Каруля

Такие глухие места, как Каруля на Святой Горе Афон, напрасно называют «Богом забытыми».

Паром подходит к бетонной арсане — пристани. Перед нами — огромная, почти отвесная скала. Она обращена к югу и большую часть года раскалена солнцем. «Ласточкины гнёзда» (кельи) монахов прилепились прямо к каменной вертикали. Кажется, к ним нет даже козьих тропок. Да есть ли рядом с ними пядь ровной земли?! Если бы я раньше уже здесь не бывал, мог бы подумать, будто жить там невозможно совсем… Когда мы взираем на высоты монашеского аскетизма с волнующейся поверхности житейского моря, складывается впечатление, что эти вершины абсолютно не доступны. Но с Божией помощью всё возможно.
Карульский схимник

Видим покосившееся деревянное устройство, закреплённое над пропастью. Похоже на самодельный кран. Отсюда к морю некогда спускалась верёвка, и проплывавшие мимо рыбаки клали в корзину оливки, сухари. Такой способ снабжения отшельников получил название «каруля». Привезённая провизия дополнялась растущими на скале плодами опунции — кактусов. Шли в пищу и акриды. Это такие красноватые стручки. Если их тщательно разжевать, получится суховатая, чуть сладкая масса. Такие в Палестине тоже растут. На Афоне нам говорили, что именно такими акридами питался Иоанн Креститель.

Вот типичная карульская калива (келья). Трудно сказать, из чего слеплена эта лачуга. Ржавые железные листы на крыше привалены булыжниками. Чуть выше — каменная ограда, бизюля. В ней — гигантская полукруглая вмятина. Недавно сверху оторвался кусок скалы, упал на кладку, перепрыгнул каливу словно мячик (!) и понёсся вниз. Сидевший внутри отец Михаил Болгарин ни на секунду не прервал молитвенное правило.

Сейчас над его каливой ещё одна глыба. Монахи говорят, что это полезное напоминание о смертном часе.

А где же была келья отца Стефана? Вот они, обгоревшие руины. Среди чёрных головешек и кусков бетона ярким красным пятном выделяются цветы. Удивительно, как они не погибли в пожаре!

Этого карулиота, которого здесь нередко называли «папа Краль», мы несколько лет назад застали ещё полным сил. Потом узнали, что келья отца Стефана сгорела. Проплывая однажды мимо карульской арсаны, видели его на берегу. Даже на расстоянии было заметно, как постарел он. Осунулся. Защемило сердце, ведь мы запомнили его совсем другим. А потом — новое известие: в 2001 году старец отдал Богу душу. Случилось это в Сербии, в монастыре Сланцы под Белградом, в праздник Введения Пресвятой Богородицы во Храм.

Теперь на этом пепелище (здесь, кстати, подвизался когда-то ученик старца Силуана, отец Софроний Сахаров) начинает строить келью мой давний знакомый, один русский монах. Он укрепляет высоченный, идущий от моря, скалу-фундамент, но цветы, которые так любил отец Стефан, цветы, выращенные на принесённой им земле, останутся нетронутыми.

Новый хозяин кельи говорит: «Сейчас покажу, где старец рыбу ловил». Видим: на краю скалы — нечто напоминающее карулю.

— Отсюда леска опускалась на десятки метров вниз.

— Неужели с такой высоты можно что-то поймать!

— Ещё как! У самых карульских скал — бездонная морская впадина, в которой полно рыбы.

Входим в развалины храма. Отсюда (видимо, от упавшей свечи) и начался пожар. Рядом — пещера, в которой раньше были два озерца. Теперь они почти пустые. Огонь расколол скалу, и вода ушла.

Нахлынули воспоминания: «На самом деле, — говорил старец, — тело надо лечить посохом, а душу — крестом».

— А знаешь историю со змеёй? — спрашивает монах.

— Это про то, как отец Стефан разорвал её?

— Да, заходит он в свою пещеру, видит: в полумраке какой-то шланг висит. Откуда он взялся? Хвать его рукой, а это змея. Он разорвал её пополам. Да ещё сказал: «Кто тебе разрешил приползать сюда?!» Феноменальная сила была в руках у этого человека. И великая вера в душе.

Некоторые считали отца Стефана прельщённым, обращали своё строгое внимание на его быструю речь, стремительные, кажущиеся нервными, движения рук. Ставили ему в упрёк привычку насвистывать, общительность. Действительно, всё это на поверхностный взгляд не соответствует классическому образу схимника. Но в наших сердцах он оставил о себе удивительно светлые воспоминания.

Каким был отец Стефан перед Богом, одному Господу известно.

Единственный греческий обитатель Карули — почтенный монах Харитон. Крепыш с открытым лицом и окладистой бородой. Его неторопливые движения свидетельствуют о внутреннем монашеском спокойствии и «левантийской» натуре. Всё у него — «сига-сига» — тихо-тихо, потихоньку.

