 |
| Утро.Ru | Наталья Нарочницкая | 15.03.2006 |
Ничего не предвещало такого развития ситуации, ведь Украина, как и Россия, является гарантом права Приднестровья осуществлять контакты во внешнеэкономической и торговой областях. Но фактически началась экономическая блокада. По международному праву это близко уже к агрессивным действиям. Россия, конечно, могла выступить решительнее. Я надеюсь, что она еще сделает шаги в этом направлении. Одновременно идет давление на Абхазию и Осетию. Это скоординировано по периметру российских границ: создается «пояс напряженности». Тем самым бросается вызов: смирится ли Москва с втягиванием в антироссийскую орбиту частей исторического Государства Российского? Смирится с потерей тех, кто сохраняет пророссийскую ориентацию, но попал в образования, которые явно дрейфуют в сторону Запада? В течение первого десятилетия после распада СССР Россия фактически не давала совсем уничтожить эти образования. Тем не менее, политика была половинчатой, и при такой поддержке подтверждала территориальную целостность новых государств.
Сейчас Россия действительно стоит перед выбором. Хочу обратить внимание на заявление о том, что косовское урегулирование будет прецедентом, которое имеет значение нового универсального подхода. Если за этим заявлением стоят решимость и готовность на самом деле действовать, это очень серьезно. Пятнадцать лет я говорю о том, что нельзя отказываться от стратегических интересов в Черном море. Но Грузия выбирает путь антироссийской политики по лекалам англосаксонских стратегий, которые всегда хотели вытеснить Россию из причерноморского бассейна. Сейчас разыгрывается классический «восточный вопрос». Россия не может позволить быть вытесненной с Черного моря, это конец ее как великой державы. Мы обязаны проявить твердость в этих вопросах. Южная Осетия — это ворота на Северный Кавказ, Абхазия — побережье, поэтому ни в коем случае нельзя уходить оттуда. Приднестровье — это дунайско-балканское направление, единственная точка опоры там, не говоря уже о моральной стороне дела. На нас ориентируются огромные группы населения, которые взывают к России. Даже международное право имеет достаточно широкие рамки, в которых можно проводить дифференцированную политику по отношению к тем, кто интригует против тебя, и к тем, кто может быть опорой, всей душой и сердцем, исторической ориентацией предлагает себя в союзники и партнеры. Хватит уже России половинчатости!
«Y»: Как конкретно Москва может вмешаться в ситуацию вокруг Приднестровья? Удушение республики продолжается, а действия Украины носят ультимативный характер.
Н.Н.: Мы должны действовать экономическими методами против стран, которые устроили эту блокаду. Можем ответить чем-то похожим, предъявить некоторый ультиматум. Такие вещи происходят на основе взаимности. Как правило, страны отвечают на это параллельными акциями. Такова общая практика международных отношений, и стесняться ее не нужно. Сейчас на Украине выборы, значит, позиция Киева по Приднестровью имеет предвыборные ожидания. Это знак Западу, что нынешняя украинская власть выполняет именно то, что в долгосрочных интересах Запада. Ультиматум Приднестровью — просьба Запада признать украинские выборы легитимными, с какими бы нарушениями они не прошли. Мы же должны действовать адекватно.
«Y»: Тем не менее, адекватного ответа пока нет?
Н.Н.: Пока нет. Поэтому очень многие уныло говорят, что кроме заявлений, у нас нет ничего, что было и раньше.
«Y»: А Вы не согласны с этим?
Н.Н.: Хотелось бы большего. Еще день-два, и наступит крах экономики. А ведь Приднестровье — это экономически состоявшееся государственное образование. Оно без помощи Запада и кредитов имеет настоящую экономику, которая функционирует, пусть со всеми грехами постсоветских систем. Тем не менее, люди получают зарплату, существует промышленность, есть внешняя торговля.
Еще один вопрос для нас — будем ли мы защищать права человека? Ведь экономический коллапс безжалостно ударил по населению. Я, как председатель комиссии по практике изучения прав человека в зарубежных странах, считаю, что это именно вопрос прав человека. Если люди вдруг окажутся без света, работы, оплаты своего труда, то это станет крупнейшей гуманитарной катастрофой. Мы не можем бросить своих граждан на произвол судьбы. Приднестровье — интересный регион, где нет межэтнического конфликта. Население многонационально — молдаване, русские, украинцы, евреи, гагаузы, греки… кого там только нет! Это пример исторической общности, когда народ ощущает свою принадлежность к российской истории, к русской культуре, что является для них доминирующим и скрепляющим фактором. Мы не имеем морального права оставить этих людей на произвол судьбы. Надо оказывать гуманитарную помощь. Но это параллельная мера, при которой, безусловно, России надо вводить санкции. Если Украина и Кишинев не сочтут возможным пойти на попятную, я бы не исключала ответных мер, которые поставили бы их в тяжелое положение и заставили задуматься.
