить и ужасно стал смущаться. А у него послушник, который ему постель мягкую приносит, еще что-то. Старец этот ест, хоть и в пустыне, а все-таки не корешки. И так тот смутился ужасно, — ну и старцы пошли. Не то уже время, последние времена: старцы в пустыне хлеб с маслом едят, им подушечки набивают. А тут ему было вразумление. Явился ангел и говорит: ты до монастыря кем был? — Погонщиком ослов. — Ну, и как ты питался? — Как я питался, впроголодь жил. Единственно стал наедаться, когда в монастырь пошел, там трапеза каждый день. — А он был царем. Понимаете? Все дело в том, откуда ты ушел. Вот этот монах ушел от нищеты в сытую жизнь. Поэтому, когда мы имеем некое суждение о пути человека, от чего и куда он уходил, здесь пример матери Марии достаточно показателен. Она жила в ином мире, в богемном, Блок ей стихи посвящал. Потом она была террористкой, неизвестно чего вытворяла, с пистолетом ходила, покушение на Троцкого готовила. А потом ушла в монастырь, но ушла с огромным грузом своего прошлого, от которого до конца она, может быть, избавиться не могла. Но для нее самое главное было исполнить завет Христа, полностью себя отдать Богу и ближнему. Она это сделала так, как мало кто другой. И вспоминать о папироске в ее руках или о том, что она не признавала сытого монашества, — ну, это ее ошибка. Не могла она понять, зачем люди живут в монастырях в то время, когда гибнет мир, не могла понять, как можно жить в беленькой келье и молиться по четкам, когда кругом люди умирают в вихрях и катаклизмах двадцатого века. Она не понимала сущности монашества; для нее монашество было другим. Но никто же не ставит мнение матери Марии Скобцевой в основу какого-то движения за роспуск всех монастырей, — ничего подобного. У нее много ее собственных очень хороших трудов, в богословском смысле замечательных, хотя она была все-таки под очень сильным влиянием Бердяева, она — дитя своего времени. Но она совершила подвиг жизни, из террористки-безбожницы стала христианской мученицей. А как к ней относиться, пусть каждый решает по-своему. Очень многие люди на дух не переносят имя матери Марии, потому что она не признавала какие-то внешние атрибуты Православия. Кто-то, наоборот, пытается прикрывать ее личностью всевозможные неообновленческие ходы: вот, матери Марии эти внешние обряды были не нужны, давайте и мы так же будем, то есть налицо определенная спекуляция. Мы пытались в нашей программе избежать и тех, и других крайностей и показать то, что было на самом деле.
— Так можно дойти до того, что и Мария Египетская в церковь практически не ходила, — так пойдем молиться в поле.
Отец Алексий: А что касается курения, то оно, конечно, грех. И хотя в XIX веке очень много священников курило, но ничего хорошего в этом нет.
— Я вот слышала, один батюшка сказал, что если молодые 16−17 лет уже живут друг с другом, то даже если они не венчаны, но объявляют, что живут вместе, идут к родителям или снимают квартиру, — это уже не грех.
Отец Алексий: Кто это говорит? Кто сказал такой ужас? Да нет, просто есть некое недоумение. То, о чем вы сказали, в народе называется гражданским браком. Но для многих людей старой формации гражданский брак — это брак, зарегистрированный в ЗАГСе, он же — законный. А еще есть церковный. А сейчас другая градация. Есть гражданский брак, законный брак и церковный брак. Но священник может по недоразумению сказать, что гражданский брак — это брак нормальный, между тем как «вместе жить» — это незаконное греховное сожительство. Я прочел на сайте, что дамочка спрашивает: она семь лет живет гражданским браком, а тут узнала, что это грех, так ли это? И священник ей отвечает, — нет, гражданский брак это не грех, но вам, конечно, лучше бы повенчаться. Мне пришлось написать батюшке, — что он ошибается, речь идет совсем о другом [2].
[1] Возможно, впрочем, что ваш ответ настолько заинтересовал спрашивающего (если это человек думающий и интерес его постоянен), что он, решив, что нашел достойного собеседника, хочет выяснить как можно больше из того, что относится к актуальной для него проблеме. Правда, такое бывает не слишком часто, и наше дело — достаточно критично и трезво отнестись к своим проповедническим возможностям, то есть проявить смирение и здравомыслие. — Ред.
[2] В этом случае налицо некоторое смешение — и смещение — терминологии, вызванное бурными событиями русской истории. В дореволюционное время был единственный способ узаконить отношения — венчание; светской регистрации брака просто не было. Тогда гражданским браком называлось неоформленное, но внутренне достаточно прочное сожительство мужчины и женщины, ведущих совместное хозяйство и вместе воспитывающих детей. Затем, после революции, понятие гражданского брака было перенесено на брак зарегистрированный, но не венчанный. При этом, с одной стороны, оставалось все меньше тех, кто хорошо понимал старое значение этого термина, а с другой — все больше людей стало называть зарегистрированный брак законным (одно время регистрация была необязательной), перенеся это название с венчанного брака, о котором в старину уважительно говорили закон принять, хотя были и циники, употреблявшие пренебрежительное выражение подзакониться. Постепенно понятие гражданского брака стерлось и только в последнее время, при выросшем количестве венчаний, возникло вновь. Но употреблять его можно только в его первичном значении неоформленного сожительства, которое для христиан недозволено. В случае если один из супругов неверующий, Церковь довольствуется, в соответствии с учением апостола Павла, зарегистрированным браком и не считает его греховным сожительством; называть его гражданским браком не следует, потому что это и вносит путаницу. Но, разумеется, для христиан настоящий «законный» брак — это брак венчанный. — Ред.
«Альфа и Омега», N 38
Опубликовано на сайте Православие и современность
http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/01church/1131.html
