Интерфакс-Религия | Протодиакон Андрей Кураев | 13.03.2006 |
— Отец Андрей, как Вы расцениваете критические высказывания Совета муфтиев относительно преподавания в школах «Основ православной культуры», а также их критику законопроекта «О военных священниках»?
— Я считаю, что в данном случае Совет муфтиев оказался игрушкой в руках крайне либеральных сил. Я не очень уверен, что это их серьезная продуманная позиция. Я так утверждаю, исходя из того, что в прежние годы позиция Совета муфтиев по всем этим вопросам была совершенно другой, и она была близка позиции Русской православной церкви. То, что они сейчас изменили мнение, означает одно из двух: первое — Совет муфтиев считает, что его позиции в обществе сильно усилились, хотя оснований для этого у него нет. Вероятнее же иное — это шахматы, в которых антихристианские силы реализуют свои интересы руками мусульман. Едва ли те силы, с которыми Совет муфтиев России в данном случае оказался в союзе, по другим вопросам придерживаются позиций, близких самим муфтиям.
В данном случае Совет муфтиев выступает в странной роли собаки на сене: «сама не съем и другим не дам». Это — не творческая позиция. Она отстаивает ценности не ислама, а марксизма-ленинизма.
Главное же — все эти протесты произрастают из личных проблем и личной вины некоторых муфтиев. По сути, им не удалось за последние пятнадцать лет воспитать поколение собственных проповедников, которые сами могли бы приходить в школы и воинские части. Они слишком погрязли в своих карьерных и финансовых разборках внутри мусульманской уммы, о чем, в частности, написано в книге Романа Силантьева. В результате получается ситуация, что, когда мусульманских педагогов зовут в школы и воинские части, оказывается, что и послать-то некого! Сочувствую. Но не надо собственную импотенцию выдавать за приверженность демократическим ценностям. Не требует же Союз инвалидов России отменить чемпионат России по футболу!
— Как Вы оцениваете предложение Совета муфтиев преподавать в государственной школе знания обо всех традиционных религиях России в рамках курса «История традиционных религий»?
— Надо иметь в виду, что результат преподавания в школе истории религии будет только разрушительным. Потому что преподаватели данного предмета вряд ли смогут говорить обо всех мировых религиях с любовью. Вряд ли они смогут рассказать о христианстве так, чтобы дети поняли, что вдохновляло на подвиг христианских мучеников, или о буддизме — так, чтобы стала ясна радость пути буддийского монаха или йога. Соответственно, и рассказ светского преподавателя об исламе в рамках общего курса истории мировых религий вряд ли будет таким, что у детей появится желание идентифицировать себя с миром ислама.
Что касается «Основ православной культуры», то это — не религиозный предмет, а культурологический. Протестовать против его преподавания — все равно что протестовать против преподавания русской литературы или русского языка. Полагаю, что ни одному гражданину России не помешает знакомство ни с русским языком, ни с «Основами православной культуры». Ведь если Вы изучаете в школе Достоевского или Толстого, Вы не обязаны с ними соглашаться. Так же, если вы изучаете «Основы православной культуры», Вы не обязаны в конце урока исповедовать православный Символ веры. Но речь идет о том, чтобы овладеть матрицей православной культуры.
При этом мы не возражаем, чтобы в школах или регионах с преобладающим присутствием мусульман преподавали бы «Основы мусульманской культуры» или же одновременно и тот, и другой предмет. Вообще мы всегда, когда идем в школу или армию, говорим: мы рады, если нас будут сопровождать мусульманские проповедники. Мы не собираемся при входе в аудиторию захлопывать за собой дверь и изолироваться от мусульман. Мы всегда готовы действовать вместе.
— Согласны ли Вы с утверждением Совета муфтиев, что введение института полкового духовенства разрушит межконфессиональный мир в войсках, поскольку в казармах начнется «перенесение образа „врага“ на соседа по койке»?
— Хотелось бы, чтобы представители Совета муфтиев привели хотя бы один пример, когда православный священник, придя в воинский коллектив, стал бы противопоставлять христианство и ислам, вдобавок именно обличая ислам. Если нашими проповедниками и допускается какая-нибудь межрелигиозная полемика, то это полемика с нетрадиционными религиями, сектантами, но никогда — с мусульманами. Тем не менее я считаю принципиально важным присутствие священников в казарме с той точки зрения, что данное присутствие может стать стержнем консолидации русских солдат перед лицом всем хорошо знакомых инонациональных «землячеств».
И я вновь напоминаю, что мусульманских проповедников с радостью ждут в любой воинской части. В том числе и для того, чтобы пояснить иным «землячествам», что не стоит паразитировать на бытовом труде русских сослуживцев. Так что Совет муфтиев мог бы оказать реальную помощь армии — издав фетву, в которой пояснил бы, что мусульманин имеет право чистить картошку, а мытье полов и посуды, равно как и уборку в нужниках, Коран не перечисляет в перечне грехов.
— Как Вы оцениваете заявление Совета муфтиев о том, что их тревогу «разделяют все, кроме РПЦ, представители религиозных направлений, в том числе христианские»?
— Я могу поздравить Совет муфтиев с тем, что они сами отказываются от статуса традиционной религии России и хотят стать подпевалами в хоре всевозможных сектантов. Это — их свободный выбор и их самоидентификация. Мы же предлагаем им отношения открытого и масштабного равноправного сотрудничества. В любую внехрамовую дверь, куда сегодня входит православный священник, он готов войти вместе с мусульманским муллой.
— Согласны ли Вы с главой Духовного управления мусульман Саратовской области Мукаддасом Бибарсовым, объявившим «несостоятельным» дореволюционный опыт введения института военных священников? По его словам, хотя до 1917 года «даже все «мирные» священники имели воинские звания, а часть из них «окормляла войска», это «не помешало целым воинским частям затем с особым изуверством избивать соотечественников»?
— Уважаемый муфтий Бибарсов еще только заканчивает свою учебу в Саратовском госуниверситете и потому не всегда демонстрирует твердое знание российской истории. Даже у армейских священников, не говоря уже о «мирных» не было никаких воинских званий. Речь может идти о том, что когда-то Петр I, устанавливая Табель о рангах, пояснил, в каких взаимных соответствиях находятся традиционные духовные звания, а также вновь вводимые им воинские и гражданские чины. Но речь не идет о том, что на самом деле у священников царской России под рясами были погоны, или они получали какое-то воинское довольствие и сами принимали воинскую присягу. Что же касается действенности присутствия священника в армии Российской империи, я думаю, что примеры здесь надо искать не только в 1917 году, но и раньше, в предыдущих столетиях. В конце концов, надо помнить, что универсального рецепта не знает никто. Но если то или иное действие, беседа, совместная молитва, совместный труд помогут хотя бы одному человеку остаться человеком и по совести сделать свой выбор, это — уже хорошо.