«Y»: Наталья Алексеевна, почему, на ваш взгляд, российская внешняя политика отличается невнятностью, как на пространстве бывшего Союза, так и в отношениях с прочими государствами?
Н.Н.: Нельзя говорить о том, что внешняя политика последних пяти лет ничем не отличается от внешней политики первой половины 90-х гг. прошлого века. Отличия заметны. И не случайно нас стали обвинять в отступлении от демократии. Как только во внутренней и внешней политике России появляется государственнический элемент, ее немедленно объявляют «недемократической страной». Тем не менее, мы еще концептуально не избавились от сахаровско-горбачевской школы понятий об общечеловеческих ценностях, о том, что «сущность мировых процессов — это переход к демократии». Равно как не избавились и от ложного, на мой взгляд, пиетета в отношении Запада. Причем, я совсем не предлагаю в качестве альтернативы воинственную антизападную позицию. Это было бы абсолютным попиранием реальности. Но избавиться от менторства Запада было бы, наверное, правильно. Ведь пока мы упивались так называемым «новым мышлением», мир охотно воспользовался «старым», прибрав к рукам все. Причем линия давления на Россию абсолютно не нова, а повторяет классические направления давления из прошлого. Повторюсь, под угрозой те позиции, что сделали Россию великой державой — Балтика и Черное море. Стараются создать линию изоляции от Балтийского моря до Черного. И Белоруссию травят не из-за того, что она «недемократичная», а только потому, что она — единственный недостающий элемент выкладываемой мозаики этой дуги. Запад нас не ждет, надежно закрываясь военно-стратегическими структурами НАТО и Евросоюзом, втягивая туда не только страны, ранее входившие в Варшавский пакт, но уже и части исторического Государства Российского, которые в течение 300 лет не были в западной орбите.
Это новый передел мира, который затрагивает наши интересы. Так что неплохо выйти на такой уровень отношений, когда не приходилось бы ссылаться на бесплодные новые идеологемы относительно того, что мир движется к одному образцу, а мы «возвращаемся в семью цивилизованных народов». Оказывается, мы были нецивилизованными! Так зачем удивляется, что нас все время заставляют сдавать унизительный экзамен, маня, но не выдавая «аттестат зрелости»? Наша политика не может быть антизападной, но она должна быть самостоятельной. И если мы идем вместе с Западом на какие-то решения, то это вытекает из наших интересов, а не потому, что так диктует новая идеологема. Нам же все время навязывают либо объятия, в которых нас душат, либо конфронтацию. Сейчас самоизоляция и конфронтация губительна для России. Но и насильственное обезличивание, превращение в материал для общего исторического проекта других неприемлемо. Нация отвечает на это демографической катастрофой.
«Y»: Накануне парламентских выборов на Украине США отменяют для нее поправку Джексона-Вэника и дают «добро» на прием в ВТО. Что на этом фоне предлагает Киеву Россия?
Н.Н.: Украина — зона упущенных возможностей и вовремя не спроектированной политики. Все 90-е гг. мы не работали по-настоящему с тем, чтобы способствовать созданию там такого политического ландшафта, который превращал бы Украину в надежного политического партнера. А Запад успешно действовал. Во время прошлых выборов была неуклюжая попытка повлиять на результат, хотя с точки зрения законности нарушений допущено не было. А западные страны прямо вторгаются в политическую жизнь Украины!
Мы не работаем ни с интеллектуальным, ни с политическим классом Украины. Для этого нужна деятельность неправительственных организаций, научных, просветительских и прочих фондов. Ведь в этническом плане Украина — это действительно братская страна: такая близость языка, культуры, наследия — всего! Но братские отношения — это и комплекс притяжения, близости, и комплекс ревности и отталкивания. Если бы различия были больше, не было бы нужды обосновывать с такой яростью необходимость совершенно отличных ориентиров в истории, политике, культуре. До сих пор мы видим, как огромная национальная энергия на Украине вхолостую расточается на поиски антропологических отличий русских от украинцев. Мне кажется, пока они не выйдут из этой стадии самоутверждения, не избавятся от комплекса неполноценности, по-настоящему украинской исторической идеи не будет. Потому что на негативе строить ее невозможно.