Патер Харитон — личность колоритная. За минувшие десятилетия он настолько проникся здешними старинно-русскими традициями, что даже имя своё произносит необычно. С улыбкой иногда представляется так: я — кубанский казак Харитошка! Точнее, конечно, карульский. Он, служивший когда-то в спецназе и охранявший президента республики, из тех греков, которые относятся к нашим соотечественникам с любовью. Старейший обитатель Карули, помнивший подвизавшихся здесь великих русских старцев, отец Харитон — хранитель уникального архива…

С выцветших снимков на нас смотрят удивительные лики прежних курулиотов. И внешне, и внутренне эти люди иные, преображённые. Среди святынь, хранящихся в келье, — глава преподобного Феодосия Карульского. А вот — его нательный кипарисовый крест. Бывший инспектор Вологодской семинарии, он пришёл на Святую Гору в 80-е годы XIX века. В духовной брани с грехом гневливости он отдал себя в послушание старцу, обладавшему очень строгим, требовательным характером.

Немало здесь и документов, связанных с удивительной судьбой старца Никодима. Революция 1917 года застала его, унтер-офицера царской армии, на фронте в Македонии. Не желая жить в России, свергшей царя, он пешком отправился на Святую Гору. Подвизался в русском монастыре и его скитах, а затем по благословению старца Силуана поселился на Каруле, жил в послушании у отца Феодосия. Послушание, говорил он, должно быть не только внешним, но и внутренним, основанным на глубочайшем доверии к своему старцу.

Незадолго до кончины отец Никодим говорил: «Я всё забыл, кроме: „Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго“». Почил старец в 1984 году, получив причастие из рук отца Стефана.

Отец Харитон теперь известен и как прекрасный фотограф. Его фотоальбом, изданный в Греции, вне всякого сомнения, лучший сборник афонских снимков. Отец Харитон получает благословение снимать тех, кто обычно избегает фотообъективов, кто, затворившись в своём уединении, никогда не встречается с паломниками. Такие монахи понимают: нажатая кнопка может не просто щёлкнуть затвором фотоаппарата, но и «включить» гордыню.

Однажды мы устроили своего рода творческую встречу со зрителями отца Харитона в Москве. Он показывал слайды. Зал смотрел и слушал его не шелохнувшись. А по окончании я узнал, что отцу Харитону только что сообщили о смерти горячо любимого брата. Ничем не выдал монах своего горя и провёл обещанную встречу до конца… Но какие лица увидели мы на снимках, какие истории услышали о живущих поныне или недавно почивших святогорцах! В каком-то смысле это и есть «незримые старцы», которых мы увидели с Божиего благословения на фотографиях отца Харитона. Собирательный портрет старца таков: более полувека безвыездно жил на Афоне, никогда не купался в море, но всегда источал удивительную свежесть, при постриге получил чётки, с ними в руках и умер… Замечательна житийная простота этих никому не известных монахов.

Карульские цепи

Внешняя Каруля закончилась. Впереди — внутренняя. А вот и граница между ними. Каменистая дорожка обрывается. Мы — на вершине красноватой скалы. Она, кажется, почти отвесно уходит вниз, к изумрудному морю. Тропинка превращается в стальной пунктир висящей цепи. Конца её не видно — скала слегка горбатая. И оттого, что не знаешь, какова длина этой вертикали, становится совсем не по себе. Сколько отсюда до воды? Двести метров или триста? Хватит и ста, — мрачно отвечает «внутренний голос».

Очутившись здесь впервые, я подумал, что дальше не пойду. Но сопровождающий нас монах уже спускался. Глядя на белые разводы засохшего пота на спине его подрясника, начинаю движение за ним. Нервно сжимаю цепь. Надо нащупать ногой хотя бы маленький выступ в скале… Вот он! Можно наступить хотя бы носком ботинка. Такие выступы отполированы. Поскольку смотреть надо вниз, в пропасть, сердцебиение усиливается. В первый раз я не запомнил, сколько длилось это испытание. Потом оказалось, что спускаться таким образом надо всего метров тридцать. Ниже есть место, которого не видно сверху и на котором (о, счастье!) можно стоять обеими ногами.

Ещё ниже — площадка побольше. Тут же тёмное отверстие — вход в довольно просторную пещеру. Когда глаза привыкают к полумраку, видишь, что она вся покрыта слоем охры. Говорят, афонские иконописцы берут эту краску именно здесь. Сейчас в пещере подвизается сербский монах. Высокий, красивый человек с загорелым, открытым и улыбчивым лицом. Он один из тех, кто оставил сербский Хилендар, не смирившись с тем, что древний устав его основателя, святого Саввы, был отменён. Этот устав, называвший игуменьей обители Саму Богородицу, делал монастырь независимым от какой бы то ни было земной власти.

Монах предлагает нам очень вкусный каравай — такие пекут в Хилендаре. Кроме нас, здесь ещё двое паломников-сербов. На столе, точнее, на лежащих между нами досках, появляются рыбные консервы, бобы и вино.

Всё ещё переживая спуск на цепях, мы машинально съели всё. Даже не подумали о том, что, очевидно, лишили гостеприимного пещерника всех его съестных припасов. Впрочем, серб, кажется, доволен нами как собеседниками. Тем, что мы можем говорить о масонском засилье в мире.

Пытаясь отряхнуться от красноватой пыли, встаём. Опасный путь ещё не закончен.

(Продолжение следует)

Выходит в свет новая книга Юрия Юрьевича Воробьевского «Наступить на аспида». В неё вошли материалы, собранные во время паломничеств на Святую Гору Афон.

http://www.russdom.ru/2006/20 0603i/20 060 327.shtml