Чужое сердце

СПРАВКА

Алла ГРИДНЕВА, 26 лет. Бывшая тележурналистка и телеведущая муниципальной телерадиокомпании «Краснодар», выпускница факультета журналистики Кубанского государственного университета. В 2002 году у Аллы обнаружилась хроническая сердечная недостаточность. Через два года ей была сделана операция по пересадке сердца в НИИ трансплантологии и искусственных органов. Сейчас она работает в этом НИИ советником по связям с общественностью.

Дело было в Краснодаре. Началось все с обычного ОРЗ. Я заболела сразу после своего двадцатидвухлетия. Подлечилась вроде бы, и через некоторое время меня сделали телеведущей. Тут у меня, судя по всему, ОРЗ перешло в грипп, но работу бросить я никак не могла и выходила в эфир с температурой. Еще тогда я начала задыхаться и подумала, что, наверное, у меня что-то не в порядке с легкими. Потом стала сильно набирать вес, отекать. Все это происходило в течение считанных дней. Однажды на улице у меня случился резкий приступ удушья, потом страшно начал болеть желудок. Я понимала, что заболеваю, но не понимала чем. Только тогда пошла в поликлинику. Еле дошла. Врач не поняла, что со мной, и на «скорой» отправила меня в больницу скорой медицинской помощи.

Мне поставили предварительный диагноз «язва желудка». Но чтобы завести на меня карту больного, отправили на ЭКГ, а потом на рентген. Не успели мои снимки проявиться, как прибегает сестра с ЭКГ с круглыми глазами и говорит, что кардиограмму нужно переделать, врачи немножко не поняли результаты. Мне сказали, что ЭКГ у меня, как у восьмидесятилетней старушки. Я даже не поняла, про кого она говорит. Рентген показал, что сердце расширено. Меня отправили в реанимацию. Диагноз поставили «миокардит». (Потом, уже в НИИ трансплантологии, врачи сказали, что, если бы меня привезли сюда сразу, возможно, им удалось бы спасти мое сердце.)

Только через пять месяцев каким-то чудом я попала к лучшему специалисту в области УЗИ Краснодарского края. После УЗИ она зашла ко мне в палату: «Аллочка, я хочу с тобой поговорить». Тогда я впервые услышала слово «трансплантация». Я не поняла даже, что мне говорят, что это вообще такое. Для меня всегда самым страшным сердечным заболеванием был инфаркт.

Еще несколько лет назад пересадка сердца могла быть только в сказке

Случайно она знала телефон врача из Московского НИИ трансплантологии. Чудом меня приняли. За час сделали все анализы, пришел мой лечащий врач и сказал, что необходима пересадка сердца. У меня дилатационная кардиомиопатия (ДКМП). Это одно из самых страшных заболеваний. К сожалению, оно мало изучено. Чаще всего им болеют мужчины.

При этой болезни организм медленно умирает. Не сразу, а в муках. Сердце отказывается работать, сердечная мышца трепыхается, как тряпочка. Из-за недостатка кислорода начинают отказывать все органы: в первую очередь яичники, потом легкие, желудок, почки — все.

Сердце не гоняет кровь, поэтому очень низкое давление. Меня мучили приступы удушья до того страшного, что я не знала, куда деть себя. В легких застаивалась вода, и развилась сильнейшая пневмония, я не знаю, как я выжила. Постоянные приступы рвоты. Мне бесконечно хотелось пить. А пить нельзя, чтобы не увеличивать нагрузку на сердце. Мне можно было пить максимум литр воды в день. При том что кусок хлеба — это уже 10 миллиграммов воды. В туалет я сама не ходила, мне приходилось в огромных дозах пить мочегонное. Поначалу я могла ходить, гуляла в парке. Но состояние постоянно ухудшалось, и под конец меня мама возила на инвалидной коляске. Когда началась атрофия мышц, ко мне каждый день ходила массажистка тетя Надя, чтобы хоть как-то поддерживать мое тело. Хорошо, что маме разрешили быть со мной. Я же сидеть в кровати не могла, была не в состоянии ложку ко рту поднести. Когда меня забирали на операцию, я весила 38 килограммов.

То, что со мной творилось в смысле духовном, словами передать сложно. Я была неверующим человеком и панически боялась смерти. Мне сказали, что единственный мой шанс выжить — это трансплантация, но ее в России сделать практически нереально. И меня предупредили сразу, что, скорее всего, я не дождусь. Обстановка с донорскими органами всегда была трудной, а тут еще этот скандал в 20-й больнице, и органы перестали поступать совсем. Муки такие терпеть было невозможно, и я даже подумывала о самоубийстве, у окна все стояла. Но ведь с четвертого этажа не разобьешься, да и стекла толстые.

На моих глазах умерли очень многие. Когда я пишу записки об упокоении, мне не хватает и трех листков. Причем с этим заболеванием я видела только молодежь в возрасте от 20 до 27 лет. Маша вот до сих пор перед глазами стоит. Ей было шестнадцать, когда она умерла. Я понимаю, что сама выжила только чудом. Два с половиной года я ждала пересадки.

Все это время меня поддерживали на лекарствах. Каждые две недели вводили в вены катетеры — длинные металлические трубки, чтобы через них ставить капельницы. Причем делали это на живую, без обезболивания, чтобы лишний раз меня не колоть. Последние полтора года я была на дозаторе. Мне постоянно микродозами капали очень ядовитый препарат допмин. Только он заставлял сердечную мышцу работать, действуя как допинг. Без него я уже ничего не могла.