Подлинная малороссийская интеллигенция прошлого полна была именами выдающихся ученых и мыслителей. Однако они, будучи плоть и кровь именно Малороссии, как, например, Н.В. Гоголь, считали себя русскими. Теперь это может казаться отсутствием украинского национального самосознания. Но для них эта самоидентификация была вовсе не отрицанием, а синтезом. Это ХХ век провозгласил глобальное сверхобщество без наций, где субъект истории либо класс (марксисты), либо индивид (либералы), но почему-то всех разделил по национальному признаку. Тогда сознание было куда более объемным, и они ощущали принадлежность к мега-нации. Для них само собой разумеющимся было то, что «Россия» потому-то и значима, что имеет много самобытных потоков и особенностей, и Малороссия, конечно же, для них не была просто географическим понятием, но и культурным. Это был великий фольклор, музыка, своя тайна и история, которая жила нераздельно, но и не сливалась с другими потоками. Одним словом, они не разделяли великороссов и малороссов, для них дороги были и общерусский язык — Пушкина, и прекрасная мова.
А сейчас извращены даже значения понятий «Великороссия» и «Малороссия». На этом спекулируют. Эти названия несведущие люди толкуют как «малозначительная» и «величественная». Но означали они, по аналогии с греческой терминологией, во всех языках не величие, а «расширение», не малое, второстепенное, а «изначальность, исток, родовое гнездо, откуда все выходят малыми и растут». «Малая Греция», Малороссия — означало «изначальная», «центральная», «откуда есть пошла». А Великая Греция, Великая Россия, означала и означает вовсе не величественность, а — «разросшаяся, включившая другие земли, собранная». Такие названия используются вообще для идеи собирания земель.
Теперь, чем ссориться о том, кто мы, лучше подумать над тем, как использовать то, что нас теперь двое. Стремление в единую Европу правомерно, но надо видеть, что поствизантийскому пространству — православному, культурному — там отводится крохотное место маленькой витринки в этнографическом музее. Это грозит полным уничтожением украинской нации как явления мировой культуры. А почему мы не должны идти туда вместе, как представители великого поствизантийского наследия, как представители Европы славянской и православной, которую Европа латинская, романо-германская обязана признать равночастной, иначе какое же это единство? Почему не показать — но тонко и умело, через интеллектуальное сообщество, — что те, кто опрометчиво ждут ослабления России и с радостью предвкушают дальнейший пожар на Кавказе, должны предвидеть в этом пожаре и Крым, связанный исторической судьбой с Кавказом? С геополитической точки зрения Украина давно сдавлена с двух сторон «латинской» Галицией и экстремистским крылом крымских татар (лояльное звено планомерно уничтожали все 90-е годы), поощряемыми, соответственно, из Львова и Стамбула. Из этих тисков она вырвалась лишь однажды — решением Переяславской Рады.
На Западе есть силы, которые в интересах контроля над единым стратегическим пространством (Крым — абхазское побережье — Батумский порт) попытаются направить течение кризиса к отделению Крыма. Это должен учитывать любой президент Украины. Борьба за радикальное изменение баланса в большом Средиземноморско-Черноморском ареале не завершена. Аналитики давно предупреждают о существовании сценария с использованием «крымско-татарской карты», превращающего Крым во второе Косово.
Я убеждена, что именно спокойное восстановление русского языка на Украине, такого же принадлежащего ей полноправно, как и мова, проявит именно зрелость украинской государственности и выход из детской болезни ревности. Именно это и будет залогом целостности Украины. Обо всем этом неизбежно задумается любой ответственный украинский президент.
Нужно предложить интеллектуальному и политическому сообществу Украины интересный исторический проект будущего Европы, где мы можем работать, сохраняя каждый свою специфику и самостоятельность. Но пока мы видим лишь рецидивы каких-то спорадических акций: когда все горит, надо срочно что-то делать, принимать экономические меры, которые воспринимаются неоднозначно. А надо работать со СМИ, которые сейчас превратились в главный инструмент политики, куда вкладываются средства, сравнимые с оборонными. Надо больше знать друг друга. Но наши депутаты чаще ездят в Париж, чем в те регионы, которые являются действительно ключевыми для исторического будущего огромного геополитического пространства.
«Y»: Разве Украина уже не отошла от России, когда Ющенко, стремясь вступить в НАТО, успокаивает, что этим «не желает России зла»?
Н.Н.: Это самое большое, что он может сказать. Но очевидно и то, что Ющенко все же не хочет стать украинским Саакашвили. Он контролирует степень «антироссийского». Он подписал газовое соглашение под осуждающий вой руховцев и не стал углублять скандал вокруг маяков, на что его толкали. По свидетельству украинских экспертов, Ющенко иногда даже тяготится радикалами вроде Тарасюка. Очевидно, что многое упущено, но давайте не будем испытывать совсем уж апокалипсических настроений. Украина и ее политическая элита — это одно, а 50 млн населения — другое. Это и разные по менталитету регионы. Там можно сделать еще очень многое.
«Y»: Украинские регионы еще не заявили о себе в полный голос?
Н.Н.: Конечно, но времени мало, и если упустить последний шанс, действительно, можно пройти точку невозврата. Пока еще, я считаю, на Украине можно сделать многое. Выборы покажут. Прогнозы очень разные. Одни говорят, что большинство могут взять опять «оранжевые», потому что мелкие партии вообще не пройдут. Тем не менее, зашевелился восток Украины. А с ним по-настоящему еще никто не работал.
Считаю бессмысленным и контрпродуктивным пытаться навязать Украине неукраинский, как бы чисто «пророссийский» проект. С таких позиций, поддерживая лишь радикально прорусских и левых политиков, безуспешно и, прямо скажем, контрпродуктивно действуют многие думские политики из Комитета по делам СНГ. Если бы они сами верили, что можно Украину вернуть в Союз, тогда такая стратегия была бы еще как-то оправданна, но ведь это невозможно, и те, кто такого хочет на Украине, составляют мизерные проценты! Значит, нужна иная концепция, которая учла бы необратимость украинского самосознания и постаралась его направить в конструктивное русло. Надо способствовать тому, чтобы именно украинская национальная идея избавилась от пут москвофобии, пока галицийские идеологи со своей откровенной исторической русофобией не заразят всю Украину. Ведь национальная идея православной Малороссии все же никогда не имела столь откровенно антирусского оттенка. Но в обществе всегда есть много разных настроений, и их можно канализировать, как гамма-излучение, в пучок и направить. Это и было сделано. Стало страшно, насколько в век именно демократии и информационного общества возможно такое управление массовым сознанием и поведением.
У России, на мой взгляд, нет отвечающей задачам концепции, есть лишь спорадические попытки что-то наладить. Но такая концепция необходима, и она должна исходить из реальности. Сегодня у востока Украины, вытесненного с идеологической сцены 90-х годов, впервые есть шанс выдвинуть всеукраинский исторический проект тех, кто готовы противопоставить «антимосковитству» конкурентоспособную идеологию сотрудничества. Официальный Киев в 90-е годы был зажат между идеологически аморфным экономическим менталитетом многонаселенного промышленного востока и пассионарным антирусским западом, что и обеспечило полное господство галицийских идей на мировоззренческом и информационном поле. Молодых киевлян, что протестовали против бюрократии, 10 лет учили, что модернизация — это антимосковитство, что Мазепа — герой. Они не знают, что в свое время из 16 епископов, предавших Мазепу анафеме, 14 были малороссами, что в Севастопольской обороне участвовали «именные» — Черниговский, Полтавский, Житомирский полки, ведь Крымская война — это эпизод зарубежной истории…
Пора понять, что именно отречение от общерусской истории и от общеправославной судьбы позволило обосновывать не просто отдельное от России, но обязательно враждебное ей и ориентированное стратегически и духовно на Запад развитие Украины. Именно отождествление «украинства» с антимосковитством наделяет его вечным комплексом неполноценности, «комплексом младшего брата», и оно никогда не выйдет из стадии самоутверждения, расточая национальную энергию и интеллект на поиски антропологических и культурных отличий от москалей. Этот комплекс ставит сейчас Украину на грань распада и является препятствием к ее подлинному самовыражению во всеукраинском национальном проекте. Убийственный диагноз травли всего русского дал историк зарубежья Н. Ульянов: «Когда-то считалось само собой разумеющимся, что национальная сущность народа лучше всего выражается той партией, что стоит во главе националистического движения, — нынешняя же москвофобия дает образец величайшей ненависти ко всем чтимым и наиболее древним традициям и культурным ценностям малороссийского народа: она подвергла гонению церковно-славянский язык, утвердившийся на Руси со времен принятия христианства, и общерусский литературный язык, лежавший в течение тысячи лет в основе письменности всех частей Киевского государства, меняет культурно-историческую терминологию, традиционные оценки героев и событий… Все это означает не утверждение, а искоренение национальной души».
Бжезинский и не скрывает, что нынешний передел мира для него — это окончательная «победа» «Европы Петра» над ненавистной византийской схизмой. Первыми жертвами культурной стерилизации падут малые нации, наивно усматривающие врага в России. Разве не пора искать конкурентоспособную идеологию сотрудничества? Только оно обеспечит необходимую и русским, и украинцам задачу сделать православное славянство и поствизантийское пространство полноправной частью мира, вместо унизительного экзамена на «цивилизованность». Ведь Европа, как в свое время владевшая Галицией Польша, рассматривает православную Ойкумену как духовную бесприданницу — экспонат в этнографической деревне. Вот где можно к пользе использовать тот факт, что звучат два наши голоса, а не один! Вот цель, которая, и не разделяет, и не ущемляет нас, а предоставляет поле для большой работы.
«Y»: Спасибо за интервью.
Юрий КОТЕНОК