Каждый катетер, каждая капельница, каждый укол — вся эта боль — приближали меня к Богу. Как тут не прийти к вере, когда на себе непосредственно ощущаешь действие и причастия, и исповеди. Не можешь съесть ничего, потому что организм ничего не принимает, тебя постоянно рвет. А причастишься, и можешь хотя бы день или поспать, или что-то съесть.

НИИ трансплантологии и искусственных органов Минздрава России существует с 1969 года. С 1996 года при институте действует храм прп. Серафима Саровского. Прихожане храма — это пациенты НИИ, некоторые из которых живут здесь годами, их родственники, персонал. На праздники в храме собирается более 100 человек. Настоятель храма — иеромонах Анатолий (Берестов)

Крестили меня еще до всей этой истории. Но в Церковь я не ходила. А когда попала сюда, лежал у нас такой дядя Саша. Мама еще тогда ко мне не приехала, а я мучилась, мне ломило все кости. Тогда дядя Саша прибежал на первый этаж, в храм при НИИ, и говорит дежурным: «Там девчонка просто погибает. Сделайте что-нибудь!» И тогда меня стали проведывать катехизаторы из храма. На первую исповедь я пришла сама — могла еще передвигаться. Обревелась вся. Потом, когда уже только лежала, ко мне батюшка сам приходил. За те два с половиной года я себе чуть ли не всю кожу на руках стерла — писала толстенные тетради исповедей. Мама моя тоже стала воцерковляться вместе со мной. Когда она уезжала и встречалась в Краснодаре со священниками, они ей говорили: «Да вы что?! Пересадка — это же грех!» А потом она возвращалась, видела мои страдания и понимала, что меня спасет только одно — трансплантация.

Не надо думать, что я тут лежала и ждала, когда же наконец кто-нибудь умрет и мне пересадят его сердце. Ни в коем случае! Я просто ждала хоть какой-то помощи. Я очень хотела жить. Но операция пришла только тогда, когда я смирилась с тем, что умру.

Я все ждала, что это произойдет на какой-нибудь большой праздник. А пришлось на тихий день — 27 апреля. У меня был жуткий приступ. Тогда я ощутила, что это такое, когда душа орет. Не только я — душа моя заорала: «Господи! Я не хочу умирать! Но я больше не могу!» И только этот приступ меня отпустил, как приходит врач и говорит: «Алла, возможно, что-то будет». Мне сначала от волнения стало еще хуже, а потом навалилось спокойствие. Я даже встала с кровати. Не знаю, откуда силы взялись.

Потом меня увезли, переложили на операционный стол. Я говорю врачу: «Если вы мне хоть что-нибудь, даже просто в вену, вколете, я не выдержу!» Мне ответили: «Все, больше тебе ничего вкалывать не будем». И я поплыла, больше ничего не помню.

Очнулась я в реанимации, состояние было тяжелое. Медсестра на меня кричала: «Ты столько ждала, ты не имеешь права сдаваться! Дыши!!!» Я сама дышать не могла. Первое, что я сказала, когда пришла в себя, было: «Дайте мне святой воды!» И заставила окропить всю палату. Когда перевели меня в палату, у меня сильно болели суставы. В крик орала. Это от лекарств. Но ничего. В сентябре я уже пошла на работу.

Сначала я снова устроилась к себе на ТВ корреспондентом. Но сюжеты я снимала только о Православии, медицине и на социальные темы. На работе решили, что я сошла с ума. Я ушла с телевидения, приехала в Москву. Было такое ощущение, что здесь мой дом. Здесь близкие мне люди, здесь мой духовный отец, здесь мой храм. Я пришла к академику Шумакову, директору НИИ трансплантологии, и он предложил мне работу советника по связям с общественностью. Я считаю, что моя нынешняя работа — это мой долг перед Богом. Мой долг — рассказать людям, как Господь меня спас. У меня теперь два дня рождения — настоящий и день операции. Но второй день рождения я не отмечаю, а иду в храм и ставлю свечку за того человека, чье сердце мне пересадили.

После операции я заново училась жить, ходить, говорить. Но та перемена, которая произошла внутри, — это непередаваемо. Я бы никогда не согласилась быть здоровой, жить со своим сердцем, но без Бога. Мне дано было на себе ощутить, что наше тело — это прах, тленная оболочка нашей души. Когда тело твое разлагается, ты понимаешь, что настоящее твое «Я» — это душа. Я не знаю, зачем Господь мне продлил жизнь. Ведь можно палец уколоть и умереть. А он попускает трансплантологию, дает людям второй шанс. Но ведь, по сути, спасаются две души. Я ничего не знаю о том человеке, сердце которого мне пересадили. Но я молюсь о нем каждый раз в храме. Даже мусульмане, люди другой веры, идут к нам в храм и ставят свечку о тех, кто отдал им свой орган. А ведь бывает, что Господь только по одной молитве исправляет судьбы. Кстати, замечено, если после пересадки человек возвращается к своей прежней греховной жизни, он вскоре умирает.

Я сейчас живу точно в таком же ритме, как и до болезни. По работе приходится много бегать, да и вообще я человек очень активный. Вот только физкультурой заниматься ленюсь. Мне проще прочитать пару акафистов, чем ногами махать.

Беседовала Анна ПАЛЬЧЕВА

http://www.nsad.ru/index.php?issue=20§ion=9999&article=396